Чтение 80–й страницы книги ~Генерал и его армия~

домой не заедем? Фотий Иваныч, дочек не повидаем? Майю нашу Афанасьевну - не
порадуем? С меня не то что вы - она с меня взыщет!
- Порадуются и без нас, - буркнул генерал. - Приказ небось уже слышали.
Что мы им другого скажем?
Он поглядел на Москву, всю в проплешинах от лучей бледного холодного
солнца, проникавших в разрывы облаков. Он поглядел на нее без всякого
интереса, и это яснее всего сказало Донскому, что убеждать его, соблазнять
чем бы то ни было - бессмысленно: ни тем, что им все-таки есть резон хоть
показаться в Генштабе и кое-что разведать, ни тем, что они вполне бы могли,
без особенных угрызений, провести сутки в Москве, хлебнуть столичного
воздуха и увезти кое-какие воспоминания, ни даже несколькими часами дома, с
семьей, которую генерал может и до конца войны не увидеть. А то и вовсе не
увидеть.
- Так чего, заводить? - спросил Сиротин. - Куда поедем?
- Указан тебе маршрут, - сказал Донской потухшим голосом.
До Сиротина, однако, не все дошло толком. Он смотрел на домишки и сады
Кунцева и улыбался.
- Эх, да как же не погулять, салют не поглядеть, в кои-то веки? На
метро не прокатиться? Был я в белокаменной или не был?
Генерал, грузно усаживаясь, отвечал ему еще сдержанно:
- Нагуляешься, Сиротин. После войны. Ребенок ты? Не видал, как из пушек
бабахают? Давай заводи.
Но и запустив мотор, Сиротин еще не все до конца понял.
- А может, сгоняем? Ну, на часок хотя бы... Ведь дело ж какое!..
Генерал, багровея, затрясся от гнева.
- Что, совсем окосел? Трезвей у меня щас же, мобилизуйся! Какое у тебя
там дело? У тебя на фронте все твои дела! В армии! Понял? И крути назад!
Крути, говорю!
Сиротин поспешно схватился за рычаг, со скрежетом включил передачу.
Выкручивая руль до отказа, он взглядывал на генерала испуганными глазами,
словно с недобрым предчувствием лицо его было несчастное, едва не плачущее.
Люди, все видевшие и слышавшие, медленно расступались перед широким тупым
рылом "виллиса". Солдаты-зенитчики поднесли ладони к каскам, женщины
крестились. Темноликая бабка, поднявши троеперстие и кланяясь, крикнула
шепеляво: "Сохрани вас Господь, касатики!.."Лица у всех были печальны, точно
бы на них отражалась истекавшая из черного раструба тонкая пронзительная
щемящая нота.
Генерал, против устава, всем откозырял сидя.
Адъютант Донской, стиснутый, скорчившийся на заднем сиденье, чувствовал
в душе уязвление - оттого, что не разгадал эту очередную дурь. Вина,
разумеется, была его, но винил он в своей ошибке почему-то генерала,
которому не преминул съязвить:
-- А хорошо бы, товарищ командующий, нас на первом КПП* не завернули -
без надлежащего предписания.

* Контрольно-пропускной пункт.

- Нас-то? - Генерал не оглянулся, а лишь откачнул голову назад. - А
хотел бы я посмотреть тому в рыло, кто нас от войск завернет. Черта ему
лысого, хренушки - нас теперь от армии отставить! Успеть бы только,
успеть... Нам бы вчера там быть. Давай, Сиротин, жми!
Круто вильнув и оставив на шоссе две синусоиды грязи с обочины,
"виллис" взревел и пошел, набирая ходу, в сторону Можайска. Еще раз, из-под
брезента, с отчаянием на лице, оглянулся водитель Сиротин. И более все
четверо на Москву не оглядывались. Траурный марш отдалялся и затихал, все
сильнее бил в стекло и хлопал брезентом ветер.
Прав оказался генерал Кобрисов, а не адъютант Донской - на первом КПП
их не только не завернули, а еще поздравили и передали о них по телефону на
следующую "рогатку", чтоб пропускали без замедления. Их кормили и водку им
отпускали без продаттестатов и заправляли бак бензином, не спрашивая талонов
и накладной. Среди машин, спешивших на запад, маленький "виллис" не мог
затеряться и застрять, он переходил из одних предупредительных рук в другие.
Сегодняшний день - весь целиком - принадлежал генералу. Весь этот день
он ехал триумфатором, потому что столбы с черными раструбами попадались на
всем его пути, и каждый час гремело из них, как с неба:

- ...СТРЕЛКАМ И ТАНКИСТАМ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА КОБРИСОВА...

