Чтение 79–й страницы книги ~Избранное~

преследованиям со стороны полиции. Как бы то ни было, но
ясная и мирная звезда Гиппатии Поттер блистала теперь на
небосводе в непосредственной близости с этой кометой. Он
действительно походил на комету, поскольку был волосат и
горяч; первое явствовало из портретов, второе - из стихов.
И как всякая комета, он обладал разрушительной силой: за
ним в виде огненного хвоста тянулась цепь разводов, что одни
объясняли его успехами в роли любовника, а другие -
провалами в роли мужа. Гипатии приходилось нелегко.
Человек, который должен на глазах у публики вести
безупречную личную жизнь, испытывает свои трудности -
чувствует себя манекеном в витрине, где для всеобщего
обозрения оборудован уютный домашний уголок. Газетные
репортеры публиковали какие-то туманные фразы относительно
Великого Закона Любви и Высшего Самовыражения. Язычники
ликовали. "Сестры-плакальщицы" допустили в своих
комментариях нотку романтического сожаления, у некоторых из
них - наиболее закаленных - даже хватило смелости
процитировать строки из известного стихотворения Мод Мюллер
о том, что на свете нет слов печальнее, чем: "Это могло бы
быть...". А мистер Эгер П. Рок, ненавидевший
"сестер-плакальщиц" праведной лютой ненавистью, заявил, что
по данному поводу он полностью солидарен с Брет- Гартом,
предложившим свой вариант известного стихотворения:

Куда печальнее нам видеть вещи суждено.
Так есть, однако ж быть так не должно.

