Вот и сейчас лишь на секунду мелькнуло перед ним перекошенное от боли лицо
последнего из нападавших.
В этом странном бою Глебу не приходилось даже отражать ударов, лезвие
просто следовало в нужное место, сметая на своем пути любые преграды.
Мертвое пространство вокруг все увеличивалось, перед ним уже расступались и
свои, и чужие.
Прорвавшись сквозь заслон стражи, прикрывавшей шатер военачальника, Глеб в
считанные мгновения вновь оказался у входа.
И все-таки он опоздал. Дико заржала с ходу рванувшая в галоп лошадь, унося
на себе во тьму человека, которого он так жаждал догнать.
Глеб, не желая признавать неудачу, схватил за уздечку какого-то потерявшего
седока коня и бросился в погоню.
Но жеребец оказался с норовом, он не захотел подчиняться воле незнакомого
человека, и вскоре Глеб, потеряв из виду своего врага, остался один в
ночном поле.
Как только схлынуло напряжение схватки, прекратилась погоня, на Глеба
навалилась ставшая уже привычной безмерная усталость. Та самая, что
обрушивалась на него всякий раз, как он вновь вкладывал в ножны обагренный
человеческой кровью меч.
Перестав укрощать строптивого жеребца, Глеб отпустил поводья, и конь,
предоставленный сам себе, медленно побрел обратно к лагерю.
Где-то в стороне резко и пронзительно кричала ночная птица, от жеребца
несло потом и кровью - привычные запахи схватки навалились на него вместе с
невеселыми мыслями.
Он думал о том, что попал в какой-то заколдованный порочный круг, из
которого не было выхода.
Одна погоня следовала за другой, одна рукопашная схватка сменяла другую, и
впереди не виднелось ни просвета, ни выхода.
Цель он потерял. Цель, ради которой оказался в мире далекого прошлого.
Крушинский говорил об истоках, о поисках причин тех бед, что обрушились на
его родину, но все это только красивые слова. Юрий тоже плывет по течению,
и его уносит бурный поток событий в неведомое будущее, и сил едва-едва
хватает лишь на то, чтобы оставаться на плаву.
Он стал хранителем Влесовой книги, он дал клятву самому себе доставить ее к
истоку, к тем, кто вырубил на ее страницах письмена, определившие судьбу
целого народа, но, оказалось, даже волхвы не имели к этому отношения.
В еще более глубокую, недостижимую древность отодвинулись истоки, казалось,
даже Книга изменила ему...
В который раз безуспешно он попытался позвать ее, настойчиво повторяя в
своих мыслях такое знакомое слово "Вел", и ничего не услышал в ответ: ни
отзвука, ни тепла.
- Вот возьму и продам тебя! Цену предлагают достойную - вход в
манфреймовский замок и тайну его бессмертия.
- И правильно сделаешь.
Что это было? Ответ книги, чужие слова прозвучали в сознании или он услышал
всего лишь отзвук собственных мыслей? Даже на это он не в силах был найти
ответ...
6
Все трое сидели за длинным столом в том самом шатре, который чуть было не
стал для двоих из них смертельно опасной ловушкой.
В центре, держа обеими руками огромный окорок только что зажаренного на
костре кабана, восседал князь Васлав.
Он ел сосредоточенно, с жадностью, отдаваясь процессу еды с нескрываемым
удовольствием, и, глядя на него, Глеб не в силах был сдержать радостную
улыбку.
Он еще не задал князю ни единого вопроса, не желая разрушать ощущение
необъяснимого комфорта и безопасности, всегда появлявшееся у него в
обществе этого человека, зато Крушинский старался вовсю.
- Объясни, наконец, каким образом твоя помощь подоспела вовремя, откуда
вообще ты узнал о нашем походе?
Вытерев свою необъятную бороду от потоков стекавшего по ней жира, Васлав
проворчал:
- Это я должен спросить, отроки, как вы смогли отыскать меня в северных
княжествах и передать послание?
- Послание? Какое послание? - в один голос спросили Крушинский и Глеб.
Порывшись в карманах своей огромной куртки из грубого домотканого сукна,
хорошо защищавшей тело от холода и тяжести доспехов, князь извлек на свет
берестяную грамотку и протянул ее Глебу.
Глеб читал ее долго, а потом глубоко задумался, не замечая нетерпения
Крушинского. Наконец он проговорил:
- У нас объявился неведомый друг. Никто не мог знать подробностей нашего
маршрута, и тем не менее кто-то знал и о нем, и о засаде, и даже о
примерном сроке, когда мы можем оказаться в этом районе.
- Лишь один человек мог знать все это.
- Ты имеешь в виду Фруста?
Крушинский кивнул, а Васлав недовольно покачал головой.
- Наверняка снова какое-нибудь волховство, знаю я этих отроков с
космической базы. Да ладно, главное - мы подоспели вовремя, а теперь хватит
говорить о сем. - Покончив с окороком, он отшвырнул обглоданную кость в
угол, где уже скопилась их порядочная груда, расчистил перед собой
поверхность стола и, пододвинув поднос с пирогом, сказал:
- Ежели положить, что этот пирог Китеж, то ров здесь. - Он нарисовал вином
прямо на поверхности стола линию, довольно точно повторявшую изгибы
китежского рва, - приходилось только удивляться феноменальной памяти князя.
- Покажите, где начало подземного прохода?
Глеб поставил в этом месте лампаду. Тогда Васлав потребовал нарисовать
расположение татарских сотен.
- Ну, всех я не припомню, они беспрерывно находятся в движении...
- В движении тоже можно увидеть порядок, ежели смотреть внимательно и
прилежно, - прогудел князь.
Когда Глеб с помощью Крушинского закончил на этой своеобразной карте
рисовать оперативную обстановку, сложившуюся вокруг Китежа, было уже далеко
за полночь.
Васлав заразительно зевнул, потянулся и сказал, что утром они отправятся
дальше, а войско пойдет к Китежу. Теперь же отроки устали, и утро вечера
мудренее.
Он решительно собрался уходить, и Глебу понадобилась вся его напористость,
чтобы заставить князя объяснить, что, собственно, он имел в виду, и если он
действительно собирается их сопровождать, то на кого оставит войско?
- Я своих сотников хорошо знаю и знаю, кому поручить сие несложное дело.
Задача, стоящая перед отрядом Васлава, и в самом деле не выглядела слишком
уж сложной. Четыре сотни опытных пехотинцев и две сотни конных должны были
с ней справиться без особых проблем, если только к этому времени не
подойдут основные татарские силы.
Глеб еще раз для верности показал, как должен расположиться клин после
прорыва татарского заслона.