— Вы с ума сошли! Их надо немедленно положить на то место, где вы их взяли. Сегодня же!
— Ни за что на свете!
— Тогда распрощайтесь с ними, забудьте, что вы держали их в руках! Допустим, сегодня или завтра Альфредо Лерро обнаружит, что эти документы пропали. Он смертельно перепугается и вызовет Штенгеля. И знаете, кто головой ответит за пропажу? Пауль Кубис! Зять Альфредо Лерро и по совместительству помощник начальника внутренней охраны завода. Человек, которому, кроме этого, поручено охранять личность Лерро и его дом…
— Так какого дьявола вы советовали мне искать эти документы?
— Во-первых, чтобы убедиться в их существовании, во-вторых, чтобы снять с них, на всякий случай, копии, в-третьих, чтобы вы знали, где они лежат, и следили, чтобы они не попали ни в какие другие руки…
Кубис вытер вспотевший лоб.
— Вы меня ужасно испугали. Фу, даже дыханье сперло! Конечно, вы правы… А если так, мне надо спешить…
Когда Кубис ушел, Генрих снова запер дверь на ключ. Наконец он остался один со своей радостью.
Он выполнил, он сумел выполнить то, что ему поручили! Сегодня ночью он отрапортует об этом кому следует, и завтра микрофотопленка будет уже далеко! Ни высокие стены, ощерившиеся дулами пулеметов, ни двойное кольцо продуманной до мельчайших деталей охраны не устояли против воли одного человека!
Выключив свет, Генрих поднял тяжелую штору и распахнул окно. Широким потоком в комнату полилась ночная прохлада. Казалось, в нее можно погрузить руки и пылающую голову, как в горный поток, что сейчас зальет всю комнату и внесет в нее и тоненький серпик луны, отражающийся на его поверхности, и отблеск далеких звезд, мерцающий в его волнах.
Еще одна звездная ночь вспомнилась ему, и это воспоминание кольнуло сердце острой болью. Вот так же он стоял у раскрытого окна в Сен-Реми, стоял вместе с Моникой. И тогда на них тоже наплывала ночь со всеми своими звездами, напоенная тонким ароматом горных трав и цветов, обещая вечность для их любви. Воспоминание было настолько живо, что Генрих почти физически ощутил прикосновение плеча девушки, и уже не боль, а печальная нежность и радость пронизали все его существо, он постиг неразрывную связь всего доброго и прекрасного в мире, ту бессмертную силу, что ведет разных людей в различных уголках земли на борьбу за справедливость и правду.
А в это же самое время, пока Генрих стоял у раскрытого окна, на первом этаже замка в одной из комнат, занимаемой теперь Штенгелем, происходил любопытный разговор, непосредственно касавшийся Гольдринга.
— Он сам не мог до этого додуматься, — убеждал Штенгеля Лемке. — Уверяю вас, что это хитро задуманный план, и отнюдь не самого Лерро, а все того же фон Гольдринга. Сейчас просить отпуск! Да вы знаете, что это значит? Готовится к побегу! Да, да! Ваш незаменимый Альфредо Лерро, которого вам поручено беречь как зеницу ока, хочет всех вас надуть. Вы думаете, это случайное совпадение обстоятельств, что местом отдыха он выбрал городок почти на самой границе Швейцарии?
— Вы напрасно так разволновались, герр Лемке! — Штенгель насмешливо взглянул на своего собеседника. — Без санкции штаб-квартиры никто не позволит Лерро и шагу ступить из Кастель ла Фонте. А штаб-квартира своего согласия, конечно, не даст. И не потому, что этот Лерро, как вы говорите, незаменим. Если б это было так, к его требованиям, возможно, прислушались бы. Но мы взяли от него уже все! Выжали, как сок из лимона. И нас больше не волнует ни его здоровье, ни его самочувствие. Пока он минимально полезен, мы его держим, мне приказано не прибегать к решительной акции, а ждать специального предупреждения… Что касается того, кто подал ему мысль об отпуске, — для меня не имеет значения.
— Барон, вас ослепляет чувство благодарности Гольдрингу, который дважды спас вас. Но он вас дважды и погубит. В плане служебном и в плане личном.
— Любопытно… — Штенгель презрительно улыбнулся. — Меня, опытного разведчика, может погубить этот молодчик, у которого молоко на губах не обсохло?
— Я не рискую сказать, что вы переоцениваете себя, но его вы явно недооцениваете. Он значительно умнее, чем вам кажется, и значительно опаснее. И я сейчас вам это докажу.
— Ваш первый тезис, что он меня погубит в плане служебном, — с иронией напомнил Штенгель.
По лицу Лемке пошли красные пятна.
