чучела, был натурщиком у скульптора, нанимался по воскресеньям помогать
лакеям в загородных кафе, а в субботние вечера прислуживал в увесели-
тельных заведениях. Ему случилось даже как-то зимой, в голодное утро,
поработать в артели чистильщиком снега. Он не останавливался и перед
наглым попрошайничеством, прибегал к благотворительной помощи, к унизи-
тельным займам, дающим право всякому ничтожеству из-за каких-то ста су,
которые ты не можешь ему вернуть, обращаться с тобой грубо и пренебрежи-
тельно. (Правда, встретив его взгляд, кредиторы не отваживались на это
больше, но зато вознаграждали себя другим способом, мстили ему если не
презрением, то ненавистью, обливали за спиной грязью.) Филипп дошел до
того, что в течение нескольких месяцев (когда он работал как одержимый)
брал деньги у одной уличной девки. И ничуть не стыдился: ведь это он де-
лал не для себя (он не боялся лишений и не щадил себя), а для будущей
карьеры. Конечно, и у него были всякие потребности - он хотел бы наслаж-
даться всем, - но он их подавлял в себе. Потом! Сперва - победить! А
чтобы победить, надо выжить. Выжить во что бы то ни стало! Победа все
смывает. И она будет за ним! Филипп чувствовал в себе искру гения.
научные работы, а потом люди, уже достигшие известности, ставили под ни-
ми свое имя, внеся для приличия какие-нибудь поправки. Филипп позволял
себя эксплуатировать, чтобы иметь право на покровительство тех, кто не
давал дороги молодым, шедшим им на смену. Однако эти господа не очень-то
спешили дать ему дорогу. Они относились к нему с уважением. Но уважение
- это монета, которая освобождает от всякой другой расплаты. Его ценили,
конечно, - отчего бы и нет! Но этим сыт не будешь. Несмотря на всю свою
физическую выносливость горца, Филипп от переутомления и недоедания уже
едва держался на ногах и тут он встретился с Соланж. Это было в одном из
тех многочисленных благотворительных учреждений, которые она опекала с
искренним, хотя и непостоянным великодушием и щедростью, - в детской
клинике. Здесь Соланж увидела, как Филипп отдавал все силы спасению
больных малышей, которые считались обреченными. С тем яростным
упорством, с каким он добивался победы везде, где на победу был хотя бы
один шанс, Филипп проводил ночи у их кроваток и выходил из этих битв за
человеческую жизнь бледный, обессиленный, но с лихорадочно и вдохновенно
блестевшими глазами. После таких побед он даже как-то хорошел и бывал
удивительно добр к только что спасенному маленькому пациенту. Любил ли
он этих детей? Быть может. С уверенностью этого сказать нельзя. Но в
борьбе с их болезнями последнее слово оставалось за ним!
вало, период той "одержимости", когда предмет ее восторгов заслонял от
нее все горизонты. Тому, кто хотел этим воспользоваться, следовало не
терять времени. А Филипп никогда его не терял. Этот утопающий крепко ух-
ватился за протянутую ему руку. Он завладел не только пальцами, но и
всей рукой до самого плеча, завладел бы и всем остальным, если бы не
сделал открытия, что Соланж, увлекшись кем-нибудь, вовсе не стремится к
интимным отношениям. Она легко загоралась, но эти восторги ничуть не на-
рушали ее душевного покоя. В первый раз Филипп встретил женщину, которая
заинтересовалась им бескорыстно. Милейшая Соланж находила источник ра-
достей в себе самой. От других же она требовала только, чтобы они не
разрушали иллюзий, которые она себе создает. В сущности, она вовсе не
стремилась ближе узнать людей. Она не хотела видеть в другом человеке
всего того, что могло бы ей не понравиться, и отмахивалась от этого под
предлогом, что это "не истинное его "я". А "истинным" она считала все,
что было ей по душе. Так она сочиняла себе мир, населенный приятными,
бесцветными людьми вроде нее. Филипп не мешал ей воображать его таким -
к легкому презрению, которое внушала ему Соланж, примешивалась доля не-
вольного уважения. Он терпеть не мог глупцов, а глупцами считал тех, кто
видит мир не таким, каким он есть. Но доброта Соланж, которая действи-
тельно творила добро, а не только болтала о нем, была для него новостью.
Каковы бы ни были качества и недостатки человека, прежде всего они долж-
ны быть настоящими. Соланж была добра по-настоящему. Когда она узнала,
как нуждается Филипп и как много он работает, она обещала выдавать ему
пособие до тех пор, пока он не окончит университета и не сдаст выпускных
экзаменов, и тем дала ему возможность спокойно работать. Она воспользо-
валась своими обширными связями и заставила одного из влиятельных про-
фессоров медицинского факультета заинтересоваться Филиппом или, вернее
(так как этот догадливый человек не мог еще раньше не заметить беспоко-
ившие его способности голодного волчонка), проявить этот интерес откры-
то, а не держать его про себя - intus et in cute [52]. Наконец Соланж
свела Филиппа с американским нефтяным королем, желавшим обессмертить
свое имя чужими трудами, и это открыло Филиппу быстрый путь к славе, ко-
торую он завоевал себе сначала за океаном смелыми подвигами в больни-
це-дворце этого фараона.
