просит, но и не отказывается от своей страстной любви, дающей ему,
по-видимому, счастье, несмотря на то, что я не в состоянии отвечать на
нее. А между тем каждое утро я, словно настоящая возлюбленная, жду сви-
дания с ним, желая в то же время, чтобы он не являлся, и подвергаю себя
порицанию, а быть может, и презрению семьи, которая не может понять ни
моей преданности ему, ни вообще наших отношений. Да как им и понять,
когда я сама не могу разобраться в них и даже не предвижу, чем все это
кончится. Странная у меня судьба! Неужели я обречена вечно жертвовать
собой либо для того, кого я люблю, но кто меня не любит, либо для того,
кого я уважаю, но не люблю?"
ность принадлежать только самой себе, эту высшую, самую законную потреб-
ность, которая является необходимым, непременным условием для движения
вперед, для развития выдающегося артиста. Забота об Альберте, взятая ею
на себя, тяготила ее, как цепи. Горькое воспоминание об Андзолето и Ве-
неции неотступно преследовало ее среди бездействия и одиночества жизни,
слишком монотонной и размеренной для ее могучей натуры.
на место, где по странной случайности он видел ее впервые ребенком, при-
вязанной ремнями к спине матери, которая носила ее по горам и долам и
распевала, как стрекоза в басне, не задумываясь о грозящей старости и
суровой нужде.
поведимой судьбы в тех местах, которыми когда-то прошла и ты, едва за-
помнив их, сохранив лишь воспоминание о трогательном гостеприимстве. Ты
была молода и красива и, конечно, на своем пути встречала не одно место,
где могла бы найти приют любви или где общество могло простить и пере-
воспитать тебя, - словом, ты могла бы свою тяжелую бродячую жизнь пере-
менить на спокойную и благополучную. Но ты чувствовала и всегда говори-
ла, что благополучие - это неволя, а спокойствие - скука, убийственная
для артистической души. Да, ты была права, я чувствую это. Вот и я в том
самом замке, где ты согласилась тогда остаться, как и во всех других,
только на одну ночь. Здесь я не знаю ни нужды, ни усталости, со мной хо-
рошо обходятся, даже балуют, богатый вельможа у моих ног - и что же? Я
задыхаюсь в неволе, меня гложет скука".
тально глядеть на песок тропинки, словно надеясь обнаружить на нем следы
босых ног матери. Овцы, бродившие здесь, оставили на колючем кустарнике
клочки своей шерсти. Эта рыжевато-коричневая шерсть живо напомнила Кон-
суэло грубое сукно, из которого был сделан материнский плащ, так долго
укрывавший ее от холода и солнца, от пыли и дождя. Она помнила, как он
потом, обратившись в лохмотья, рассыпался на их плечах.
так же, как они, оставляли на придорожных колючках клочья своих лох-
мотьев; но мы уносили с собой горделивую любовь к свободе и умели ею
пользоваться".
песком тропинки, которая красиво извивалась по холму среди зеленых елей
и темного вереска и, расширяясь на дне долины, вела на север.
деятельной, полной разнообразия жизни. Сколько веселых мыслей будят во
мне прихотливые изгибы этой тропинки. Я не помню мест, по которым она
извивается, а между тем когда-то, несомненно, ходила по ним. Но как чу-
десны, должно быть, эти места по сравнению с мрачной крепостью, вечно
спящей на своих неподвижных утесах! Насколько этот матовозолотистый пе-
сок и огненно-золотой дрок, бросающий на него свою тень, насколько все
это заманчивее прямых аллей и чопорных буков надменного, холодного пар-
ка! Стоит мне только взглянуть на эти длинные, как по линейке проведен-
ные аллеи, и я уже чувствую усталость. К чему двигать ногами, когда и
так уже все видно как на ладони! Другое дело - дорога, свободно убегаю-
щая вперед и прячущаяся в лесах! Она манит и влечет своими изгибами,
своими тайнами. К тому же по этой дороге ходят все люди, она принадлежит
всему миру. У нее нет хозяина, закрывающего и открывающего ее по своему
желанию. Не только богатый и сильный может топтать растущие по ее краям
цветы и вдыхать их аромат - каждая птица может вить свое гнездо в ветвях
ее деревьев, каждый бродяга может положить свою голову на ее камни. Ни
стена, ни частокол не закрывают горизонта, - впереди лишь необъятный не-
бесный простор и, насколько хватает глаз, дорога - земля свободы. Поля,
леса, что находятся справа и слева, принадлежат хозяевам, а дорога - то-
му, у кого ничего нет, кроме нее! Но зато как же он ее любит! Самый гру-
бый нищий и тот чувствует к ней непреодолимую нежность. Пусть воздвигают
для него больницы, роскошные, как дворцы, они будут казаться ему темни-
цей. Его поэзией, его мечтой, его страстью всегда будет большая дорога.