— Да, и поводом будет этот самый Альфредо Лерро. Для меня сейчас не важно, отпустит его штаб-квартира или нет. Это вопрос второстепенный. Важно то, что Гольдринг подал ему мысль о побеге. А раз такая мысль зародилась, осуществить ее можно различными путями, особенно когда человек пользуется относительной свободой. Вы же не можете его арестовать! А Гольдринг, даже из спортивного интереса — у него есть этакая авантюристическая жилка, — может от советов перейти к делу, к конкретной помощи. Ведь они с Лерро близкие друзья! К тому же Гольдринг не имеет представления ни о заводе, ни о том, что он изготовляет, иначе он не стал бы, конечно, шутить с огнем… Ну, представьте на минуточку, что этот Лерро вдруг сбежит! Что тогда будет с вами?
Штенгель в раздумье потер пальцами переносицу.
— Дальше! — бросил он коротко.
— Теперь в плане личном. Не кажется ли вам, что Мария-Луиза изменила свое отношение к вам?
— Видите ли, я сам долго тянул с помолвкой. А теперь графиня, убедившись в серьезности моих намерений, мстит мне за некоторую нерешительность.
— Вы думаете — только это? А если я вам скажу, что Гольдринг сам читал мне письмо своей невесты, дочери Бертгольда, в котором она упрекает его за связь с Марией-Луизой? Не забывайте одного: молодая очаровательная женщина, вдова, и красивый молодой человек долго живут под одной крышей, их комнаты рядом. Уже одно то, что она поселила его на своей половине, отвела ему комнаты покойного мужа… Как хотите, но это очень и очень подозрительно! И я думаю, что Лора Бертгольд права, выражая недовольство поведением своего жениха.
Лицо майора побагровело, Лемке понял — он попал в самое уязвимое место в сердце барона Штенгеля, задел его мужскую гордость. Воспользовавшись моментом, Лемке рассказал обо всем, что у него самого накипело против Гольдринга, о его странном по временам поведении, о неразборчивости в выборе друзей.
И майор Штенгель, который еще так недавно защищал Генриха, теперь внимательно прислушивался к словам Лемке и в конце концов согласился, что поведение барона фон Гольдринга действительно подозрительно.
— Что же вы думаете делать? — спросил майор, когда Лемке закончил свой рассказ.
— К сожалению, я бессилен, никаких прямых улик у меня нет! К тому же неизвестно, как к этому отнесется Бертгольд. Мне кажется, у нас с вами один путь — написать генерал-майору, который, к слову сказать, сам приказал мне наблюдать за его будущим зятем. Пусть решает сам.
Когда поздно ночью Лемке и Штенгель закончили беседу, радио сообщило о неожиданном наступлении советских войск по всему тысячекилометровому Восточному фронту.
ТРЕВОЖНЫЕ СОБЫТИЯ АПРЕЛЬСКОГО ДНЯ
Приезд Бертгольда в Кастель ла Фонте был неожиданным для всех: и для Генриха, и для Лемке, и для Штенгеля.
Шли ожесточенные бои за Берлин. Вчера на Эльбе уже встретились советские и англо-американские войска. У Генриха были все основания надеяться, что Германия капитулирует в ближайшие дни. Сегодня утром он получил от своего командования приказ немедленно возвращаться на родину! И вдруг так некстати явился Бертгольд!
О прибытии своего названного отца Генрих узнал от Лемке по телефону. Когда раздался звонок, Курт и Генрих собирались в дальнюю дорогу.
— Герр Гольдринг, — голос Лемке звучал сухо официально, — генерал-майор только что прибыл в Кастель ла Фонте и хочет вас видеть.
— Он сейчас у вас?
— Да!
— Попросите его взять трубку. О майн фатер! Какая приятная неожиданность! Откуда вы? И почему не заехали прямо ко мне? Хорошо, буду ждать…
Генрих в сердцах опустил телефонную трубку на рычажок. Меньше всего ему хотелось видеться с Бертгольдом именно сейчас, когда все было готово к отъезду. Сегодня после комендантского часа Генрих решил незаметно, никого не предупреждая, исчезнуть из Кастель ла Фонте, чтобы вовремя быть на месте, где, как было условлено, ему помогут, перебраться в Югославию. И вот пожалуйста!
Недавно во время очередной стычки начальник службы СС прямо заявил Генриху, что он считает его поведение неправильным, более чем странным, и угрожал написать обо всем Бертгольду.
«Неужели Лемке осуществил свою угрозу?»- спрашивал себя Генрих. Возможно, генерал-майор и прибыл затем, чтобы самому убедиться в правильности обвинений Лемке и лично рассчитаться со своим названным сыном за обман? И эти, такие долгожданные последние часы пребывания Генриха в стане врагов станут последними часами его жизни?… Может быть, уже известно, что он советский разведчик, и генерал-майор Бертгольд прибыл выяснить, кто же в действительности тот, кого он назвал своим сыном и мечтал сделать зятем? И почему он раньше поехал к Лемке, а не к нему?
