попутного обоза. Отец - по давнему с ним условию, чтоб мне самому до города
править,- не вмешивался в мои кучерские права, но все же напомнил:
- Объезжай, милый сын, а то до ночи протянемся. Не с возом мы. Пошевеливай
маленько!
Объезд попутных обозов оказался нелегким. Тракт не широк, и приходилось
хорошо рассчитывать свободную полосу дороги. Кой-где успех зависел от
быстроты, а Чалко никак не хотел спешить. Удачнее объезд проходил на
спусках, но один раз я тут попал впросак. Обоз как раз остановился перед
спуском, слева была свободная полоса дороги. Чалко, побуждаемый понуканьем,
подхлестываньем вожжами, разбежался под угор, но тут от обоза закричали:
- Стой! Не видишь?
Довольно далеко виднелась встречная пара, колокольцев не было слышно, но на
черной дуге коренника был прикреплен яркий красный лоскут. Справа и слева
верховые с ружьями. Запряжены лошади в какую-то вовсе не обыкновенную
телегу-ящик. За телегой еще трое верховых, тоже с ружьями. У среднего на
длинной палке опять красный лоскут.
Сдержать Чалка под гору мне было не по силе. Вмешался отец. Он так осадил,
что старый мерин оглянулся: что это?
Пара поднималась в гору не спеша. Кучер, сидевший на каком-то стуле,
пристроенном к ящику, не бултыхался на рытвинах, а мягко покачивался.
- Каштымские, видно,- пояснил отец,- вишь, динамит везут. Много у них идет.
По медному-то руднику. Не как у нас, привезут раз на два года.
- Откуда везут?
- Из города, конечно.
- Там делают?
- Это не знаю. Только без нашего города в таком деле не обойдешься. Никому
без разрешения горного начальства не дадут, а оно, начальство-то, в городе.
- А может этот динамит бабахнуть по дороге?
- Где, поди. Он в фунтовых жестяных коробушках. Каждая войлоком замотана,
да еще между рядами войлок, и телеги на рессорах. Какой может быть удар?
Продолжая мысль, отец добавил:
- Наши вон до чего додумались! В склад в сапогах не допускают. Велят пимы
либо плетухи надевать. А так это, для одной видимости, чтоб горной страже
дело придумать. Другого боятся.
Тут вмешалась мама:
- Будет тебе набивать парнишке голову чем не надо! Отец принял совет и с
усмешкой спросил меня:
- Слышал, что мать говорит? Сперва, дескать, подрасти надо, а дальше сам
разберешь.
Это, разумеется, показалось обидным, но передышка кончилась. Приходилось
опять поворачивать направо, налево, выглядывать прогалы для объезда,
дергать, подхлестывать вожжами и покрикивать: "Но-но! Пошевеливайся!"
Сказать по правде, все это порядком прискучило, но нельзя было сдавать,
если сам выпросил. Проехали еще только одиннадцать верст. Об этом говорил
не только верстовой столб, но и граневая просека. Здесь кончались владения
Сысертского округа, начиналась казенная дача. Отец по этому поводу заметил:
- По другой земле поехали. Тут люди свой хлебушко жуют, не как у нас, все с
купли.
В посессионной даче Сысертских заводов, где я рос, вовсе не было пахотных
наделов. Хлеб на корню мне до этого случалось видать лишь в деревне
Кашиной, которая когда-то была со своими наделами заверстана в заводскую
дачу. Были хлебные поля и по другим деревням, приписанным к заводам, но в
тех деревнях мне не приходилось бывать.
Разговор о своем хлебе растревожил моих родителей, и после недолгого
совещания они решили ехать стороной - через Шабры и Пантюши. Мотивировалось
это желанием поглядеть нынешние хлеба. Желание было понятно мне, так как
давно слышал немало разговоров о "своем хлебе" и об "уставной грамоте". По
этой "уставной" будто бы и нашим заводским земля выйдет. Правда, многие
после долгих лет тяжбы с заводоуправлением перестали этому верить, но
все-таки мечта о своем хлебе была распространенной. Нашли, как водится, и
другие доводы, чтобы изменить путь:
- Дорога помягче. Крюк небольшой, а ехать спокойнее. Егорше передышку
дадим, а то он замотался на тракту-то.
Разумеется, я говорил, что мне вовсе не трудно, что могу ехать по тракту
сколько угодно, но втайне желал перемены.
По проселочной дороге ехать оказалось приятней и много спокойней. После
недавних дождей она была "в самый раз": уже просохла, но еще не сильно
пылила. День, с утра казавшийся хмурым, теперь повернул на в¬дро. Было даже
жарко, но все же чувствовалось, что это осень.
Чалко по каким-то своим лошадиным соображениям относился к перемене дороги
тоже благожелательно. Без всякой погонялки он затрусил рысцой и удивил отца:
- Смотри-ка ты, разошелся! Эх, Чалко, в руки бы тебя! С хозяином вместе!
Мама, недолюбливавшая своего отчима, моего милого дедушку, на этот раз
заступилась:
- Старики ведь оба. Отец не соглашался:
- Хоть и старики, да дюжие. Есть с кого спрашивать. У одного руки золотые,
у другого ноги непорченые.
Эта часть пути осталась в памяти как самая приятная. Поля, правда, здесь
были не особенно обширны, часто перемежались перелесками, но все же это
были хлебные поля, которые мне пришлось видеть по-настоящему в первый раз.
Рожь уже везде стояла в суслонах, пшеница и овес убраны наполовину. По
случаю большого праздника людей не видно, и это мне кажется лучше. Люди не
отвлекают внимания от широкой картины однообразных и в то же время очень
разных по освещению полей.
Вспоминая это первое впечатление от хлебных полей, разговор родителей о
своем "полечке", постоянные толки об уставной грамоте, задумываешься, в чем
же все-таки была тут сила.
Ни отец, ни мать, ни их деды и прадеды сельским хозяйством не занимались,
навыков в этом деле не имели. Откуда же у них, как и у большинства
заводских рабочих того времени, эта мечта о своем клочке пахотной земли?
Принято думать, что здесь действовало желание с помощью этого клочка
получить хоть тень независимости от заводоуправления. Может быть, так и
было. Но едва ли это было единственным.
Привыкшие по-деловому оценивать все факты жизни, рабочие видели,
разумеется, что в ближайших, горнозаводских деревнях при ничтожности
наделов никакой независимости не получилось. И если рабочие все-таки
продолжали упорно, в течение уже трех десятков лет, добиваться пахотных
наделов, то здесь, думается, действовала и другая сила. Та самая, что тянет
каждого из нас, независимо от его специальности и привычек, "покопаться"
весной в земле и что-нибудь посадить. Как видно, двести лет работы в горе,
у печей и прокатных станов не погасили более древние навыки
народа-хлебороба, который на всем необъятном просторе нашей страны первым
делом заводил свою пашню и умел эту пашню отстоять от любого врага.
Приятная и самая легкая для меня часть дороги кончилась выездом на тракт,
уже за Арамилью. Началась опять дорожная сутолока, но встречный поток к
вечеру заметно убавился. Ехать было не так хлопотливо.
Когда подъезжали к Уктусу, встречных почти не стало, зато ближе к городу
встречный поток принял вид беспрерывной вереницы. Но это уж были не
"дорожные", а выехавшие на прогулку. Щегольская запряжка, показные лошади,
нарядные пассажиры, кучера в невиданной мною форме - все это казалось
необычным, требующим разъяснения. Отец ответил предположительно:
Сертаков Виталий
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Посняков Андрей