иезуит. Заведующий РайПО Василий Григорьевич Власов, человек со случайным
клочным образованием, но тех самобытных способностей, которые так удивляют в
русских, кооператор-самородок, красноречивый, находчивый в диспутах,
запаляющийся до полного раскала вокруг того, что он считает верным, убеждал
партийное собрание [исключить] из партии -- Романова, секретаря райкома за
клевету! И дали Романову выговор! Последнее слово Романова очень характерно
для этой породы людей и их уверенности в общей обстановке: "Хотя тут и
доказали, что Ставров -- не троцкист, [но] я уверен, что он троцкист.
[Партия разберется], и в моем выговоре тоже." И Партия разобралась: почти
немедленно районное НКВД арестовало Ставрова, через месяц -- и
предрайисполкома эстонца Универа -- и вместо него Романов стал предРИКом.
Ставрова отвезли в областное НКВД, там он сознался: что он -- троцкист; что
он всю жизнь блокировался с эсерами; что в своем районе состоит членом
подпольной [правой] организации (букет -- тоже достойный того времени, не
хватает прямой связи с Антантой). Может быть, он и не сознался, но этого
никто никогда не узнает, потому что в Ивановской внутрянке он под пытками
умер. А листы протоколов были написаны. Вскоре арестовали и секретаря
райкома Смирнова, главу предполагаемой правой организации; завРайФо Сабурова
и еще кого-то.
недавно призывал исключить из партии. Как смертельно он обидел районного
прокурора Русова, мы уже писали (глава 4). Председателя рай-НКВД Крылова Н.
И. он обидел тем, что отстоял от посадки за мнимое вредительство двух своих
оборотистых толковых кооператоров с замутненным соцпроисхождением (Власов
всегда брал на работу всяких "бывших" -- они отлично владели делом и к тому
же старались; пролетарские же выдвиженцы ничего не умели и ничего главное не
хотели делать). И всё-таки НКВД еще готово было пойти с кооперацией на
мировую! Заместитель райНКВД Сорокин сам пришел в РайПО и предложил Власову:
дать для НКВД бесплатно ("как-нибудь потом спишешь") на семьсот рублей
мануфактуры (тряпичники! а для Власова это было две месячных зарплаты, он
крохи не брал незаконной). "Не дадите -- будете жалеть". Власов выгнал его:
"Как вы смеете мне, коммунисту, предлагать такую сделку!" На другой же день
в РайПО явился Крылов уже как представитель райкома партии (этот маскарад и
все приемчики -- душа 37-го года!) и [велел] собрать партийное собрание с
повесткой дня: "О вредительской деятельности Смирнова-Универа в
потребительской кооперации", докладчик -- товарищ Власов. Тут что ни прием,
то перл! Никто пока не обвиняет Власова! Но достаточно ему сказать два слова
о вредительской деятельности бывшего секретаря райкома в его, Власова,
области, и НКВД прервет: "а где же были [вы]? почему вы не пришли
своевременно к нам?" В таком положении многие терялись и увязали. Но не
Власов! Он сразу же ответил: "Я делать доклада не буду! Пусть докладчиком
будет Крылов -- ведь это он арестовал и ведет дело Смирнова-Универа!" Крылов
отказался: "Я не в курсе". Власов: "А если даже [вы] не в курсе -- так они
арестованы без основания!" И собрание просто не состоялось. Но часто ли люди
смели обороняться? (Обстановка 37-го года не будет полной, мы утеряем из
виду еще сильных людей и сильные решения, если не упомянем, что поздно
вечером того же дня в кабинет к Власову пришли старш
алтер РайПО Т. и заместитель его Н. и принесли ему десять тысяч рублей: "Василий Григорьевич! Бегите этой ночью! Только этой ночью, иначе вы пропали!" Но Власов считал, что не пристало коммунисту бежать.) На утро в районной газете появилась резкая заметка о работе РайПО (надо сказать, в 37-м году [печать] была всегда рука об руку с НКВД), к вечеру предложено было Власову сделать в райкоме отчет о работе (что ни шаг -- то всесоюзный тип!).
городах, и сейчас иногда встретишь у журналистов и писателей воспоминания,
как уже тогда наступала сытость. Это вошло в историю и рискует там остаться.
А между тем в ноябре 1936 года, через два года после отмены хлебных
карточек, было издано по Ивановской (и другим) области тайное распоряжение о
[запрете мучной торговли]. В те годы многие хозяйки в мелких городах, а
особенно в сёлах и деревнях, еще пекли хлеб сами. Запрет мучной торговли
означал: хлеба не есть! В районном центре Кадые образовались непомерные,
никогда не виданные хлебные очереди (впрочем, нанесли удар и по ним: в
феврале 1937-го запрещено было выпекать в райцентрах черный хлеб, а лишь
дорогой белый). В Кадыйском же районе не было других пекарен, кроме
районной, из деревень теперь валили за черным сюда. И мука на складах РайПО
была, но двумя запретами перегорожены были все пути дать её людям!! Власов,
однако нашелся и вопреки государственным хитрым установлениям накормил район
в тот год: он отправился по колхозам и в восьми из них договорился, что те в
пустующих "кулацких" избах создадут общественные пекарни (то есть попросту
привезут дров и поставят баб к готовым русским печам, но -- общественным, а
не личным), РайПО же обязуется снабжать их мукой. Вечная простота решения,
когда оно уже найдено! Не строя пекарен (у него не было средств) Власов их
построил за один день. Не ведя мучной торговли он непрерывно отпускал муку
со склада и требовал из области еще. Не продавая в райцентре черного хлеба,
он давал району черный хлеб. Да, буквы постановления он не нарушил, но он
нарушил [дух] постановления -- экономить муку, а народ -- морить -- и его
было за что [критиковать] на райкоме.
