книги, носят чистое бель" и пользуются зубной щеткой?
мальчишка вареньем лицо или дернет за косу соседку Мэгги. Так почему же
сейчас, когда мальчишка стал студентом биологического или экономического
факультета, он может, под аплодисменты зрителей, измазать уже не вареньем,
а грязью лицо, и не свое, а милой девушки Мэгги? Ему дозволено тащить ее
за волосы, он освобожден от всего, что называется человеческой культурой.
Остаются лишь костюм да зубная щетка".
праздника, о котором писала Надя, но виденные им спортивные состязания
молодых и старых американцев как нельзя лучше характеризовали их духовную
нищету и мерзость подобных зрелищ. "Так почему же дозволено? - пробегая
глазами строки Надиного письма, размышлял Женя. - Наивный вопрос! Гитлер
тоже освобождал молодежь от человеческой культуры и "химеры, именуемой
совестью". Абсолютная преемственность. Какая тут может быть совесть, когда
мальчик, окончив биологический факультет, займется выведением новых видов
бацилл чумы или холерных вибрионов, химик будет искать стойкие яды для
детских игрушек, а новоиспеченный экономист подсчитывать выгоды атомной
войны! Конечно, если тебя раньше воспитывали как человека, если ходил ты в
нормальную школу, читал о благородстве Тома Сойера, героев Фенимора Купера
и Джека Лондона, учил стихи Лонгфелло и Уитмена, - расстаться с совестью
не так-то легко.
Колорадского или Колумбийского университета. К нему обращался советский
студент Евгений Журавлихин: "Тебя ко всему могут приучить. Из разных
книжонок "комиксов" и фильмов Голливуда ты давно уже знаешь, как
пользоваться ножом и револьвером. Тебе показали, как грабить банки и
убивать женщин. Осталось немногое - уничтожить стыд и брезгливость. Тебе
повесят ленту на грудь, как чемпиону плевков. Сделают из тебя короля
обжор, заставят барахтаться в грязи и будут аплодировать этому. И,
наконец, вытравив из тебя все лучшее, созданное тысячелетиями человеческой
культуры, предложат разводить смертоносные бактерии или посадят на
самолет, и ты будешь разбрасывать их над чужой страной. Было ведь это,
было".
поползли пауки. Нет, не страх испытывал он, а отвращение, боль за своего
далекого сверстника с отравленной душой и грязными руками.
другой, светлый мир, которого он не знает, что враги живут не там, а на
его американской земле? Враги, отнявшие у него все человеческое: величие
идей, чистоту души, любовь, радость созидания, искусство, все, чем
гордились люди с незапамятных времен.
склоне повыше розовели его последние лучи. Дорога была пустынной, машины
Медоварова не показывались. Две пятиминутки, принятые путешественниками,
нисколько не утешили их. Во-первых, изображение было туманным, а
во-вторых, непонятным. По экрану плыли то ли облака, то ли клубы дыма,
среди них покачивалась сухая, голая ветка. Из репродуктора слышалась
далекая музыка.
почти не выключал "керосинку", желая во что бы то ни стало услышать вызов
из санатория. Вадим молчал. Если поверить принятому изображению, Толь
Толич находился как бы в облачке туманной неизвестности, а потому
настроение наших путешественников было далеко не радостным. Каждого из них
уже всерьез беспокоила мысль: не встретился ли Толь Толич с представителем
монгольской экспедиции? Все может быть.
сидел без движения, не шелохнувшись, как бы подчеркивая свое спокойствие,
но эта окаменевшая поза была вызвана и другой причиной.
расползтись по швам. Конечно, надо было его снять, но пальтишко тонкое,
холодно, еще простудишься. Пришлось сидеть молчаливым изваянием и тревожно
прислушиваться, как под мышками легонько потрескивают лопающиеся нитки.
неоновым светом, как авиамаяк. Но вот и маяк погас, будто его выключили.
искал отсвет фар на деревьях, кустах, белых столбиках, у крутого края,
хотел увидеть машину раньше, чем она минует поворот. Никто не проезжал.
светлым шариком.
Толичем и тот обнимает его, как лучшего друга.
