Обманывал себя, а правда, вот она - дрожание коленок..."
низко над землей басовито звенели телеграфные провода, светящиеся полосы
рельсов уходили в раздвинутый впереди коридор лесов.
по-ночному освещенную тусклым островком вздрагивающих фонарей. Ветер
хлопающим громом налетел на деревянное зданьице, холод пронизал потное
тело - и, затягивая шарф, ускоряя шаги, он вошел под крышу станции.
скамейки, за окошечком кассы занавесочка висела, чуть шевелилась: ветер
пробирался и туда. Константин, придерживая поднятый воротник, поискал на
стене расписание.
кожаном пальто и рядом другой - узкоплечий, с мальчишечьим лицом, в
телогрейке, в ватных брюках. На скамье перед ними - бутылка водки,
раскрытые консервы, оба деловито ели ножами из банки. Оглядев Константина,
парень в кожанке отпил глоток из бутылки, передал ее узкоплечему.
водить, как указкой, кончиком ножичка по столбцам, обернул свое подвижное
мальчишечье лицо и, смешливо пришепетывая, произнес сквозь щербинку меж
зубов: - В пять утра первая... Бабушка, дедушка. Точно запомнил время,
усики? Грузин?
стене, лихорадочно соображая, что делать сейчас, - и смотрел на жующих в
углу парней, но смутно видел их лица.
станции, и донесся - может быть, почудилось - из ночи, из хаоса звуков
слабый свисток паровоза, его тотчас смяло, унесло, как будто струйка ветра
беспомощно пропищала в щели.
застыл, спрашивают? Садись в товарняк! Чего смотришь?
на миг, что он что-то понял особое, необходимое ему сейчас, - и даже руки,
засунутые в карманы, налились млеющим нетерпением.
смешливого взгляда от Константина.
ногами почувствовал сотрясение пола и тут же рванулся к выходу, выбежал из
деревянного зданьица в пронзительный, навалившийся паровозный рев,
заложивший уши.
грохотом, шипением мчалась, надвигаясь из ночи; и налетела на станцию,
свистя паром с запахом угля; мелькнуло жаром красное окошко машиниста,
Константина обдало теплой водяной пылью - и тяжело забили колесами о
рельсы, наполняя станцию пульсирующим гулом, огромные закрытые вагоны.
за поездом по платформе, надеясь вскочить на тормозную площадку, но не
рассчитал скорости поезда.
площадкой. Эту площадку мотало, и мотало там темную фигуру в тулупе, и
красный фонарь стремительно удалялся над открывшимися рельсами.
грудью.
идти?.. По рельсам идти? Только не ждать до утра. Все, что угодно, только
не ждать!.."
одного окна. Почти сливаясь с темью станции, стояли две фигуры у стены -
оттуда смотрели на него.
измазанный в мазуте, с полуоторванным рукавом, не вошел, а, пошатываясь,
ввалился в комнату и когда чуждо, резко увидел на пороге Асю, растерянно
открывшую ему дверь, Константин со спазмой в горле, тисками сжавшей его,
хрипло прошептал:
нечеловеческий груз, смотрел на нее, едва стоя на онемевших ногах.
Не спала ночь, прозвонила все телефоны, наделала шуму - в Склифосовского,
в парке... Ты знаешь, что я подумала? Ты знаешь?
расслышал, казалось - спрашивали не губы ее, а брови, глаза, все лицо,
подчиненное им.
проговорил Константин, - и то, что... Я не жил бы без тебя...
"Это все, все?"
лесом... Вот видишь, такой вид. Вот... Порвал рукав...
когда навстречу неслись товарные поезда, и, оскользаясь, скатывался в
кусты возле путей; он сел на товарняк только в Вострякове. Но лгал он ей
наивно, как говорят неправду не подготовленные ко лжи, видел, что она еле
заметно отрицательно качала головой, лишь так отвергая его неправду, и он
договорил еле слышно:
неверием вспоминал то мертво-бледное, испуганное ее лицо, какое
представил, когда шел на станцию во Внукове, и со словами, застрявшими в
горле, думал, что он ничего не сможет объяснить ей.
отвела его волосы с потного лба, заглядывая ему в глаза. - У тебя ночью...
ничего не произошло?
не договорил. Ася, почему-то зажмурясь, перебила его:
расскажешь мне; все. Сейчас - не надо. Сними куртку. Я зашью. И сходи в
ванную. Усталость сразу пройдет.
свитера запах прошедшей ночи - запах едкого страха, и отступил на шаг,
повторил:
коленях юбку, разглаживая место, где был надорван рукав, опустила лицо,
чуть дрогнули брови - и ему показалось, что она могла заплакать сейчас.
подумал он, видя прикосновение своей смятой, пропахшей вонью мазутных шпал
куртки к ее чистым коленям, в ее чистой одежде - это грубое соединение ее,
Аси, с той страшной ночью.
улыбкой.
12
не было сил встать, раздеться, лечь на диван; а мартовский закат уже
наливал комнату золотистым марганцем, наполнял ее благостной тишиной
сумерек, и он подумал: как хорошо не; двигаться, не заставлять себя
что-либо делать с собой, со своим смятым усталостью телом.
Его очень просто могут найти в сарае. Выбросить. Выбросить! И - ничего не
было. И нет никаких доказательств. Главное - улика. Уничтожить ее!
Выбросить эту память о войне!"
нерешительности встал: тело ломало, болели икры - это так не
чувствовалось, когда без единого движения сидел он в мутной дреме после
бессонной ночи.
Эриксон Стивен
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Беляев Александр
Орловский Гай Юлий