Чтение 79–й страницы книги ~Умножающий печаль~

правилам! Чтобы впредь гаду этакому неповадно было бросаться на скромных
неформальных гостей, заглянувших вечерком на огонек в ваше фамильное
семейно-родовое гнездо.

Он же ведь, сучара гнусный, бросился на меня, как дикий зверь - с клыками
наголо, будто взбесившийся мамонт!

Дурак-пес, весь праздник испортил - себе, мне, Марине. Геройски глупо
погиб, спасая репутацию и жизнь хозяина. В натуре - глупо. Вся эта
служебно-караульная фауна - псы, охранники, телохранители - совершенно не
готова к отпору, они давно не знают равного ручного боя или свалки "кость в
кость". Они развращены запуганной покорностью своих беззащитных жертв.
Молодец, гребущий овец, а против бойца - сам козел вонючий. Такие в лагере
от параши не отходили.

Да черт с ними! Чего мне о них печалиться! Надо придумать, что Лоре
сказать. А что я могу сказать? Вот жуть - врать не хочу, а правды не скажу.
Зачем ей эта правда? Ну, нарежу ей эту правду-матку, как мясник говядину.
Нужна ей эта правда! Не откровение, не утешение, не надежда - так, кровяная
колбаса! Хорошо бы спросить ее - может, возьмет меня братом? Или другом?

Я ведь не могу сказать ей главного - я все равно на ней не женюсь. Не
могу, не имею права. Пока есть Марина. Не знаю, не понимаю, что сказать
Лоре.

Спускался к себе на этаж пешком, бормоча под нос:

Жил на свете Буридан,

У него осел был Жан.

Между двух охапок сена

Он от голода страдал...

Приник к двери, прислушался. В квартире было привычно тихо. Отпер замок,
шагнул в прихожую. И холодная сталь пистолетного ствола тычком уткнулась мне
в шею.

- Прежде чем дергаться, шустряк, подумай о подружке, - сказал тихо кто-то
за спиной.

Через распахнутую дверь в комнату я увидел Лору, сидевшую в кресле. А за
креслом, приставив ей пистолет к затылку, стоял здоровенный худой парень,
который во время беготни в метро показался мне похожим на мускулистый
скелет.

Нашли все-таки, суки рваные! Надыбали, паскуды!

Голос за спиной предупредил:

- Одно резкое движение, и девочке сделаем лишнюю дырку в рыжей голове...
Цепляешь?

- Уцепил! - дисциплинированно ответил я и попросил: - Але, ствол отодвинь
чуток - я щекотки боюсь...

- Ишь, какой ты нежный, оказывается... Ручки-то подними! Вот так, за
голову, - засмеялся шелестяще и ударил изо всех сил в почку.

Уф, ой-ей-ей! Е-к-л-м-н! Фу-фу-фу! Дурак ты, едритская сила! Меня болью
не нагнешь. Я мог бы их на выставке показывать, свои боли, у меня их
коллекция. Пока чувствуешь боль - все в порядке, все поправимо. Нормальная
реакция живого организма.

Скелет сказал - надо мной - своему партнеру, пока тот сноровисто
обшаривал меня:

- Проверь у него нож за шиворотом. Пощекоти между ног...

Обыскивал профессионально - одной рукой, ствол по-прежнему жестко уперт в
шею. Щелкнул на запястьях наручниками, добыл у меня из-за пояса пистолет,
резким тычком в спину толкнул в комнату.

Я покосился через плечо - ну конечно, старый мой знакомец с вдавленными
висками, несчастный младенец, изуродованный родовыми щипцами, пульсирующий
мой преследователь - Гнойный Мозг.

- Не оборачиваться! - сдавленно, негромко крикнул он и снова врезал мне
по почке.

Это хорошо! Не то, конечно, что он врубил мне по урологии, а то, что
орать воздерживается. Опасается, значит, лишнего шума. Учтем на будущее.

Лора, бедная моя подружечка, синюшно-бледная, рот заклеен лейкопластырем,
без очков щурится, слезы катятся из глаз, а на лице не испуг, а страдание.
Руки связаны ремешком, тонкий халатик накинут на голяка. Они явились, когда
она уже спала.

- Не волнуйся, родная, - сказал я ей. - Я знаю, что ты не могла крикнуть
- предупредить. Все будет в порядке, не тревожься...

Гнойный Мозг снова ударил меня - пистолетом по загривку, ухнуло тяжело,
ломко в голове.

- Не разговаривать!..

Я прикрыл на миг глаза, в темноте и тишине ждал, пока рассосется,
отступит боль. Потом мирно, вежливо сказал:

- Слушай, ты, скотоложец! Еще раз поднимешь руку - умрешь. Не веришь -
спроси у своего покойного друга Валерки. Он меня уже сторожил...

