меня. Вероятно, и мой вид показался ей неожиданным. Мы одновременно
сказали одно и то же:
друг в друге и сказали о них одинаковыми словами. Она сделала порывистое
движение, я испугался, что она бросится мне на шею, и поспешно показал на
кресло. Она села. Я сел напротив.
здоров, а с жалобы на холодность, и подготовил ответ.
это я.
а мне хоть бы слово, хоть бы намек! Павел сказал, что ты запретил говорить
мне, что воротился в Адан. Даже что ты жив, что сцена твоей казни была
выдумкой - даже это запретил сказать!
не для меня.
тенью.
воспоминанием об изменнике, казненном за преступления! Почему такая
безжалостность? Со своей женой ты обошелся суровей, чем с сослуживцами!
- мысленно приказал я себе.
опускаешь лицо? Ты не любишь меня? Говори всю правду!
прежде, еще крепче. В далеком изгнании, в домике по соседству с двумя
физиками, я часто вспоминал об Елене, но охладевшей памятью. Она ушла не
от меня, но из меня, она была в постороннем мире, тот мир больше не
соприкасался со мной. И, воротившись, я не пожелал ее видеть. Меня
волновала удача военных действий, а не встреча с ней. Я морщился и
поеживался, воображая, как она будет оправдываться в недоверии ко мне, как
будет радоваться, что никакой казни не было, как будет ласкаться, какие
строить надежды на будущую жизнь...
в неизменности своей любви, только допытывается, люблю ли я ее. Какой
удачный случай для последней фразы задуманного расставания. "Да, не
люблю!", либо: "Нет, не люблю!" - и все завершено. Но именно эти два
слова: "не люблю" - были единственными, какие я не мог произнести.
лицо: "Ненавижу тебя! Боже, как я ненавижу тебя!.." Любить ненавидящего
тебя! Не слишком ли многого ты требуешь от меня?
моей камере регистрирующие аппараты. Может, услышав свой голос, ты
перестанешь отрицать, что этот голос говорил.
услышу слова о ненависти к тебе, все равно буду отрицать, что говорила их.
Не было этих слов, Андрей!
Я все-таки еще в добром сознании. И в роду моем, ты это знаешь, не
водились сумасшедшие.
Именно потому, что ты в ясном сознании и способен понять правду, как бы
неправдоподобно она ни выглядела, я и говорю тебе: не было этих слов о
ненависти к тебе!
впадал в ярость. Нечто похожее могло произойти и со мной.
ученика может его высечь в классе, но потом должен получить у попечителя
школ официальное подтверждение порки. И вот однажды учитель с огорчением
сказал ученику: "Питер, я на прошлой неделе вздул тебя за нехорошие слова.
Наказание не утверждено, так что можешь считать себя несеченным. Но
поскольку твой проступок остается, то в следующий раз, когда нужно будет
тебя пороть за другую вину, я добавлю к новым розгам и эти,
неутвержденные, и высеку вдвойне!"
теперь просишь считать порку как бы не бывшей.
ненависти. И если бы создалась та страшная ситуация, что была в тюрьме, я
снова и снова повторила бы их без колебаний. Те слова были, всё так. Но
тебе я их не говорила. Они были адресованы другому человеку.
был предатель, променявший честь на деньги, благородство на мечту об
единоличной власти, был актер, мастерски разыгравший комедию, гениальный
фигляр в отвратительной маске. К ним, предателю и актеру, я обращала слова
ненависти, не к тебе!
Актер гениально разыграл свою роль, я ненавидела того, кого он играл.
Зритель негодует, когда видит злодея на сцене, но, встретив актера на
улице, он с уважением, с благодарностью за игру кланяется, а не кидается
на него. Почему ты требуешь от меня другого отношения, чем актер от
зрителя? Ты разыгрывал роль преступника - и великой твоей неудачей,
человеческой и государственной, было бы, если бы я не поверила. Ты не
простил бы самому себе, если бы не убедил меня, что ты негодяй. Зачем же
теперь укоряешь меня за то, что ты сам самозабвенно внушал мне? Я поверила
твоей игре, поддалась твоему внушению! Себя вини, себя, не меня!
от ее слов, ни от молящих глаз, ни от страстного голоса, вторгающегося в
глубь души. Я не мог опровергнуть ни одного ее слова. Я только сказал:
которая связывала нас двоих в одно целое?
моих чувствах после казни? О том, как я рыдала дома, как целовала подушку,
на которой лежала твоя голова, как в ярости била ее кулаками, потому что
это была голова предателя? О том, как я ненавидела себя за то, что любила
тебя, как в неистовстве мечтала отомстить тебе, уже не существующему, за
то, что ты был мне так бесконечно дорог и так осквернил мое поклонение
перед тобой, самой себе отомстить, памяти нашей любви отомстить, так
горько было вспоминать, что она была, наша любовь! Я думала о
самоубийстве, вот так я приняла твои признания в тюрьме, твою публичную
казнь. Мерой моих страданий измерь мою любовь к тебе - это единственная
мера, Андрей! Все остальное - ложь!
к моим коленям. Я хотел оттолкнуть ее, но она не разжала рук.
знаешь? Я думала, что умру от радости, что ты жив, что все эти
предательства и казни лишь страшный кошмар. Я повалилась на пол и рыдала.
Я целовала ковер, как будто то был не ковер, а ты сам, твое лицо, твои
руки. Боже мой, боже мой, как я была счастлива, как бесконечно счастлива!
Как бесконечно благодарна тебе за то, что ты не совершал преступлений, что
ты чист и честен, как был раньше, как был всегда, как будешь всегда, ибо
иным ты и не можешь быть. А все иное о тебе - лишь ужасный сон, наваждение
злых демонов политики!
слова о ненависти, ведь так? - Я еще думал, что вымученной иронией смогу
отстраниться от ее признаний.
никогда не раскаюсь! Той маске, которую я хлестала ненавистью, я говорила
искренно. И рыдала от счастья я не потому, что раскаялась, а потому, что