Чтение 80–й страницы книги ~Три минуты молчания~

- Ну, ведь с пропащими сидел. Их же никто за людей не считает, Вовчика
этого с Аскольдом. Все только и бегают они ко мне: то - "Клавка, покорми в
долг", то -"Клавка, похмели, завтра в море идем, с аванса разочтемся". Про
меня уже чего только не думают, а я их просто жалею. С ними-то будешь
злой!.. А плохо, что ты меня не заметил. Я перед тобой и со скатерки чистой
смела, и уж так, и так... А сказал бы ты мне тогда: "Поедем со мной,
Клавка", тут же бы поехала, куда хочешь. Скинула б только передник.

Она смотрела в иллюминатор, улыбалась, глаза у нее блестели влажно. Я
спросил:

- А дальше что было?

- Дальше-то?.. Может, не нужно?

- Теперь уж - все нужно.

- А дальше - ты меня перед этими пропащими позорил. Пригласил, за ушком
поцеловал... Я-то - разоделась, марафет навела, в большом порядке пришла
девочка! А ты, оказывается, специалистку свою ждал - ни по рыбе, ни по
мясу... ты уж прости. А потом еще на Абрам-мыс ездил. Видела я уже - и ту, и
другую, - да разве они меня лучше? Да никогда! И уж после того, как они тебе
не отпустили, ни та, ни другая, ты ко мне являешься: "Клавочка, без тебя
жить не могу!"

- Пьян же я был.

- Да уж хорош. Как собака. Я так и поняла: ты - это уже не ты. Мне даже
как-то и не жалко было, когда они тебя били. Не убьют же, думаю, таких не
убивают... Я уже потом спохватилась, как узнала от них, что ты в море ушел -
из-за этих денег. Я-то думала - проспишься, придешь за ними, и мы при этом
поговорим хоть по-человечески. Ведь мы ж не говорили! Так я себя
проклинала...

- Себя-то за что?

- Ну... наверно, любил же ты эту, специалистку. Не все так просто было.
Я тоже нехорошо про нее говорю. Любил, да?

- Теперь не знаю.

- Это ты так не говори. Это ты и про меня когда-нибудь скажешь: "Не
помню, хорошо ли мне было с Клавкой".

Я ее обнял.

- Не скажешь ты этого, - она засмеялась. - Ни за что не скажешь!

Я ее обнял сильнее.

- Подожди. Ну, подожди же, никуда я не денусь. И устал же ты.

Так сильно она меня обнимала - и уже не помнила про мое плечо, и себя
не помнила. Как будто жизнью со мною делилась.

- Хорошие мы, - она сказала. - Хорошие друг для друга.

А потом:

- Ну, это ведь и не чудо, нам же не по шестнадцать. Нет, все-таки чудо.

И опять лежала - головой на моем плече, с закрытыми глазами, с
полуоткрытым ртом. И так славно укачивало нас волною, когда она
наплескивалась на стекло.

Кто-то к нам постучался тихонько. Вот уж действительно - как с другой
планеты.

- Ох... - Клавка замотала головой и выругалась сквозь зубы. - Ну что
поделаешь, открою.

- Ты что?

- Да это же Валечка. Твои постирушки принесла. Ну, какой ты у меня еще
мальчик! Думаешь, она без романов тут живет? Не-ет, Валечка у нас не такая!

Она приоткрыла дверь. Валечка оттуда спросила:

- Все хорошо? - И засмеялась.

Клавка ей ответила чуть хрипло:

- Лучше не бывает. Спасибо тебе, Валечка.

- Да уж если на банкет не пошли...

- Ох, какой уж тут банкет. Свой у нас банкет. Спасибо тебе большое.

Клавка уже не вернулась ко мне, стала одеваться, подобрала все с полу.

Я спросил:

- Она тоже из-за меня не пошла?

- Ну что ты. Не все из-за тебя. Двое у ней тут встретились, в одном
рейсе. Один бывший, другой теперешний. Гляди еще - там передерутся, на
банкете. Лучше от беды подальше.

- Не растреплет она?

- Кто, Валечка? - Клавка рассмеялась, взъерошила мне волосы. -
Миленький, успокойся. Уже про то, что я тут с тобою, вся плавбаза знает. От
киля, как говорят, до клотика. Что нам после этого - Валечка!

Я тоже засмеялся:

- Выходит - поженились мы с тобой?

- Да уж поженились...

Я помолчал и сказал:

- Я не просто спрашиваю, Клавка.

- О чем ты?

- Какими же мы отсюда выйдем? Как я завтра без тебя буду?

- Ой, вот уж про чего не надо. Я тебя умоляю! Таким же и будешь.

- Нет. Уже не смогу...

Я, наверное, права не имел говорить ей эти слова, мне ведь еще под суд
было идти, - да неизвестно же, чем он кончится, этот суд, все же у меня
какие-то оправдания были. По крайней мере, мы б хоть эти недели вместе
прожили - до приговора, а там уже ей решать, стоит ли ждать меня. Нет,
пожалуй, здесь решать, сейчас, - неужели б я ей не признался, скажи она
только - "да"!