шенно забывала о нуждах своего протеже и по рассеянности несколько меся-
цев не посылала ему пособия. Богачи при всех своих благих намерениях
неспособны понять, что другим людям приходится постоянно думать о
деньгах. Деньги - забота бедняков. Соланж посылала Филиппу билеты на
концерты. Чтобы напомнить этой очаровательной даме в ложе театра о за-
держанном пособии, нужно было порядком наглотаться стыда. То бывала
иногда единственная пища, которую Филипп глотал за целый день. Соланж от
удивления широко раскрывала глаза:
вернусь домой...
самыми милыми извинениями. Филипп, бесясь от нетерпения и унижения,
клялся, что скорее подохнет с голоду, чем снова попросит у нее денег. Но
умереть - это легко тем, кому не хочется жить! А ему хотелось... И он
напоминал Соланж о деньгах всякий раз, когда это бывало нужно. А она ни-
чуть не сердилась на него. Если она и забывала часто ("Вы знаете,
сколько у меня забот!.. "), то, когда ей напоминали, давала деньги всег-
да охотно...
мужчиной, изголодавшимся по всем земным благам, и женщиной, только чу-
точку старше его, красивой, изящной, ласковой - словом, что называется,
лакомым кусочком! За эти годы они часто виделись наедине, и ни малейшего
подозрительного оттенка не закралось в их дружбу! Соланж спокойно, пома-
терински, давала Филиппу советы, помогала ему разрешать вопросы туалета,
светского этикета и практической жизни. Гордость Филиппа ничуть не стра-
дала от этого, напротив - он и сам часто спрашивал у нее совета и даже
поверял ей свои честолюбивые замыслы и свои разочарования. Он ничем не
рисковал - Соланж была глуха ко всему дурному, ко всему грубо реальному.
Что за важность! Она его выслушивала, а затем говорила со своей доброй
улыбкой:
только для Соланж. Он попросту воздерживался от всяких суждений о ней.
раньше дошла его слава, поамерикански шумная, но прочная и бесспорно
заслуженная. Помощь его неизменной попечительницы Соланж, благодаря ко-
торой к наглым долларам прибавилось покровительство власть имущих, рас-
чистила ему путь, несмотря на тройной барьер, воздвигнутый людской кос-
ностью, завистью и справедливыми притязаниями тех, кто давно ждал своей
очереди выдвинуться. Бесспорны были их права или нет - Филипп шагнул че-
рез них. Он не принял бы незаслуженных почестей и преимуществ. Но, соз-
навая, что они им заслужены, он не останавливался ни перед чем, чтобы их
добиться. Филипп настолько презирал людей, что не стеснялся в случае не-
обходимости пользоваться их же презренным оружием для того, чтобы побе-
дить их. Он не брезгал газетной рекламой, раздирающей уши, как вой мед-
ных труб, которым некогда сопровождалось появление зубодеров на дере-
венских ярмарочных подмостках. Он стал неизменным посетителем модных
выставок, генеральных репетиций, вернисажей, официальных торжеств. Не
уклонялся от сенсационных интервью, писал и сам (защищать свои интересы
лучше всего самому) и двумя-тремя выступлениями в печати доказал своим
оппонентам, что владеет пером не хуже, чем ланцетом. Предостережение лю-
бителям! Никаких недомолвок! Филипп так протягивал человеку руку, словно
хотел спросить: "Союз или война? ". Он не давал ему никакой возможности
прикрыться нейтралитетом.
гим, никакого страха перед риском, блестящие достижения, которых нельзя
было отрицать и которые всех врачей больницы сделали его горячими сто-
ронниками; смелые доклады в академии, возбуждавшие ожесточенное недове-
рие уравновешенных умов, которые не любят, чтобы их будоражили; гомери-
ческие битвы, в которых почти всегда последнее, решающее слово остава-
лось за ним.
ность, когда ему казалось, что дело касается интересов науки или челове-
чества. Он готов был экспериментировать на преступниках, уничтожать уро-
дов, кастрировать ненормальных, производить опасные опыты над живыми
людьми. Он ненавидел всякую сентиментальность, не сочувствовал пациен-
там, не позволял им ныть и жаловаться. Их стоны и оханье его не трогали.
Но когда человека можно было спасти, он спасал его, хотя бы и жестокими
способами: чтобы исцелить, резал по живому месту. У него было суровое
сердце и нежные руки. Его боялись, но все непременно хотели лечиться у
него. А он драл большие деньги с богатых, бедных же лечил бесплатно.
ления в любой момент отказаться от нее, но считал, что, пока можно, надо
все брать от жизни. На жену он смотрел, как на часть этой роскоши, и,
наслаждаясь и той и другой, не требовал от них больше, чем они могут
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия