Катя не могла вынести. Она переглянулась со мной горячим, сверкающим
взглядом, обняла Наташу и встала со стула, чтоб ехать. Как нарочно, в эту
минуту француженка прислала человека с просьбою окончить свидание поскорее
и что условленные полчаса уже прошли.
будто силясь передать взглядом все, что скопилось в душе.
будьте уверены... он будет счастлив... Пойдем, Алеша, проводи меня! -
быстро произнесла она, схватывая его руку.
вышли, - ступай за ними и ты и... не приходи назад: у меня будет Алеша до
вечера, до восьми часов; а вечером ему нельзя, он уйдет. Я останусь одна...
Приходи часов в девять. Пожалуйста.
Александрой Семеновной, я пришел к Наташе, она уже была одна и с
нетерпением ждала меня. Мавра подала нам самовар; Наташа налила мне чаю,
села на диван и подозвала меня поближе к себе.
Никогда не забуду я этого взгляда.
прибавила она, сжимая мне руку. Ее рука горела. Я стал уговаривать ее
одеться потеплее и лечь в постель.
припомнить немного... Я теперь как разбитая... Завтра в последний раз его
увижу, в десять часов... в последний!
ты думаешь, о чем думала, о чем себя спрашивала? Спрашивала: любила я его
иль не любила и что это такое была наша любовь? Что, тебе смешно, Ваня, что
я об этом только теперь себя спрашиваю?
обыкновенно женщина любит мужчину. Я любила его как... почти как мать. Мне
даже кажется, что совсем и не бывает на свете такой любви, чтоб оба друг
друга любили как ровные, а? Как ты думаешь?
горячка. Как будто что-то увлекало ее; она чувствовала какую-то особенную
потребность говорить; иные слова ее были как будто без связи, и даже иногда
она плохо выговаривала их. Я очень боялся.
явилось тогда непреодолимое желание, чтоб он был мой, поскорей мой, и чтоб
он ни на кого не глядел, никого не знал, кроме меня, одной меня... Катя
давеча хорошо сказала: я именно любила его так, как будто мне все время
было отчего-то его жалко... Было у меня всегда непреодолимое желание, даже
мучение, когда я оставалась одна, о том, чтоб он был ужасно и вечно
счастлив. На его лицо (ты ведь знаешь выражение его лица, Ваня) я спокойно
смотреть не могла: такого выражения ни у кого не бывает, а засмеется он,
так у меня холод и дрожь была... Право!..
без характера и... и умом недалек, как ребенок. Ну, а я это-то в нем и
любила больше всего... веришь ли этому? Не знаю, впрочем, любила ли именно
одно это: так, просто, всего его любила, и будь он хоть чем-нибудь другой,
с характером иль умнее, я бы, может, и не любила его так. Знаешь, Ваня, я
тебе признаюсь в одном: помнишь, у нас была ссора, три месяца назад, когда
он был у той, как ее, у этой Минны... я узнала, выследила, и веришь ли: мне
ужасно было больно, а в то же время как будто и приятно... не знаю,
почему... одна уж мысль, что он тоже, как большой какой-нибудь, вместе с
другими большими по красавицам разъезжает, тоже к Минне поехал! Я... Какое
наслаждение было мне тогда в этой ссоре; а потом простить его... о милый!
задумалась, как будто все еще припоминала. И долго сидела она так, с
улыбкой на губах, вдумываясь в прошедшее.
когда он оставлял меня одну, я хожу, бывало, по комнате, мучаюсь, плачу, а
сама иногда подумаю: чем виноватее он передо мной, тем ведь лучше... да! И
знаешь: мне всегда представлялось, что он как будто такой маленький
мальчик: я сижу, а он положил ко мне на колени голову, заснул, а я его
тихонько по голове глажу, ласкаю... Всегда так воображала о нем, когда его
со мной не было... Послушай, Ваня, - прибавила она вдруг, - какая это
прелесть Катя!
этом какую-то потребность, - потребность отчаяния, страданий... И так часто
бывает это с сердцем, много потерявшим!
Она с характером и говорит, как будто такая убежденная, и с ним она такая
серьезная, важная, - все об умных вещах говорит, точно большая. А сама-то,
сама-то - настоящий ребенок! Милочка, милочка! О! пусть они будут
счастливы! Пусть, пусть, пусть!..
она не могла прийти в себя и хоть сколько-нибудь успокоиться.
смогла-таки принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она
немножко успокоилась, или, лучше сказать, устала, и думая развлечь ее,
рассказал ей о Нелли... Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока
она заснула, и, уходя, просил Мавру не отходить от своей больной госпожи
всю ночь.
конец этим мукам! Хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь, но только скорее,
скорее!
приехал и Алеша... прощаться. Не буду говорить, не хочу вспоминать об этой
сцене. Наташа как будто дала себе слово скрепить себя, казаться веселее,
равнодушнее, но не могла. Она обняла Алешу судорожно, крепко. Мало говорила
с ним, но глядела на него долго, пристально, мученическим и словно безумным
взглядом. Жадно вслушивалась в каждое слово его и, кажется, ничего не
понимала из того, что он ей говорил. Помню, он просил простить ему,
простить ему и любовь эту и все, чем он оскорблял ее в это время, свои
измены, свою любовь к Кате, отъезд... Он говорил бессвязно, слезы душили
его. Иногда он вдруг принимался утешать ее, говорил, что едет только на
месяц или много что на пять недель, что приедет летом, тогда будет их
свадьба, и отец согласится, и, наконец, главное, что ведь он послезавтра
приедет из Москвы, и тогда целых четыре дня они еще пробудут вместе и что,
стало быть, теперь расстаются на один только день...
непременно послезавтра воротится из Москвы... Чего же сам он так плакал и
мучился?
Московский поезд отправлялся ровно в двенадцать. Оставался один час. Наташа
мне сама потом говорила, что не помнит, как последний раз взглянула на
него. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо,
бросилась назад в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого
экипажа, иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.
Я перед тобой виноват и никогда не мог заслужить твоей любви, но будь мне
до конца братом: люби ее, не оставляй ее, пиши мне обо всем как можно
подробнее и мельче, как можно мельче пиши, чтоб больше уписалось.
Послезавтра я здесь опять, непременно, непременно! Но потом, когда я уеду,