- Это еще что! Вот когда мы с Тикетом...
И рассказывал о диверсии на компьютериале, учиненной двумя несмышленышами,
один из которых в конце концов стал прославленным пианистом, а другой -
зачинщик диверсии - астролетчиком.
Среди сидевших на трибунах выделялась супружеская пара: старик с серебряной
головой и все еще красивая немолодая женщина - изящная, хрупкая, со смуглым
точеным лицом и смоляными, с легкой проседью волосами.
Старик держал ее руку в своей, иногда неуловимо поглаживая или пожимая.
Жена изредка грациозным движением клала ему голову на плечо, но тотчас,
словно спохватившись, выпрямлялась. И столько нежности было в этих
неслучайных прикосновениях, что ни у кого не могло возникнуть сомнений в их
бережном отношении друг к другу.
Они старались не привлекать к себе внимания, но сидящие поблизости
временами посматривали на них, а встретившись взглядами, вставали и
почтительно кланялись.
Оба молчали, думая о прожитой жизни. Все ли в ней было как надо? Вероятно,
нет...
Джонамо вновь и вновь возвращалась памятью к своему последнему концерту.
То, что он будет последним, знали все. Возможно, это даже усилило эффект и
без того феноменальный.
Люди уже познакомились с Гемой благодаря серии передач по глобовидению,
начатой посмертным выступлением Борга. Но Джонамо заставила слушателей
пережить то, что пережила сама. Испытать страх перед неизведанным. Испить
чашу одиночества и бессилия. Прочувствовать свободный полет среди звезд,
холодную отрешенность бескрайних пространств. Видеть смерть Инты.
Приобщиться к коллективному мозгу "призраков".
И, пройдя через очистительное горнило ее музыки, люди стали сильнее и
добрее.
А вскоре и Ктор перестал быть Председателем, передав свой нелегкий пост
преемнику, такому, о каком мечтал, - молодому, мудрому, осмотрительно
смелому...
За час до старта к Джонамо подошел Гюнт, поцеловал ей руку.
- Крил порадовался бы за вас, - сказала она.
- Прошу выполнить нашу просьбу. Напутствуйте нас музыкой. Она принесет нам
счастье!
- Но как же я...
- Мы позаботились об инструменте.
Гюнт сделал кому-то знак, и словно из-за кулис огромного театра выплыл
рояль. Галерея зааплодировала.
С пылающим лицом, сопровождаемая старым астронавтом, Джонамо вышла на
импровизированную сцену.
- Мой рояль... Самый первый...
- Мы взяли его в музее. Нам не смогли отказать.
Прежде чем сесть за инструмент, Джонамо поднялась на носочки и прикоснулась
губами ко лбу Гюнта.
- Благословляю...
Негромкая музыка заполнила астродром. Как никогда прежде умиротворяющая,
теплая, безмятежно прозрачная. Была в ней и светлая, возвышенная печаль, и
тихая, далекая от экзальтации, радость. Свободная от страстей, впитавшая
мудрость ушедших поколений, преисполненная веры, она вобрала в себя
миллиарды добрых напутствий, всю любовь, которая только существует в этом
мире...
Джонамо играла, а из ее широко раскрытых удлиненных глаз струились слезы. И
не было человека ни на трибунах астродрома, ни у миллиардов глобовизоров,
кто не разделил бы с ней этих слез.
Джонамо играла и не видела, как распались фермы пусковых установок, как
заклубились дымы из ракетных дюз. Не видела, как, погасив звезды, прорезали
черноту десять ослепительных струй...
Она играла, пока не почувствовала на плече руку Ктора.
- Вот и все, - сказал он.
- Как бы я хотела быть с ними...
Ктор помог ей встать.
- Если бы ты знала, как тяжело ожидание...
- Но ты же дождался, - улыбнулась сквозь слезы Джонамо.
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Распопов Дмитрий