Ибо мистер Рок был твердо - и справедливо - убежден в
том, что очень многого не должно было бы быть.
Он беспощадно и яростно критиковал деградацию общества на
страницах газеты "Миннеаполисский метеор" и вообще был
человек смелый и честный. Быть может, в своем негодовании
он проявлял некоторую односторонность, но это чувство было у
него здоровой реакцией на сентиментальную манеру современной
прессы и так называемого общественного мнения смешивать
праведное и неправедное. И прежде всего он боролся против
того святотатственного ореола славы, которым окружаются
бандиты и гангстеры. Правда, в своем раздражении он
чересчур склонен был исходить из предпосылки, что все
гангстеры - латиноамериканцы, а все латиноамериканцы -
гангстеры. Однако этот его предрассудок, хотя, быть может,
и отдающий провинцией, все же производил освежающее
впечатление в той атмосфере восторженно-трусливого
поклонения героям, когда профессиональный убийца почитался
как законодатель мод, если только, по отзывам печати, он
улыбался неотразимой улыбкой и носил безупречный смокинг.
К моменту, когда, собственно, начинается эта история,
предубеждения против латиноамериканцов переполнили душу
мистера Рока, потому что он как раз находился на их
территории; решительно и гневно шагая вверх по холму, он
направлялся к белому зданию отеля в живописном кольце пальм,
где, по слухам, остановились Поттеры и, стало быть,
находился двор таинственной королевы Гипатии. Эгер Рок даже
с виду был типичный пуританин, скорей даже, пожалуй,
мужественный пуританин XVII столетия, а не один из тех менее
жестоковыйных и более грамотных их потомков, которые
расплодились в XX веке. Если б ему сказали, что его
необычная старомодная черная шляпа, обычный хмурый взор и
суровое, как из камня высеченное лицо набрасывают мрачную
тень на солнечные пальмы и виноградники, он, несомненно, был
бы польщен. Влево и вправо устремлял он взор, горящий
неусыпным подозрением. И вдруг на гребне холма, впереди
себя, на фоне субтропического заката увидел силуэты двух
фигур в таких позах, которые и у менее подозрительного
человека могли бы возбудить кое-какие подозрения.
Один из тех двоих выглядел сам по себе примечательно. Он
стоял как раз в том месте, где дорога переваливает через
холм, четко рисуясь на фоне неба над долиной, словно нарочно
выбрал и эту позицию, и эту позу. Закутанный в широкий
черный плащ, в байроническом стиле, он высоко вскинул
голову, которая в своей темной красе была удивительно похожа
на голову Байрона. Те же вьющиеся волосы, те же глубоко
вырезанные ноздри, и даже нечто вроде того же презрения к
миру и негодования сквозило во всей его фигуре. В руке он
сжимал довольно длинную палку, или, вернее, трость с острым
наконечником, какими пользуются альпинисты, и сейчас она
казалась фантастическим подобием копья. Впечатление это еще
усиливалось благодаря контрасту с комическим обликом второго
человека, державшего в руке зонт. Это был совершенно новый,
тщательно свернутый зонт, совсем не такой, например, как
знаменитый зонт отца Брауна. И сам приземистый, толстый
человечек с бородкой был одет аккуратно, точно клерк, в
легкий воскресный костюм. Но прозаический его зонт был
угрожающе поднят, словно изготовлен к нападению. Защищаясь,
высокий человек с палкой быстро шагнул ему навстречу, но тут
вся сцена вдруг приобрела комический вид; зонт сам собой
раскрылся, заслонив своего упавшего владельца, и противник
его оказался в позе рыцаря, пронзающего копьем карикатурное
подобие щита. Но он не стал заходить дальше и вонзать копье
глубже; выдернув острие своей трости, он с раздражением
отвернулся и зашагал по дороге прочь. Коротенький человечек
поднялся с земли, аккуратно сложил зонт и тоже зашагал по
дороге, но в противоположном направлении, к отелю. Рок не
слышал ни слова из того, что было сказано сторонами этого
нелепого вооруженного конфликта, но, идя по дороге вслед за
коротеньким бородатым человеком, он о многом успел подумать.
Романтический плащ и несколько опереточная красота одного из
них в сочетании со стойкой самообороной другого как нельзя
лучше совпадали с той историей, ради которой он приехал в
Мексику, и он заключил, что этих двоих зовут Романее и
Поттер Догадка его полностью подтвердилась, когда, войдя
из-под колоннады в вестибюль, он услышал голос бородатого,
звучавший не то сварливо, не то повелительно. По-видимому,
он говорил с управляющим или с кем-то из прислуги и,
насколько разобрал Рок, предостерегал их против какого-то
весьма опасного субъекта, появившегося в округе.
- Даже если он уже побывал в отеле, - говорил бородатый в
ответ на какие-то неразборчивые возражения, - я все же
настаиваю, чтобы больше его не впускали. За такими типами
должна следить полиция, и, уж во всяком случае, я не
позволю, чтобы он докучал леди.
В мрачном молчании слушал его Рок, и уверенность его
росла; затем он проскользнул через вестибюль к нише, где
находилась книга для записи приезжих, и, раскрыв ее на
последней странице, убедился, что "тип" действительно
побывал в отеле: имя Руделя Романеса, этой романтической
знаменитости, было вырисовано в книге крупными буквами
иностранного вида, а немного пониже, довольно близко друг от
друга, стояли имена Гипатии Поттер и Элиса Т. Поттера,
выписанные добропорядочным и вполне американским почерком.
Эгер Рок недовольно озирался и повсюду вокруг себя, даже
в небогатой внутренней отделке отеля, видел то, что было ему
больше всего ненавистно. Может быть, и неразумно негодовать
из-за того, что на апельсиновых деревьях - даже на тех, что
растут в кадках, - зреют апельсины; еще того неразумнее
возмущаться, что ими пестрят старенькие занавески и
выцветшие обои. Но для него, как ни странно, эти узоры в
виде красно-золотых солнц, перемежающихся кое-где
серебряными лунами, были квинтэссенцией всего самого
недопустимого. Они воплощали в его глазах
слабохарактерность и падение нравов, которые он, исходя из
своих принципов, осуждал в современном обществе и которые
он, исходя из своих предрассудков, связывал с теплом и негой
юга. Его раздражал даже вид потемневшего полотна, на
котором неясно вырисовывался неизменный пастушок Ватто (2)
со своей гитарой, или голубой кафель с обязательным
купидончиком верхом на дельфине. Здравый смысл мог бы
подсказать ему, что все эти предметы он, наверное, не раз
видел в витринах магазинов на Пятой авеню, однако здесь они
были для него дразнящими голосами сирен - исчадий языческого
Средиземноморья. Внезапно все вокруг него переменилось, как
меняется неподвижное отражение в зеркале, когда по нему
промелькнет быстролетная тень, и комнату наполнило чье-то
требовательное присутствие. Он медленно, даже нехотя,
обернулся и понял, что перед ним - знаменитая Гипатия, о
которой он столько читал и слышал в течение многих лет.
Гипатия Поттер, урожденная Хард, обладала той особенной
красотой, в применении к которой эпитет "лучистая" сохраняет
свое первоначальное, прямое значение: ее воспетая