Вопросы один за другим возникали в голове Генриха, но ответов на них не было.
А может, и не надо искать ответа? Бертгольд сейчас приедет, и все выяснится. Тогда Генрих сориентируется. Пока бесспорно одно — в последний раз надо взять себя в руки. Собираясь в долгожданную дорогу на Родину, он невольно внутренне демобилизовал себя. А роль надо сыграть до конца! Не меняя ни характера, ни манеры поведения! Это будет черт знает что, если он каким-нибудь неосторожным жестом, поступком или словом в последние часы выдаст себя!
Одно то, что Бертгольд согласился приехать в замок, а не вызвал Генриха в СС, говорит, что дела не так уж плохи, как показалось ему сгоряча.
А если бросить все к чертям и попытаться бежать? Сесть в машину и приказать Курту гнать во всю мочь?
Нет, этого нельзя делать! Бертгольд не смирится с тем, что вместе с Гольдрингом исчезнут его два миллиона марок.
Он примет меры, чтобы догнать беглеца. Будь что будет! Пистолет, с которым он никогда не разлучается, при нем!
В случае чего впервые за всю войну Генрих сможет использовать весь заряд.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Похоже, что это Бертгольд! Так и есть!
В дверях кабинета появилась знакомая фигура. На Бертгольде широкий светло-серый макинтош, в одной руке такого же цвета шляпа, другой он опирается на толстую с затейливо изогнутой ручкой трость. Глаза Бертгольда припухли больше, чем обычно, лицо усталое.
— Майн фатер! — бросается к нему Генрих.
Бертгольд крепко пожал ему руку, но не поцеловал Генриха, как обычно.
— Вы надолго к нам? И почему в гражданском?
— Ты, кажется, собираешься куда-то ехать? — не ответив, спрашивает Бертгольд, кивнув на два чемодана, так и оставшиеся стоять посреди комнаты.
«Как я не догадался их убрать!» — выругал себя Генрих.
— Да, майн фатер, у меня давно все уже наготове, чтобы в первую удобную минуту выехать в Швейцарию…
— Бежать!
— Этот отъезд я бы не назвал бегством.
Бертгольд криво улыбнулся.
— Все бегут! Все! — горько сказал он — Как крысы с тонущего корабля.
— Но ведь корабль действительно идет на дно, герр генерал-майор, и подумать о собственном спасении самое время…
Бертгольд не ответил. Он сидел, покусывая губу, время от времени пощипывая свои рыжеватые усики, как делал это всегда, когда что-либо обдумывал.
— Я очень недоволен тобой, Генрих, — наконец произнес он. — А некоторые твои поступки мне просто непонятны. Мне хотелось, чтобы ты объяснился, прежде чем я скажу, зачем сюда приехал.
— Я только этого и хочу, ибо уверен, что Лемке не пожалел черных красок, рассказывая обо мне. Несколько раз я указывал ему на недопустимые промахи в его работе, и он не может мне это простить. Натура мелкая, мстительная. И к тому же — человек бездарный.
— О Лемке мы поговорим потом. А сейчас о тебе. Где твоя переводчица?
«Значит, успел сообщить об исчезновении Лидии. Итак, ничего нельзя скрывать. Надо принять бой. Ошеломить Бертгольда откровенностью…»
— Почему ты молчишь, не расскажешь, как помог ей бежать? Снова любовная история?
— Любовной истории не было! А бежать я помог.
Насмешливая улыбка исчезла с лица генерал-майора, вид у него, как и рассчитывал Генрих, был ошеломленный. Это сбило Бертгольда с позиции стремительного нападения.
— Ты говоришь мне об этом так, словно докладываешь обычную вещь. И даже не стараешься оправдаться
— Я отважился говорить с вами откровенно, — ведь передо мной сейчас сидит не генерал-майор, а мой названный отец и будущий тесть. Я надеюсь, что с ним могу быть откровенен.
Бертгольд с удивлением и любопытством взглянул на Генриха. Тот спокойно выдержал его взгляд.
— Зачем ты это сделал?
— Я проверял ее несколько раз и уверен: девушка ни в чем не виновата. Я не хотел, чтобы Лемке замучил ее в гестапо, ведь я сам пригласил ее работать переводчицей, она долго отказывалась. Я дал слово офицера, что гарантирую девушке безопасность. А офицерское слово я привык держать. Вот вам мой искренний и откровенный ответ.
— Где твой друг Матини?
Орловский Гай Юлий
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Самойлова Елена
Лондон Джек
Лукин Евгений