изливал на этот щит всю свою силу. Мозг дрожащего старого Дилифона тоже
был отделенным, но не потому, что был экранирован, а потому, что был
открытым пористым, как соты, и не представлял сопротивления; Валентин
проходил через него, как сквозь воздух. Ему удалось ощутить контакт только
с мозгом Нарамир, но и то неудовлетворительный. Казалось, она пила его
душу, впитывала все, что он давал, но все это высыхало в бездонных
глубинах ее существа, так что он почти физически чувствовал, что все
куда-то проваливается. Он посылал и посылал, но так и не добрался до
центра ее духа.
духа, называл себя Лордом Валентином из Горного Замка и требовал от них
доказательств, что он кто-то другой. Он дошел до глубины воспоминаний о
матери, о короле-брате, о своем воспитании, о своем свержении в Тил-омоне,
о странствиях по Зимролу - обо всем, что сформулировало человека,
пробившегося в недра Лабиринта за помощью. Он полностью отдавал себя, пока
не выдохся, не оцепенел от истощения. Он повис в поддерживающих руках
Слита и Карабеллы, как ненужная одежда, сброшенная владельцем.
тело, перед глазами все плыло, и дико болели виски. Он старался обрести
силы, закрыл глаза и глубоко дышал. А затем посмотрел на трех министров.
Они выглядели надменными, презрительными и даже враждебными. Валентин
испугался вдруг: может, эти трое - ставленники Доминика Барджазеда? Чего
он может просить у своих врагов?
мозга, уверял он себя. Нельзя поверить, что заговор против него достиг
самого Лабиринта.
колдун. Твои искренность и страстность могут быть и притворными.
так и лживым.
могла не видеть!
свидетелях. Пусть наши мозги станут по истине одним. Тогда смогу я оценить
правдоподобность твоей истории. Согласен? Выпьешь наркотик? Со мной?
лицах отражение своей тревоги - у всех, кроме Делиамбера, выражение лица
которого было пустым и нейтральным, словно Делиамбер был совершенно в
другом месте. Рискнуть? Смеет ли он? Наркотик может лишить его сознания,
сделать абсолютно прозрачным, полностью уязвимым. Если эти трое связаны с
Барджазедом и хотят сделать Валентина беспомощным, это, видимо, нелегкое
дело. Предложение войти в его мозг исходит не от какой-нибудь деревенской
толковательницы, а от толковательницы Понтификса, женщины по крайней мере
столетнего возраста, хитрой и могущественной, прославленного мастера
Лабиринта, контролирующей все включая самого Понтификса. Делиамбер
намеренно не подал никакого знака. Решение целиком лежит на Валентине.
пусть будет толкование. Здесь. Сейчас.
необходимое: толстый ковер ярких цветов с темно-золотой каймой, высокий
графин из белого полированного камня и две изящные фарфоровые чаши.
Нарамир вошла со своего кресла, своими руками налила в чаши сонного вина и
одну предложила Валентину.
Доминика Барджазеда, и от одного глотка все изменилось. Может ли он сейчас
выпить это, не опасаясь последствий? Кто знает, какое новое колдовство
приготовлено здесь для него? Где он проснется и в каком обличье!
непроницаемы, таинственны, пронзительны. Она улыбалась почти двусмысленной
улыбкой, то ли ободряющей, то ли торжествующей. Он поднял чашу в коротком
салюте и поднес к губам.
паутина окутали его мозг. Может, эта специя была много крепче, чем та, что
давала ему Тизана в Фалкинкипе? Какая-то дьявольская добавка Нарамир? Или
он сам был сейчас чувствителен - усталый и истощенный от пользования
обручем? Затуманенными глазами он увидел, что Нарамир выпила свое вино,
бросила пустую чашу прислужнику и быстро сняла платье. Ее нагое тело было
гибким, гладким, девичьим - плоский живот, стройные бедра, высокие
округлые груди. Колдовство, подумал Валентин. Да, колдовство. Кожа ее
имела глубокий коричневый оттенок. Почти черные соски уставились на
Валентина, словно слепые глаза.
сделали руки его друзей. Он почувствовал холод и понял, что он голый.
и она уложила его. Он закрыл глаза, представляя что он с Карабеллой, но
Нарамир ничуть не походила на Карабеллу. Ее объятия были сухими и
холодными, тело твердое, неэластичное. В ней не было ни тепла, ни
вибраций. Ее юность была лишь хитроумной проекцией. Лежать в ее объятиях
было все равно, что на ложе из гладкого холодного камня.
жидкость становилась все глубже, и Валентин легко уходил в нее, чувствуя,
как она приятно скользит по его ногам, по талии, по груди.
заглотил морской дракон. Так легко и приятно было не сопротивляться, куда
лучше, чем бороться. Так привлекательно, так маняще - отказаться от всякой
воли расслабиться, принять все, что может случиться, позволить себе идти
вниз. Он устал. Он так долго боролся. Теперь он может отдыхать и позволить
черному прибою сомкнуться над ним. Пусть другие храбро сражаются за честь,
за власть, за аплодисменты. Пусть другие...
усталости. Он был слишком доверчив, слишком бесхитростен; он ужинал с
врагом, не знал этого, и был погублен; он будет погублен еще раз, если
откажется сейчас от усилий. Сейчас не время погружаться в теплые черные
озера.
глубоким, а черная жидкость, липкая и тяжелая, сжимала его руки. Но после
нескольких взмахов Валентин нашел способ сделать свое тело более
угловатым, как режущее лезвие. Он двигался все быстрее, руки и ноги
работали согласованно. И озеро, которое искушало его забвением, теперь
дало ему поддержку. Оно твердо держало его на плаву, пока он быстро плыл к
далекому берегу. Солнце, яркое, безмерно громадный пурпурно-желтый шар,
бросало ослепительные лучи по воде, как огненный след.
заросли высоких деревьев, лианы, плотно опутавшие их вершины. Он плыл и
плыл, но все не приближался к берегу.
советую тебе отказаться от этой глупости. Чего ты надеешься достичь?
озера зарябила и пошла складками. Валентин заставлял себя двигаться
вперед, но быть уже не угловатым, а чем-то тупым и упрямым, и пробиваться
через завихрения руками и ногами.
песок, горячий, корчащийся, убегающий из-под ног - но не настолько сильно,
чтобы помешать Валентину выбраться на берег. Он выполз на пляж и на
секунду встал на колени. Подняв глаза, он увидел бледного худого человека,
смотревшего на него печальными голубыми глазами.
которого никогда не забудут. А это - мои бессмертные спутники. - Он сделал
жест, и берег заполнился мужчинами, очень похожими на первого, ничем не
примечательными, неинтересными, незначительными. - Это Лорд Стрейн, это
Лорд Пранкипин, Лорд Мейк, Лорд Скоул, Лорд Спорифон, великие и
могущественные Коронали. Падай ниц перед ними!