А хочешь служить России -- выслужись перед Бироном. Сейчас Бестужев
вице-канцлер и боится об этом вспоминать. Недаром все мое послание держал он
в тайне. Но я напомню... Документик-то на руках! А, может, и не напомню.
Зачем? Пошевелишь мозгами, так и выходит, что не очень-то Бестужев виноват.
Кто в России более всех повинен в пытках да казнях? Рабский дух -- вот кто.
Он-то и рождает шпионов и доносчиков всех мастей. А чем больше шпионов и
доносчиков, тем крепче рабский дух. Каков круговорот? Черкасский вдруг умолк
и без сил свалился в кресло:
подбежал к князю и проворно подсунул под левую ногу обитую войлоком
скамеечку.
Зотова. Софья ее зовут? А почему ты просишь за нее?
поморщился, словно от вина остался горький привкус. -- И приданое богатое --
могила матери, каторжник отец, у которого и могилы не сыскать. И послание
это -- тоже приданое. Мы его вместе с Зотовым сочинили. Слог у него был
легкий. Больше всего любил в шахматы играть, все меня обыгрывал. Вот и
доигрался до каторги. Человек он был богатый, но родословную имел не
ветвистую. Потому я жив, а он умер, заступиться было некому. Заговор наш был
игрушечный, да наказали по-настоящему. А кто за эти ужасы платить должен?
Милашевич казнен, Бестужев высоко, до него не допрыгнешь. Но у меня есть для
тебя подарок. Хочешь отомстить за свою невесту?
послание, и шляхта его подтвердила. А дальше дела так разворачивались.
Милашевич был еще на пути в Киль, только задумал предательство, а Тайной
канцелярии было уже все известно. Был человечек, небольшой, тихий, отцом
моим обласканный. Считали верным. Но подвела его привычка. Рабский дух...
Крикнул он сам себе "слово и дело", да и отнес списки смоленских шляхтичей
куда следует, фамилия Зотова в этом списке стояла одна из первых. Доноситель
хорошо знал отца невесты твоей и не любил. Оба они друг друга не любили.
ним драться на шпагах? Впрочем, воля твоя. Шпаги на полке в футляре. Нашел?
Ну что ж... Пошли.
не хромая, подошел к простенку между двумя книжными шкафами. Неуловимое
движение рукой, и деревянная панель открылась куда-то в темноту.
оставить одну шпагу у входа.
ним как хочешь. Этот человек тоже приданое твоей невесты.
ходит по кабинету -- восемь шагов к окну, поворот, восемь шагов до середины
кабинета, поворот... Видно, на всю жизнь остался он пленником каменной,
тесной, тухло-промозглой камеры, длину которой пересчитал бессчетное
количество раз, шагая из угла в угол.
кто стоял сейчас за этой дверью. Будь он проклят! Пусть он будет великан,
Голиаф, пусть он будет коварен, силен, искусен в шпажной борьбе. Он победит
его и убьет, во имя правды!
швырнул вперед шпагу и непроизвольно зажмурился от яркого света.
предназначенных для окороков и прочей домашней снеди, висели иконы, но ни на
одной из них не было всепрощающего лика Богородицы. На полу стояли зажженные
свечи. Нигде ни стола, ни лежанки.
бородатое лицо, и на Алексея глянули красные глаза штыкюнкера Котова. Видно
было, что он узнал своего недавнего врага и ничуть не удивился этой встрече.
Он долго и внимательно рассматривал Алексея. Вдруг его фигура распласталась
на каменном полу, и он пополз к двери.
знакомый и чужой голос.
стене, от иконы к иконе.
страшно ему было оттого, что Котов приближается, что этот жалкий человек
сделает сейчас что-то совсем не то, что нужно от него Алексею.
потерявшей смысл фразы и тупая усталость, а уничижительная поза была не
более чем покорно разыгранным спектаклем.
понял, не устыдился. Видно, непосилен для его мозгов труд уразуметь, что
писать доносы -- грешно. Даже Иуда понял, что он предатель, а этот... нет.
Он словно сочувствия к себе выпрашивает. Бедный ты бедный, скудоумный
рабский дух. Не приближайся ко мне... "
он здесь и кто перед ним стоит, потом встрепенулся и потянулся к Алешиной
руке губами. Этого юноша уже не мог вынести и опрометью бросился вон из
подземелья.
кабинет.
подступила тошнота, а рана на голове, нанесенная гайдуками князя,
раскалывала голову надвое.
веревку подбрасывал. Там крюков набито для всех котовых земли русской. Духа
у него не хватает. Не герой... Что с ним делать? Я его вой уже слышать не
могу.
беды показались ему такими маленькими, что он промолчал. Как накажешь
штык-юнкера Котова, доносчика не по расчету или принуждению, а по раболепной
любви к порядку в той грозной машине, необходимым винтиком которой он
являлся, машине по имени Государство Самодержавное?
вины, били, пытали, а, потом засадили в темницу восемь шагов длины и сгноили
заживо...
Алексей.
убегай ты тогда в женском платье, я бы не нашел Котова.
приезжает в Петербург. Я все сделаю для дочери Георгия Зотова и твоей
невесты. А сейчас иди. Устал...
через год. Устрой своего подопечного в Козицкий монастырь. -- А про себя
добавил знакомую формулировку: "В котором содержать его вечно и в
монастырских трудах никуда неотлучно".
Котова до суровой обители, потому что арестант умер на подъезде к Тобольску
от непонятной болезни.
недоросля в кафтане с чужого плеча. Он скосил глаза и увидел свой профиль,
обвислый нос вызвал в памяти образ парусов в штиль, никуда не плывет его
корабль, на месте болтается. Приемная императрицы поражала обилием зеркал,
себя можно было увидеть и сзади, и спереди, да не одного, а сразу
нескольких.
императрицы неслышно вышла статс-дама Мавра Егоровна, первая интриганка и
сплетница при особе императрицы, она имела с вице-канцлером свои отношения.
Пакостив ему по мелочам, она умело играла почти доброжелательность, мол,
я-то за вас, Алексей Петрович, всей душой, но обстоятельства велят скрыть
мое хорошее к вам отношение. Муж Мавры Егоровны -- достойный Петр Иванович
Шувалов -- был откровенно враждебен к Бестужеву. Он пока только
действительный камергер и лейтенант лейб-медик, но недалек тот час, когда
взлетит он очень высоко.
Егоровны словно украшено маской-улыбкой -- надменной, хитрой и угодливой.
величество сами назначили аудиенцию, -- раздраженно сказал Бестужев.
колики?