послали кормлеником в одно из бывших жеребцовских сел. Он едва побывал в
Княжеве, перемолвил с матерью, от Грикши была весть - ворочался уже. Феня
бегала с округлившимся животом. Он переспал дома две ночи и вновь уезжал.
На просьбы Фени взять с собою, покрутил головой:
- сам под усмешкой скрывая робость.
хорошо знал, что с кого и сколько надлежит получать князю, сколько идет
корму боярину, сколько тиуну, то есть ему, Федору, ибо ехал он, конечно,
не наместничать, куда там! Посылали Окинфа Великого, старшего сына Гаврилы
Олексича. Федор же будет при нем, как и другие, такие же послужильцы,
сидеть в указанном селе и выколачивать княжую дань, кормы боярину и себе,
мытное, весчее, конское пятно, тамгу и прочие многие поборы, наряжать
мужиков на работы и что там еще. Знал он и то, что разом по приезде ему
надо собирать самый большой рождественский корм, и ежели он его не
соберет... Без <ежели>. Собрать было нужно.
собою, простился со всеми и в сером зимнем рассвете выехал со двора.
Боярин Окинф должен был ждать с дружиной в Переяславле, на княжом дворе.
стольного, постоянно опасного Владимира люди перебирались под крыло
великого князя. Сани обозных стояли на площади перед теремами. Кони жевали
сено. Федор от коновязей, не спрашивая, прошел в молодечную. Среди
ратников двое оказалось знакомых. Ему налили щей. (Когда-то так бы и
просидел голодный на дворе, с тех пор многому выучился.) Окинф вышел,
оглядел обоз. Позвал Федора за собой.
прячут в лесе, дак будут плакаться, не взирай! Не доберешь - свое
докладать придется!
как себя вести, и отпустил Федора.
всякого случая! - лениво посоветовал боярин.
череда ратных, тоже в санях, да вершники впереди.
городе, ожидаючи вестей, и не без брани и перекоров повез с собою.
Впрочем, бояре Андрея сидели пока в железах в Переяславле, и спорить их
холопам много не приходилось. Дальше шло так. Приезжая в село,
останавливались у старосты, сбивали мужиков на сход и не без
покоров-перекоров объявляли волю великого князя. Наместник и волостели
Андреевых бояр сумрачно подтверждали слова Окинфа. Тут же чли князеву
грамоту, после чего мужики обалдело молчали, потом начинали переминаться,
пошумливать, а после и вовсе возвышали голос:
всматривался, запоминая, вздынув руку. Валенки и лапти топтали снег. Пар
от дыхания лошадей курился в воздухе. Избы, тоже словно пригнувшись,
ожидали недоверчиво из-под шапок снега. Слепые, оплетенные соломой стены
враждебно отгораживались от наезжего лиха. И Федор кожей чуял это
недоверие и злой испуг. Словно бы к ним, в Княжево, вместо всегдашних,
исстари, из лет, тех же самых переяславских бояр пожаловали иншие -
костромские хоть или тверичи... Федор поглядывал на холеное,
молодо-заносчивое лицо Окинфа, вспоминал диковатый - у костра - взгляд
пленного Ивана Жеребца. А кабы тот... у нас? И как, правда, мужикам не
принять своего боярина, коли наедет? Не век же будут держать их в яме, и
выпустят когда!
погорелое место вместо избы, где огорожи еще не поставлены, там память о
боярском дворе, там - разоренная скирда хлеба... Он уже тут, не доехав до
своего села, начал понимать, как не просто будет собрать ему сейчас, под
Рождество, главную дань и главные кормы себе и боярину.
уместилось в западине меж холмов, вдоль вьющейся, сейчас замерзшей и
переметенной снегами речки. Лесок, вытекая отдельными мысами, сбегал и
вновь отступал, отрезая отдельные деревеньки, тянущие к селу. Окинф
остановился на взгорье. Кивнул:
угодье... Потом Олферово...
вереница верхоконных стала спускаться с бугра. Они шагом ехали мимо
крайних изб, потом к часовне и боярскому дому, и Федор вдруг до холодного
пота перепугался, и таким близким показался ему щеголеватый боярин
Окинф... А тут - одному, без ратных! Но уже трусить не приходилось.
Подходил его черед.
мужицкого мира и волостель принимали ратных гостей. Староста, рыжебородый
неулыбчивый мужик глядел сурово, а волостель, напротив, улыбался как-то
скверновато, и Федор заранее наливался злобой к нему. Выждав время, он
прямо спросил боярина о волостеле.
крыльце господского дома, сожидая, когда соберут сход.) - Ты уж сам
построжи когда... И его, и всех! - чуть рассеянно отвечал боярин, и Федор
понял, что Окинф мыслями уже в следующей волостке, а тут для него дело
решенное.
полугривне; дань княжая; рождественский корм: мясо, хлеб, овес и сено. С
двадцати пяти обеж один корм: шесть возов сена, шесть коробей ячменя и
овса. Всего тута три корма, значит восемнадцать коробей зерна да
восемнадцать возов сена. Одних кормов! Да хлеб, да мясо, дани княжеские,
тоже хлеб... Класти куда?!
<обвели> потом, Федор выбрал вдовиную избу и сразу ошибся. Нать было
становиться к старосте. Хозяйка варила ему пустые щи, кормов еще не
поступало, так что и мяса на столе не было. Федор начал объезжать деревни.
Его словно не понимали.
убогую вдовиную клеть. Кому возить, тоже было неясно. Мужики, ссылаясь,
что нет лошадей - позабирали-де ратные, - спирали друг на друга. Федор
решил, по совету Окинфа, пошарить по лесам. И, в самом деле, наткнулся на
следы скота и на полянке в лесу обнаружил большое стадо. Подбежал пастух.
при сабле по селу), пастух же, вместо того чтобы послушать, взялся за
кнут. Подбежали собаки, показался второй пастух, и Федору пришлось самому
отбиваться от разъяренных пастухов и животных и с соромом отступить.
Федор обшарил все кусты вокруг - коня не было.
старосте. Тот усадил Федора за стол, расспрашивал о коне, отводя глаза,
осторожно намекал на волостеля. Посоветовал складывать оброчный хлеб и
прочее в господском доме. Волостель встретил с улыбочками, ахал о пропаже
лошади, растворил двери, нарядил слуг перевезти хлеб из старухиной клети.
Но когда последние кули были уложены и Федор пришел на другой день, все
оказалось закрыто, и холопы не желали отворять. Федор кинулся к волостелю,
тот разахался, начал искать ключи, зазвал Федора к себе. Коня завели за
огорожу, и Федор, почти неволею, оказался у волостеля за столом.
Приголадывая у старухи, Федор не мог удержаться - ел и пил много, и от
сытной еды, и от стоялого меду его начинало развозить. Тут - он сам не
понял, как к тому подошло, - поднялся какой-то спор, волостель почему-то
закричал высоким голосом, холопы вбежали в горницу и кинулись в кулаки.
Федор, отбиваясь, лез из-за стола. Волостель бестолково метался, вроде бы
останавливая расправу, а на деле путаясь в ногах у Федора. Все же он
оказался не настолько пьян, как полагали хозяева, да и озлился. Скинул с
плеч двоих, третьему раскроил лоб глиняным кувшином и, пихнув волостеля,
вывалился через какую-то дверь на задний двор. Без коня, раскровенелый, с
подбитым глазом, Федор кое-как добрался до своего двора. Это был конец.
а старуха, уже не скрывая раздражения (кормить его она и не собиралась),
выговаривала в сердцах:
Шилова Юлия
Доценко Виктор
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Апраксина Татьяна