парторгах разленился!
изготавливают продукцию два шулера. Сойдясь в пути на фронт, два этих
совершенно разных человека держались друг дружки, были опорой один другому,
как Тетеркин с Васконяном и множество других солдат держались парами --
парой на войне легче выжить, и ранят тебя если -- напарник не бросит.
Булдаков его на переправе не бросит, поможет ему переплыть на ту сторону.
Леха наврал Финифатьеву, что имеет разряд по плаванию, -- от Васконяна он
это красивое слово услышал и присвоил, заверял, что был даже чемпионом
Сибири.
засыпая, вздохнул: -- Вот эть какая-то несчастная жэншина тебе в бабы
достанется...
самолеты, крупнее сделались звезды, и меж ними как-то потерянно, игрушечно
засветилась подковка месяца. Река по зеркалу освинцовела и вроде бы
остановилась. Редко и все так же меланхолично взлетали ракеты за рекой, и
где-то далеко-далеко время от времени занимался гул, доносило раскаты грома
и начинала внутри себя ворочаться земля, отзываясь в сердце тошнотным
щемлением, непохожим на боль, но прижимающим дыхание. Там, за рекой, в
глубоком тылу, немцы взрывали Великий город. Не веря уже ни в какой
оборонительный вал, не надеясь на благополучный исход дела, враг-чужеземец
торопился сделать как можно больше вреда чужой стране, принести больше
страданий людям, которые никакого ему зла не сделали, пролить как можно
больше чужой крови.
сердцу, чтобы настроилось оно только на черные, мстительные дела, ведь их
же, страшные и темные дела, великие грехи, надо будет потом отмаливать,
просить Господа простить за них. В прежние, стародавние времена, после битв,
пусть и победных, генералы и солдаты, став на колени, молились, просили
Господа простить их за кровопролитие. Или забыт Бог на время, хотя и
написано на каждой железной пряжке немца: "С нами Бог", -- но пряжка та на
брюхе, голова -- выше. Там, где гремело, зажглось небо из края в край.
Что-то в тот небесный огонь выплескивалось ярче самого огня, порская,
рассыпалось горящими ошметьями -- геенна огненная пожирала земные потроха.
напился крепкого чаю. Офицеры курили, гуще всех палил трубку полковник
Бескапустин. Майор угорел от табака, уснул с головной болью и вот среди ночи
проснулся, полежал не шевелясь, затем поднялся, набросил на плечи
телогрейку, отправился на берег реки, заметил недвижно сидящего на камне
человека:
которой достигали слабые отблески горящего неба, но была она от этого еще
холодней и отчужденней, лишь тень крутого, вражеского берега означалась в
воде резче, сам же берег, осадив вниз, под яр всю черную густоту ночи,
обрисовался по урезу чернильной каемочкой. В той колдовской темени
угадывалось шевеление, какое-то железо время от времени взбрякивало,
высекались мелкие синие искры из камней.
думаю, немцы начнут бомбить и обстреливать наш берег и в первую голову
разнесут хутор, так опрометчиво оставленный. Народ они хотя и подлый, -- не
отрывая глаз от горящего неба, продолжал Зарубин, -- но вояки они
расчетливые. Они знают, что днем у нас начнется выдвижение к реке
плавсредств огневых позиций, что нам не до наблюдений будет, поэтому надо из
хутора всех людей увести в лес, велеть закопаться, а то живут, как на
сенокосе, спят под открытым небом. Своих наблюдателей я не снимаю. Пусть
остаются.
я, пожалуй, пойду. Надобно и в самом деле соснуть.
лошадей чей-то коновод, должно быть, ночью уже добавилось артиллерии на
конной тяге. Видел, как из батальона Щуся огромный солдат наливал в кухню
воду, долго ее промывал травяным вехтем внутри, выпустил грязную воду,
ведрами прополоскал котлы и, налив воды, поволокся пешком за кухней в
ближние кусты.
зачифиркали, запересыпали в горле монетки утаившиеся в камнях куропатки.
Длинно, противно зевая, с реки подала голос чайка и, призраком паря,
закружилась над тем местом, где солдат мыл кухню.