Клавка ко мне присела.

- Ну зачем это тебе в голову-то пришло? Вот взял и все испортил. Зачем,
спрашивается? Ты подумай-ка, - еще и не началось у нас ничего, а уж все было
испохаблено. Бедные мы с тобой! И что нам такого впереди светит? Ну, буду я
тебе - моряцкая жена. Будешь ты уходить - на три с половиной месяца! А я
тебя - до трапа провожать, в платочек сморкаться. Потом, значит, верность
соблюдать, вот так сидеть и соблюдать. Песенки для тебя заказывать по радио.
"Сеня, ты меня слышишь? Сейчас для тебя исполнят "С матросом танцует
матрос". В кадры звонить - как мой-то там, не упал еще "по собственному
желанию"?.. Потом встречать тебя, толпиться там, а в сумке уже маленькая
лежит, чекушка - чтоб ты не закосил никуда, аванс бы не пропил. Вот так
захмелю тебя и приведу домой, на кушетку, и полежим наконец-то рядом. Так
вот для этого-то счастья все остальное было? Чем я тебе не угодила, что ты
мне такой жизни пожелал!

Я сказал:

- Да я ведь за эту жизнь тоже не держусь. Уехал бы в любой день -
другого чего поискать.

- Это можно... Ну, и про эту жизнь тоже можно по-другому рассказать.
Кто послушает - сюда, наоборот, помчится. Мало ли их едет? Ты сам-то не из
этих мест, как и я?

- Почему ты решила?

- Не знаю. Просто, кажется мне.

- Из Орла.

- Ну, так я недалеко от тебя росла - в Курске. И тоже мечтала - в такое
место заповедное заберусь, где и дышится не так, и люди какие-нибудь
особенные. На северную стройку записалась по объявлению. Во, как кровь-то
горела! Где посуровей искала, дура. И что нашла? Кирпичи класть? Балки
перетаскивать? Раствор замешивать? Или в конторе - мозги сушить? Да никакой
работы я не боялась! И как только не покалечилась, бабой быть не
перестала?.. А - ради чего? Люди вокруг - все те же, так же мучаются и
других мучают, и что от моего геройства в их жизни поправится? Вот я так
пристроилась, чтобы и самой полегче, и они б хоть мелькали побыстрее, не
задерживались, - все как-то веселее, подолгу-то - иной раз муторно их
наблюдать. Ты тоже, наверно, так устроился - с людьми особенно не сживаться,
не зависеть ни от кого?

- Да почти угадала.

- Плохо это, наверное, но уж так! Но я-то все-таки - баба, должна же я
к кому-то одному прислониться - и тогда уже все терпеть ради него,
радоваться, что терплю. А ты мне - "уедем, другого чего поищем". Нет уж,
чего в себе не имеешь, того нигде не найдешь. И мне никогда не дашь. Милый
мой, другим же ты - не родишься!

- Какой же я, Клавка?

- Все сказать? Не обидишься?

- Нет.

- Не такой ты, за кого выходят. Влюбиться в тебя можно, голову даже
потерять. В одних твоих глазыньках зеленых утонешь... Но выйти за тебя - это
же лучше на рельсы лечь. Или вот отсюда, из иллюминатора, вот так, в чем
есть, выброситься. Ты знаешь, ты - кто? Одинокая душа! Один посреди поля.
Вот руки у тебя хорошие. - Взяла мою руку, прижала к своей щеке. - А душа -
ледышка. И не отогреть мне ее никогда. Страшно мне было, когда ты на меня
кричал.

- Я не кричал.

- Уж лучше б кричал. Лучше бы даже побил. А ты так... по-змеиному,
шепотом. Ты все на меня мог подумать. Но ты что - не видел, как я на тебя
смотрела. Я ж на палубе, на ветру стояла! Тут не подделаешься.

Это я просто видел сейчас, как она смотрела. А вспомнилось мне, как
Алик нам кричал сверху: "Бичи, вы мне нравитесь, это момент истины!"
Наверно, есть что-то, чего не подделаешь, - только ведь различить!.. И еще
про шотландца, на которого я орал. А он, наверно, просто спал в корме.
Страхом намучился, устал... Руки-то делали, что надо, а душа была - ледышка.

Я сказал:

- Может, потому все, что жизнь у меня такая... Колесом заверченная.

- А у меня она - другая? Тоже вертись. Но живем же мы еще для
чего-нибудь, не только чтобы вертеться. Иной раз посмотришь...

- И - звездочка качается?

- Ну, как хочешь это назови. Но должно же оно быть. Да не где-нибудь, а
у нас же в душе. Бог, наверное, какой-то, я уж не знаю... Ну вот, наговорила
я тебе. Не обидела?