И державно ликующий голос разносился широко окрест - над холмами и
ухабистыми дорогами, выбегавшими к шоссе, над мокрыми прострелянными
перелесками, над печными трубами деревень и хуторов, испустившими свой
последний дым два года назад:

- ...И ВПРЕДЬ ИХ ИМЕНОВАТЬ...

Всякий раз, подъезжая к такому столбу, водитель Сиротин притормаживал,
чтобы еще раз послушать и дать послушать генералу, а потом рвал, как
угорелый, мучая мотор, губя покрышки. И ветром дороги отбрасывало, уносило
вдаль, за корму:

- ВЕЧНАЯ... ПАВШИМ... НЕЗАВИСИМОСТЬ... РОДИНЫ...

Этого, впрочем, генерал как будто и не слышал. Он сидел неподвижно,
вцепясь обеими руками в поручень у приборной панели, выставив на ветер
толстое колено, обтянутое полою шинели, и смотрел хмуро и сосредоточенно в
летящее навстречу пространство. Адъютант Донской, перегибаясь с заднего
сиденья, заботливо укутывал ему горло серым, домашней вязки, пушистым
шарфом.
Он мог бы этого и не делать. Генералы - когда они едут к войскам - не
простужаются.

Глава седьмая. СНАРЯД

1

Майор Светлооков сидел один в комнатушке сельской хаты на Мырятинском
плацдарме. Он сидел за столом лицом к окну, держа около уха трубку телефона,
другой рукой машинально расправляя шнур. Быстро вечерело, но огня он не
зажигал, не хотелось занавешивать окна и сидеть потом в слепой и глухой
норе. Спасо-Песковцы не переставали быть ближним тылом, а теперь, с
наступлением, они оказались
неожиданно в зоне боевых действий. Разумеется, штабное село охранялось,
но лучше было все видеть и слышать и иметь под рукой пистолет, вынутый из
кобуры.
То, что сообщали майору Светлоокову, отражалось на его лице игрою
бровей и губ - отражалось бы, если б не так стремительно сгущавшаяся
темнота.
- Зоечка, друг мой, - говорил он. - Ты там сидишь на коммутаторе, на
главном, можно сказать, пульте управления, так ты пресекай, пресекай эту
болтовню по связи. Чтоб у тебя отводная трубка от уха не отлипала. И как
услышишь, что маршрут сообщают и время, прерывай тут же. В разговор не
встревай, замечаний не делай, а тут же прерывай.
- Я так и делаю, майор, - отвечала трубка.
- Кто еще знает, кроме начштаба? Ну, начальнику разведотдела полагается
это знать, а кто еще?
Трубка ему перечислила трех-четырех посвященных.
- Да, - сказал майор Светлооков, - это уже не секретность. Уже, как
пить дать, где-нибудь утечка произошла, что барин едет. Ну, хоть бы просто
трепались, анекдоты рассказывали, насчет баб опытом обменивались, а то ведь
такие вещи по проводу сообщают! А вот подслушают, да устроят барину перехват
в лесу, да в плен возьмут... У них же мечта - нам ультиматум предъявить.
Люди, которых называли бандитами и предателями, рыскали вокруг по весям
и малым хуторам, и вели они себя дерзко. Из страха окружения они подались не
на запад, куда бы им следовало прорываться любой ценой, а на восток, к
берегу Днепра, - этого не объяснить было никакой логикой, но лишь инстинктом
загнанного животного, которое бежит туда, где не так пышет огонь или не так
леденит дыхание смерти, - хотя там-то как раз она и поджидает его. Спасаясь
от окружения незавершенного, из которого еще можно было вырваться, они
попали в такое, откуда им выхода не было вовсе.
- А Светлооков - ему безопасность обеспечь! - сказал майор Светлооков с
досадой. - Волшебники мы, что ли?
- Скромничаете, майор, - сказала Зоечка и рассмеялась серебряным
смехом. - Я-то вас считала волшебником.
- Уже не считаешь?
- Считаю, считаю. Кого же мне еще с вами рядом поставить!
- Ну, придется нам с тобой этой ночью попотеть...
- Фи, - сказала Зоечка, - не ожидала, что вы так вульгарно...
- Ну, я хотел сказать, потрудиться.
- Не лучше.
- Слушай, Зоечка, ты что-то у меня сегодня игривая. Уговор был какой?
Всякие шуточки на скользкие темы во время работы отставить. А тебя только
туда и тянет. Где он сейчас примерно?
- Не примерно, а точно - к Торопиловке приближается.
- Там он ночевать не захочет. И в Спасо-Песковцах не захочет. Он в свой
вокзальчик поедет. А там сейчас неизвестно кто и что. Я звоню - без
результата. Линия туда обрезана?
- Нет.