свой меткий язык. Отдергивает. Бьет еще. Бьет. Бьет. Бьет.
Двадцать? Ему все равно. Он мастер боя. Он бьет выдыхая, успевает
вдохнуть, оттягивая сариссу на себя. Он видит сразу, что справа, что слева
и что впереди. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох.
недобитого охлоса. Персы. Исавры, братья длинноногого Зенона, который
сдался в плен после смерти Тотилы и был зарезан вместе с тысячами других
пленных. Македонцы, эллины, эпироты, славяне. Киликийцы, сарацины,
египтяне. Бессы, дакийцы, готы, гунны, иберы, лазы, герулы. Италийцы -
римляне, сенаторы, разоренные войной. Были, их нет более. Остались другие,
такие же.
Пятились все, кто выплеснул себя в общем клине, уколовшем фалангу ромеев.
Каждый не отрывает глаз от врага, каждый натянут, как тетива.
вытаскивают, тела отбрасывают, чтобы о них не споткнулись живые. Мертвые
сделали свое, пусть уходят.
за спины своих. Другой щит. Запасного оружия, запасных доспехов хватает.
Мертвые дарят живым.
золочеными доспехами телохранителя базилевса. Будь он тогда мужчиной,
спафарии не помешали бы ему проткнуть Юстиниана, как пузырь.
фунтов золота египетские маги сделали неуязвимым великого полководца.
с богом Нарзес водрузил те же знамена, что перед последним боем Тотилы, -
лес шестов с побрякушками из золота - тела настоящего божества Теплых
морей.
взгляд в щель между наличником шлема и краем щита.
Единственный из ромейских начальников, который сегодня решился попробовать
железа.
наступило перемирие. Никто никуда не торопился. Можно потешиться зрелищем.
Эй, кто ставит на гота? Кто - на ромея?
всякая доблесть уже опоздает. Для италийцев не было прошлого, им
оставались минуты настоящего с проблеском высшей надежды на непознаваемое.
бесконечную войну выжили одиночки. Война в Италии, как никакая другая,
вырастила бойцов, безжалостных и к себе. Цель оправдывала все средства, но
средства не обеспечили достижение цели. Нельзя было понять, для чего,
зачем еще сражаются.
полномочных к самому базилевсу с угрозой: коль не будет прощения, коль не
исполнят желания, солдаты переходят к врагу. Юстиниан отечески прощал,
даровал просимое. Или просто давал: солдаты не считаются со словами.
войском. Хуже - сегодня презрение к трусу грозило ударом в спину. В этой
битве люди стояли как на вершине ледяной горы, откуда нет ничего, кроме
падения в пропасть.
забытого и недавно вспомнившегося побоища на ипподроме. Он крикнул:
"Ипподром, Ника, ипподром!" - чтобы оживить память герула-патрикия.
персидского акинака, который так обрадовал его в Неаполе. Разбивалась и
рукоять. А сколько сменилось шлемов, лат!
Торопишься, Филемут?
ноздрей разинулась мохнатая пасть. Зубастая пасть. Говорили, что у
Филемута выросли зубы в третий раз. Герул хохотал. Конец длинного меча
задел шлем Индульфа.
старался повернуться так, чтобы солнце ударило в глаза Индульфа. Индульф
отступал. Филемут подходил, не сгибая коленей, готовый принять тяжесть
любого удара. Но Индульф только отражал. Бил Филемут. Удар. Удар. У ромеев
закричали, как на ипподроме:
зацепиться за шлем, за доспех. Чтобы лишить противника хладнокровия, герул
выкрикивал оскорбления. Индульф не слушал.
кончать с ромейским наемником.
предавали, устраивая собственное счастье. Безумцы. Индульф не для своей
выгоды бросил дело империи: единственное утешение для запятнанной чести.
торговал своей кровью. Пора платить. Индульф повторил вслух:
вложил в удар силу и умение. Он бил мечом, как косой: справа налево вверх!
отскочил, закрываясь щитом.
италийцев. Злобная схватка окончилась так же внезапно, как началась.
местах. Так же в тяжелом воздухе мелькали дротики, выскакивая из фаланг
змеиными языками. Трупов не было видно. Полоса земли между врагами была
орошена кровью.
стадиях от сражающихся. Его лагерь был раскинут в пятнадцати стадиях
дальше к западу. Переменись судьба - италийцы сразу овладеют лагерем и
сбросят ромеев вместе с Нарзесом в щель Дракона. Победа италийцев
невозможна. Это будет чудо. В душе Нарзес не верил в чудеса вопреки учению
церкви.
хозяева, так притекали солдаты из лагеря к месту боя, так и отходили. Одни
- выбившись из сил, другие - с ранами, но еще держась на ногах. Умирающих
и мертвых относили и складывали неподалеку.
на месте. Не удавалось придумать охват, обход. Молочная гора защищала тыл
италийцев лучше крепости. Не приходилось управлять войском, ибо войска не
было - стояла стена. Нужно было питать битву, как питают мельничные
жернова, подсыпая зерно.
Когда перед пленением Виттигиса Нарзес поссорился с Велизарием, герулы
Филемута без влияния умного евнуха сами бросили Велизария и ушли за
Нарзесом, отозванным в Византию. Нарзес был щедр и заботлив к солдатам,
особенно же ласкал федератов, своим практичным умом гораздо лучше
Велизария понимая значение варваров в армии империи.
томительной тревоги, рожденной небывалой неподвижностью битвы. Сойдя с
лошади, Главнокомандующий Запада прикоснулся губами к раздробленной мечом
маске вепря, которую носил вместо лица преданный варвар.
Умный, сведущий в сердцах людей человек, Нарзес без размышлений, без игры
пользовался гибелью одного, чтобы завоевать дружбу и почитанье других. Он
не взывал к мести, чувствуя ненужность призывов. Старый евнух по-отечески
обнял герулов, принесших труп своего вождя, благословил живых и мертвого.
седла, будто бы нечто случится, коль Главнокомандующий отвлечется от боя.
Отсюда он видел спины своих и - старость дальнозорка - лица италийцев.
один из последних готов на италийской земле, Тейя следовал старому обычаю
- честь вождя обязывала стоять в бою первым. Полтора тысячелетия
сохранялась традиция. Конники двадцатого века еще видели своих командиров,
в минуту атаки одиноко скачущих далеко перед строем не из пустой лихости,
но на месте, определенном боевым уставом и честью начальника.
сам управлял штурмом стен под стрелами и камнями осажденных. Ромейские
базилевсы научились воевать, сидя в Палатии.
близких, из тех, в ком текли капли родственной крови, защищали рекса с
боков.
дорогах. Серое облако окутало бойцов. Когда дневной бриз относил пыль в
сторону, показывались серо-черные руки и лица, как у нумидийцев,
африканских пленников, превращенных в ромейских солдат. Сделались
Одинаковыми белокожие северяне, смуглые персы и сарацины, оливковые мавры.
Потускнели доспехи. Губы, будто в черной смоле. Оружие скользило в руках,
смазанных смесью пыли, крови и пота.