О матушка, матушка! Ты это знала и постоянно твердила мне об этом. Отче-
го не могу я воскресить твоего праха, покоящегося так далеко отсюда, под
водорослями лагун! Отчего не можешь ты снова взять меня на свои сильные
плечи и унести туда, где кружится ласточка над синеющими холмами, где
воспоминание о прошлом и сожаление об утраченном счастье не могут дог-
нать артистанепоседу, несущегося быстрее их, и где каждый день новые го-
ризонты, новый мир встают между ним и врагами его свободы! Бедная мать,
отчего ты больше не можешь ни ласкать меня, ни срывать на мне свое серд-
це, осыпая меня то поцелуями, то ударами, подобно ветру, который то лас-
кает, то сгибает молодые колосья в поле, чтобы снова поднять и снова
согнуть их по своей прихоти. Твоя душа была сильнее моей, и ты вырвала
бы меня не добром, так силой из сетей, в которых я все больше и больше
запутываюсь".
услышала голос, заставивший ее так вздрогнуть, как будто к ее сердцу
прикоснулись раскаленным железом. То был мужской голос, доносившийся из
глубины отдаленной лощины и напевавший на венецианском наречии песню
"Эхо", одно из самых оригинальных произведений Кьодзетто. Певец пел не-
полным голосом, и дыхание его, по-видимому, прерывалось ходьбой. Пропев
наугад одну фразу, словно желая разогнать дорожную скуку, он начинал с
кем-то разговаривать, затем снова принимался петь, по нескольку раз пов-
торяя ту же модуляцию, точно для упражнения, и все приближался к тому
месту, где неподвижная и дрожащая Консуэло уже была близка к обмороку.
Разобрать, о чем говорил путешественник со своим спутником, она не мог-
ла: они были еще слишком далеко; видеть говорящих было тоже невозможно,
- выступ скалы закрывал ту часть лощины, по которой они шли. Но как мог-
ла она не узнать мгновенно этого голоса, так хорошо ей знакомого, как
могла не узнать песни, которой сама обучила своего неблагодарного учени-
ка, заставляя его столько раз повторять ее!
шала, как один из них (этот голос был ей незнаком) сказал на ломаном
итальянском языке, с сильным местным акцентом:
ня потеряете из виду; идите за мной вдоль горной речки. Видите дорогу?
Вот она перед нами, а вы пошли тропинкой для пешеходов.
тихать, но вскоре она опять услышала, как он спрашивал, чей это велико-
лепный замок виден на том берегу.
лый проводник.
уздцы двух взмыленных лошадей. Плохая дорога, размытая незадолго перед
этим горной речкой, заставила всадников сойти с коней. Путешественник
шел позади - на некотором расстоянии, и наконец Консуэло, перегнувшись
над закрывавшей ее скалой, увидела его. Он шел к ней спиной, к тому же
дорожный костюм до того изменил не только его фигуру, но и самую поход-
ку, что Консуэло, не услышав голоса, пожалуй, не узнала бы его. Но вот
он остановился, рассматривая замок, снял свою широкополую шляпу и вытер
платком лицо. Хотя Консуэло глядела на него издали и сверху, но тотчас
же узнала эти густые золотистые кудри, узнала привычное движение руки,
которым он отбрасывал волосы со лба, когда ему бывало жарко.
лицание. - Будь у меня время, я был бы не прочь попросить живущих здесь
великанов накормить меня завтраком!
дольштадты принимают у себя только нищих да родственников.
водник.
кончилась плохая дорога. Если угодно, садитесь на лошадь, и мы мигом
доскачем до Тусты. Дорога туда чудесная - один песок. Оттуда на Прагу
идет большой тракт, и вы там достанете хороших почтовых лошадей.
зать теперь: черт побери и тебя. По правде говоря, твои клячи, твои гор-
ные дороги и ты сам порядком мне надоели.
щая внимания на едва поспевавшего за ним проводника, во весь опор поска-
кал на север. Он мчался, поднимая столбы пыли, по той самой дороге, на
которую только что так долго смотрела Консуэло, никак не ожидая, что
сейчас по ней пронесется, подобно роковому призраку, враг всей ее жизни,
вечная мука ее сердца...
Белов Вольф
Свержин Владимир
Доставалов Александр
Семенова Мария
Посняков Андрей
Афанасьев Роман