- Ты и за Валеру еще ответишь, падлюка! - взвизгнул Скелет.

- Кому отвечу? Тебе, что ли? - спросил я и уселся на стул посреди
комнаты. Надо протянуть время, нужно сориентироваться, понять - вызвали они
подмогу или повезут к себе в их вонючие застенки? Где их замечательный
командир Николай Иваныч?

Комната расшарена, распотрошена обыском. Они что-то искали. Долго. Они
здесь давно. А Николая Иваныча нет! Они не торопятся с победным рапортом. А
может, они, помимо сдельно-премиальной оплаты, поддерживают себя частным
мародерством? Они краем уха слышали, что меня ищут из-за денег. Они ищут
здесь деньги! Вот идиоты!

От дикости этой догадки я засмеялся. Они еще не дошли до антресолей, где
лежит под барахлом мой чемодан. Эх, мне бы сейчас карабин...

Своим смехом я обидел Скелета. Он подпрыгнул и ударил меня ногой в грудь.
Тяжело вломил, но плохо. Раз не вырубил, значит, плохо. На пол я рухнул,
вздохнул, душевно сказал:

- Не каратист ты, а говно. Нормальная срань...

Он ударил меня ногой в живот.

- Говорю же тебе - дерьмо ты, кал, экскремент поносный!

Опять врубил он мне.

- Как есть - навоз, фекалий...

Скелет долбанул меня кулаком в темя - до темени в глазах.

- Конечно, ты - какашка, меконий...

Скелет хотел ударить ногой слева, но я откатился немного, не удар
получил, а толчок.

- Жалкое ты испражнение дристучее!

Тут он меня все-таки достал, а я, задыхаясь, намекнул:

- В натуре - жопный плевок, дрэк ты текучий...

Гнойный Мозг остановил спарринг-партнера:

- Погоди! Собери все дискеты компьютерные в сумку...

Я лежал на паркете и успокаивал Лору:

- Яблочко мое дорогое, не грусти... Все будет хорошо! Ничего они мне не
сделают. Я такой ловкий - толкачом в ступе не отловишь... Ты только не бойся
этих козлов...

Чем позже они найдут чемодан на антресолях - тем лучше. Там лежат
деньжата какие-то и документы. Для этих подзаборных мародеров - огромные
деньжищи! Они могут из-за них нас убить - деньги украдут, а начальству
доложат, что во время захвата пришлось нас укокошить.

Упираясь мордой в теплые буковые клепки паркета, я начал группироваться.

Ах, если бы я сейчас был здесь с ними один! Но при первом моем рывке они
застрелят Лору.

Господи Боже, как легко и сладко было всю жизнь одиноко волчарить!

Я ждал.

Тихо лежал.

Не мог он забыть обо мне.

Не мог не услышать мой крик о помощи.

Цакуга-дзен, мой боевой дух, неужели ты покинул меня?

И еле слышно шелохнулся шелест-шепот:

- Я здесь...

- Цакуга, учитель и друг мой, я унижен своим бессилием.

- Мы не ведаем, когда слабость становится силой, а унижение возвышает...

- Цакуга, я не боюсь смерти.

- Я знаю... Воин переступает страх, как путник порог перед долгой
дорогой.

- Цакуга, я боюсь за девочку...

- Не думай о ней сейчас... Страх за нее гнет к земле твою силу. Победи
сам - спасешь ее...

- Цакуга-дзен, я безоружен, а руки мои в металле... Тихо-тихо засмеялся
старый самурайский дух.

- Есть узы крепче металла.

А из коридора раздался счастливый крик Скелета:

- Гля, чего я тут наверху нашел!

Ну да, нашел-таки, зараза. Мой заветный чемоданчик, мой бывший
меч-кладенец, мой боевой клад.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

БУКЕТ СТРЕЛИЦИЙ

Я по-честному предложил:

- Давай завезу тебя домой, а потом подамся в Теплый Стан...

- Ага, как же! - возмутилась Лена, влезая за руль. - И это называется
мужчина с человеческим лицом! Как служебная рутина или житейская бытовуха -
тут мы не разлей вода! Скрещенье рук, скрещенье ног и прочее там скрещенье!
А как большое приключение, ночной полет, звон риска - так все себе!
Нехорошо, дяденька...

Рванула с места так, что гравий из-под колес градом ударил в забор, по
широкой плавной дуге вылетела на шоссе и погнала в сером сумраке истекающей
ночи.

- Что ты несешь, шоферюга несчастная? Какой риск? Какое приключение? -
неохотно, вяло отговаривал я Лену. Я ведь хотел, чтобы она ехала со мной, я
хотел, чтобы мы вместе разыскали Кота, я хотел, чтобы она была рядом.