Подумав о том, что там, в Забайкалье, уже давно наступило утро и Наталья,
накормив детей, распределила свое отделение по местам, кого в школу, кого в
поле с собой взяла картошку копать, кого приструнила, кого приласкала, кому
и поддала -- всем внимание уделила. Работает сейчас, копается в земле и
думает о них, своих мужьях-дураках. Наталья -- звереныш чуткий, она почти
всегда угадывает какой-то своей, бабьей интуицией или элементом каким,
неслышно в ней присутствующим, надвигающуюся на ее мужиков передрягу. В
такую пору пишет она одно письмо на двоих, зато длинное и насмешливое. А как
тут, на фронте, более или менее терпимо, писать перестает. "Ничего не жрет,
когда переживает, -- ворчит Пров Федорович, -- изведется к чертовой матери
из-за нас, оболтусов. Бабы российские по одному мужу сохнут, что былинки, а
тут, как в Непале, мужей у бабы... И один другого лучше, и за всех
переживай!"
переправе. Все, что надо сделать, он уже сделал, распоряжения отдал,
предвидеть же все на войне невозможно, тем более при переправе через водную
преграду, каковой на пути нашей армии еще не было, тем более при нашей-то
заботе и подготовке, где изведешься весь, сердце в клочья изорвешь,
добиваясь хоть какого-то порядка.
том, чтобы доглядывать, подсоблять, маленько хотя бы зачищать ошибки и
просмотры командования, так вроде бы четко и ладно спланировавшего дерзкую и
сложную операцию.
имеющие большой, их задача -- не пустить за реку русских, поистребить их и
перетопить как можно больше, всего бы лучше -- поголовно. Кто кого? Вот
простой и вечный вопрос войны, и ответ на него последует скоро. Вон уж
посветлело за спиной небо. Из Сибири, из родных мест, от Натальи и детей
светлым приветом катит утро, над рекою густеет туман, белой наволочью ползет
к берегам, успокаивая реку тихим дыханием, бестелесной плотью соединяя
берега, которые задумывались Создателем для единого земного мира, но не для
враждебного разъединения.
броску, в последнем приготовлении, продляя покой и жизнь людей на целых
почти полдня. Но как только посветлело на земле, в небо мошкой высыпали
самолеты и с грозным гулом покатились к реке, забабахали зенитки, зачастили
установки "дай-дай!", понеслись в небо пулеметные струи. Небо сплошь
покрылось пятнами взрывов. Навстречу воздушным армадам выскочил взводик
истребителей со звездами, следом второй, третий, поднялась в небе карусель,
истребителей отнесло в сторону, бомбардировщики начали опорожняться на
берег, треск камней, огонь и дым взрывов, грохот зениток, удары минометов и
орудий, все смешалось в общее месиво, в земной хаос и ужас -- бой начался.
Нырнув к наблюдателям в ячейку, майор Зарубин припал к стереотрубе и начал
округлять, закольцовывать красным карандашом огневые точки противника. Взвод
разведки завязал бой на противоположном берегу. Огонь взвода жидок, долго
ему не продержаться. Полковник Бескапустин махнул капитану Щусю рукой --
роту лейтенанта Яшкина на переправу. Командир второго полка Сыроватко бросил
через реку роту под командой Шершенева. Взвод разведки, начав переправу
раньше времени, спровоцировал начало операции, нарушил ее план и ход. А раз
так, раз зарвались -- хоть зубами держите полоску правого берега,
укрепляйтесь на нем. В восемнадцать ноль-ноль начнется артподготовка и через
полтора часа -- переправа главных сил -- такой приказ поступил из штаба
корпуса в дивизию, из дивизии в полки.
все, что есть по эту сторону реки, как сама вода кипит и подбрасывает вверх,
мутная, грязная, вытряхивающая из водяного султана каменья, щепье, лохмотья,
ошметки, разом подумали оба командира полка: пропал взвод, пропадут роты без
поддержки, и поддержать их пока невозможно...
самыми головами прошли эскадрильи штурмовиков. Летаки уже с реки звезданули
из ракетных установок по вражескому берегу, насорили на оборону противника
крупных "картошин" -- и все это кипящее варево присолили из автоматических
пушек и крупнокалиберных пулеметов...
Посняков Андрей
Влодавец Леонид
Жюль Верн
Акунин Борис
Куликов Роман
Шилова Юлия