железнодорожников Вадим встретился с Медоваровым, и находчивости
радиолюбителя Фомочкина - организатора этой встречи, - и тому, что усталый
Толь Толич, позабыв об отдыхе, вызвался повидать конструкторов "Альтаира",
изобретателей, Но тут не было ничего необъяснимого. А вот как понять
странное перевоплощение Толь Толича? Даже сам Багрецов терялся в догадках.
радостными объятиями, тем самым показывая пример отеческой заботливости и
горячей преданности "молодым кадрам". Он извинялся за вынужденную
суровость, говорил о долге старшего товарища, о воспитании юношества, о
том, что его, Толь Толича, невыразимо радует настойчивость и
принципиальность молодого конструктора, что он в нем ошибался, а теперь
понял, - какое счастье работать вместе. И кстати заметил, что новую
радистку он постарается устроить в другой экспедиции.
говорится, будет в ажуре. Я сям доложу о вас товарищу Набатникову. И
считайте себя уже на работе. Разрешите ваше командировочное
удостовереньице!
удостоверение, взамен чего получил сто рублей, просто так, на мелкие
расходы. Аванс полностью будет выдан по приезде на место. Расписку? Нет,
зачем же?
расчетов. Ох, уж эта бухгалтерия! Но такова судьба-индейка. Помощнику
начальника экспедиции чем только не приходится заниматься! Ну, да это
сущие пустяки, золотко. Рад, сердечно рад нашей встрече, - все еще не мог
успокоиться Толь Толич. - Не поверите, я все эти ночи не спал.
радиста нет как нет. Потом решил, что человек вы молодой, сообразительный,
приедете. Молодец, золотко.
Вадим уже не сердился. Юность отходчива и на обиды забывчива. Не запомнишь
их, да и не нужно - тают, как под солнцем снег. Лицо Толь Толича
напоминало это ласковое солнышко, сияло добротой и радостью.
этим. Его беспокоила роль Фомочкина в поисках "Альтаира". Можно ли
считать, что нашел его не кто иной, как радиолюбитель Фомочкин - слесарь
железнодорожных мастерских? Нет ли во всей этой истории явного ущемления
самолюбия главных виновников - то есть его, Митяя, и Левки? А ведь они -
кровь из носа, но обязаны были найти аппарат!
с бродягой "Альтаиром", но Митяя все еще занимал вопрос о роли Фомочкина.
Фомочкин в этом деле человек не последний. Он точно изучил маршрут Толь
Толича, знал, где встретить его машины, а потому когда Вадим пришел в
санаторий, то сразу ошарашил его абсолютно исчерпывающими данными. Но это
еще не все. Кто, как не Фомочкин, придумал затащить Медоварова к
отдыхающим железнодорожникам?
Директор не возражает, рад московскому гостю". Конечно, если бы Вадим
поймал Медоварова, то ничего бы не вышло. Не та ситуация. Сейчас же
получилось все как по нотам. Толь Толич поднимается в санаторий, надевает
пижаму, а навстречу ему Багрецов. Так, мол, и так, "по поручению друзей,
прошу возвратить не принадлежащий вам груз. Вот и товарищ Фомочкин
подтвердит". Тот показывает помощнику начальника экспедиции радиограммы,
записи подслушанных разговоров, и дело в шляпе.
поднимает руки: "Пожалуйста, товарищи, нам чужой груз не требуется". Вот и
все! Работа поисковой группы заканчивается. Музыка играет туш. Как в
цирковой борьбе, арбитр поднимает руку и объявляет, что Фомочкин победил
правильно! Впрочем, разве только Фомочкин победитель? Что бы он без нас
сделал? Не только нас, но и других помощников?
незнакомых доброжелателях, которые помогли найти "Альтаир". Разве без
помощи комитета комсомола что-нибудь вышло бы? Кто обратился к
радиолюбителям? Кто разослал письма в радиоклубы? Конечно, они,
институтские друзья комсомольцы. От них Фомочкин узнал о пропавшем
аппарате. Нет, не совсем от них, а от девушки в красной фуражке, ей сказал
Крутилин, председатель радиосекции железнодорожного клуба, потом послал
Фомочкину приемник. А парень из Новокаменского радиоклуба? Он тоже искал.
Все искали. И Пичуев с Надей, Набатников, Зина, Багрецов.
"Альтаир"? - спрашивал себя Митяй. - Все, кто искал, все, кто помогал,
сочувствовал, ободрял нас и верил нам".