Чтение 80–й страницы книги ~Лучший экипаж в Солнечной~

- Если группа F не добьется реабилитации мирным путем и нам придется
доказывать свою правоту силой, Бобби целый месяц будет ползти от Пояса к
Земле. Если увидит, что наша берет, еще притормозит. А если... Ну, ты
понял. В этом случае все равно у нас будет месяц, и мы сможем уйти на
Венеру.

- А сыграть на нашей стороне?

- Это для него слишком. И потом, он в любой ситуации намерен беречь силы.
Если нас разобьют, драться с чужими будет он.

- Хороший коп, - признал Боровский.

- А я что говорю? Конечно, хороший. Только ругается через два слова на
третье.

- Ну, мы им дадим копоти! - воинственно заявил Боровский. - Уж за
месяц-то...

- Я не уверен, что мне этого хочется, - сказал Рашен.

- Вам захочется, - пообещал Боровский. - Вы, главное, почаще думайте о том,
что у вас на родине диктатура олигархического капитализма.

- У меня на родине одни развалины, Жан-Поль, - сказал Рашен, и в голосе его
вдруг зазвенела тоска. - От моей родины остался только пепел. Мы заслонили
вас собой, и нас больше нет.

- А как же Франция? - напомнил Боровский. - Вы же коренной парижанин, шеф.
А Канада, а наш Ванкувер? Да ну вас, честное слово...

- Да, Ванкувер... - вздохнул Рашен. - Сколько там зелени, помнишь?
Фантастика. А я, между прочим, видел однажды настоящего дикого оленя. Ездил
с семьей на экскурсию. Игорю было лет пять, Оля... Тьфу!

- Вы ведь так с ней и не поженились? - осторожно спросил Боровский.

- Я же военный астронавт, - сказал Рашен горько. - Сегодня мужик, а завтра
труп. В порыве любви она на многое была готова, тем более что в кои-то веки
встретились два совершенно здоровых русских человека. А потом оказалось,
что рожать от меня она хочет, а замуж - ни в какую. Знаешь, в общем-то, я
был не против. Я ее понимал. Нормальные условия для воспитания ребенка,
чтобы деньги, чтобы отец всегда рядом... Только вот Игорю достался чересчур
богатый отчим. Вырастил взбалмошного капризного мальчишку.

- Это вы ему простить не можете, что от вас отрекся, - сказал Боровский. -
А знаете, почему он так поступил? Я скажу. Ему, как и многим, очень не
нравятся порядки на Земле. На Земле, которая убивает тысячи колонистов
только за то, что они хотят жить по справедливости.

- Ишь ты, как завернул! - восхитился Рашен.

- По-моему, убедительно, - скромно заметил Боровский.

- Mudak ты, Жан-Поль, - сказал Рашен.

- Сами вы мудак.

- Ты неправильно переводишь. Русский mudak и английский мудак - совсем
разные вещи. По смыслу близко, а интонация другая. То, что ты сказал,
по-русски будет hui. Это всего-навсего член, причем в очень грубом
варианте. А mudak... - Рашен мечтательно закатил глаза. - Хороший был у нас
язык, Жан-Поль. Глубокий. Был, да сплыл.

- Не нравится мне ваше настроение, драйвер.

- Мне тоже, Жан-Поль.

- Неужели вам не надоело плясать под чью-то дудку? Неужели, если мы придем
на Землю и нас там реабилитируют, вы им все простите? Эту жуткую подставу,
что - простите?!

Рашен сделал неопределенное движение глазами.

- Какой-то сраный Рабинович его пожалел, а он уже счастлив! - заявил
Боровский в пространство. - И всех уже простил!

- Был у нас такой писатель - Leo Tolstoy, - сказал Рашен. - Я, правда, его
не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал
христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он
проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.

- Это вы к чему? - не понял Боровский.

- К тому, что сейчас об общественном благе печется Совет Директоров. И если
объявится кто-то, кто болеет за общество еще сильнее, его с Земли вышибут.
Ты хочешь помирать в одиночестве, Жан-Поль?

- Я, - сказал Боровский гордо, - никогда не помру в одиночестве.

- Еще бы! - усмехнулся Рашен. - Вас, евреев, как тараканов.

- Да идите вы! Я не об этом...

- Знаю, Жан-Поль, - сказал Рашен очень мягко. - Я просто хотел сказать,
что, если мы ввяжемся в войну, у нас не будет права на проигрыш. Группа F
все еще очень сильна. Война с нами подорвет земную экономику. Независимо от
того, кто победит, мы или Совет Директоров, там, внизу, развалится все. И
при нынешнем общественном устройстве Земля просто не выживет. А если
выиграем мы - что мы будем делать, Жан-Поль? Мы обязаны будем предложить
людям пути выхода из кризиса. Обязаны будем все разрушенное перестроить
по-новому. Мы взвалим на свои плечи руководство огромным миром. Но куда мы
его поведем? Есть у тебя позитивные идеи на этот счет? Экономическая
программа? Политические лозунги? Идеологическая база?

- У меня есть очень большое желание сделать людей свободными от монополий.
И нечего вешать мне лапшу на уши. На хрена нам лозунги? Народ сам
разберется.

- Народ сам не может ничего, - отрезал Рашен. - Его за последние сто лет до
такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За
него же все решают! Абсолютно все! Ни о чем не надо думать! Я как-то
прикинул - отчего это в космосе так много толковых и сообразительных людей.
Знаешь отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых.
А на Земле это уже ни к чему.

- Так заставьте их! - крикнул Боровский. - Вы сами говорили - от воины там
все развалится! Тогда им придется думать, чтобы выжить!

- Честно говоря, я в них не верю, - сказал Рашен. - Не потянут они. Мозг у
них давно уже атрофировался.

- Вы их просто мало знаете, шеф.

- Ты их, что ли, хорошо знаешь?

- Ну... Все-таки нас, евреев, как тараканов. У меня большой круг общения.

- И что?

- Да говорю я вам - справятся они!

- Ох, мама! Слушай, Жан-Поль, ну что ты меня, усталого старика, все на
подвиги склоняешь?

- А вам что, драйвер, - спросил Боровский, неприязненно морщась, - вдруг
понадобился для подвига серьезный повод?

- То есть?

- Сколько вас помню, вы о себе меньше всего думали. В основном для других
старались.

- Ну, это ты загнул.

- А как вы с экипажами работали? Да ребята молятся на вас! Вы же их
настоящими людьми сделали!

- Молиться вредно, - заметил Рашен. - От этого становишься инфантильным. А
насчет экипажей ты не прав. Хороший экипаж - залог выживания корабля в бою.