Строгий маленький петушок (маленького роста, он всегда держался несколько
заносчиво, закидывая голову) он попытался не сдать партбилета (вчера на
райкоме не было решения об его исключении!) и депутатскую карточку (он
избран народом и нет решения РИКа о лишении его депутатской
неприкосновенности!). Но милиционеры не разумели таких формальностей, они
накинулись и отняли силой. -- Из РайПО его вели в НКВД по улице Кадыя днем,
и молодой товаровед его, комсомолец, из окна райкома увидел. Еще не все
тогда люди (особенно в деревнях по простоте) научились говорить не то, что
думают. Товаровед воскликнул: "Вот сволочи! И моего хозяина взяли!" Тут же
не выходя из комнаты, его исключили и из райкома и из комсомола, и он
покатился известной тропкой в яму.
почти завершено уже без него и теперь подстраивалось под открытый процесс.
Его привезли в Ивановскую внутрянку, но, как на последнего, на него уже не
было нажима с пристрастием, снято было два коротких допроса, не был допрошен
ни единый свидетель, и папка следственного дела была наполнена сводками
РайПО и вырезками из районной газеты. Власов обвинялся: 1) В создании
очередей за хлебом; 2) в недостаточном ассортиментном минимуме товаров (как
будто где-то эти товары были и кто-то предлагал их Кадыю); 3) в излишке
завезенной соли (а это был обязательный "мобилизационный" запас -- ведь по
старинке в России на случай войны всегда боятся остаться без соли).
путь не близкий (вспомнишь дешевизну ОСО и закрытых судов!): от Иваново до
Кинешмы -- столыпинским вагоном, от Кинешмы до Кадыя -- 110 километров на
автомобилях. Автомобилей было больше десятка -- и следуя необычайной
вереницей по пустынному старому тракту, они вызывали в деревнях изумление,
страх и предчувствие войны. За безупречную и устрашающую организация всего
процесса отвечал Клюгин (начальник спецсекретного отдела ОблНКВД, по
контрреволюционным организациям). Охрана была -- сорок человек из резерва
конной милиции, и каждый день с 24 по 27 сентября их вели по Кадыю с саблями
наголо и выхваченными наганами из РайНКВД в недостроенный клуб и назад -- по
селу, где они недавно были правительством. Окна в клубе уже были вставлены,
сцена же -- недостроена, не было электричества (вообще его не было в Кадые),
и вечерами суд заседал при керосиновых лампах. Публику привозили из колхозов
по разверстке. Валил и весь Кадый. Не только сидели на скамьях и на окнах,
но густо стояли в проходах, так что человек до семисот умещалось всякий раз
(на Руси всё-таки эти зрелища всегда любят). Передние же скамьи были
постоянно отводимы коммунистам, чтобы суд всегда имел благожелательную
опору.
Шубина, членов -- Биче и Заозёрова. Выпускник Дерптского университета
областной прокурор Карасик вел обвинение (хотя обвиняемые все отказались от
защиты, но казенный адвокат был им навязан для того, чтобы процесс не
остался без прокурора). Обвинительное заключение, торжественное, грозное и
длинное сводилось к тому, что в Кадыйском районе орудовала подпольная
право-бухаринская группа, созданная из Иванова (сиречь -- жди арестов и там)
и ставившая целью посредством вредительства свергнуть советскую власть в
селе Кадый (большего захолустья [правые] не могли найти для начала!)
предсмертные показания зачитать здесь и считать данными на суде (а на
ставровских-то показаниях все обвинения группы и построены!). Суд согласен:
включить показания умершего, как если б он был жив (с тем, однако
преимуществом, что уже никто из подсудимых не сумеет его оспорить).
дальше. Зачитываются и заново протоколируются показания убитого на
следствии. Начинается опрос подсудимых и -- конфуз -- ВСЕ они ОТКАЗЫВАЮТСЯ
от своих признаний, сделанных на следствии!
Союзов, -- а здесь решено без стыда продолжать! Судья упрекает: как же вы
могли на следствии показывать иначе? Универ, ослабевший, едва слышимым
голосом: "как коммунист, я не могу на открытом суде рассказывать о методах
допроса в НКВД" (вот и модель бухаринского процесса! вот это-то их и
сковывает: они больше всего блюдут, чтобы народ не подумал худо о партии. Их
судьи давно уже оставили эту заботу).
скурвились Смирнов и Универ, сволочи? Ты же должен признать себя виновным и
рассказывать всю правду!" -- "Только правду! -- охотно соглашается еще не
ослабевший Власов. -- Только правду, что вы ничем не отличаетесь от
германских фашистов!" Клюгин свирепеет: "Смотри, б...., кровью
расплатишься!". *(39) С этого времени в процессе Власов со вторых ролей
переводится на первые -- как [идейный вдохновитель] группы.
разговаривать о хлебных очередях, о том, что каждого тут и держит за живое
(хотя, конечно, перед процессом хлеб продавали несчитанно, и сегодня
очередей нет). Вопрос подсудимому Смирнову: "Знали вы о хлебных очередях в
районе?" "Да, конечно, они тянулись от магазина к самому зданию райкома". "И
Березин Федор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Доценко Виктор
Шилова Юлия