бы никакого удовольствия торговать без обмана.
бабушка осталась этим очень довольна.
чепец, более изящного покроя, чем обычно ("на случай пожара", по словам
бабушки) и потеплей закутала ей ноги капотом; таковы были обычные ее
приготовления перед тем как отойти ко сну. Затем, по заведенному раз
навсегда порядку, от которого не разрешалось ни малейших отступлений, я
приготовил для нее стакан горячего белого вина с водой и длинные тоненькие
гренки. После всех этих церемоний мы остались наедине; бабушка сидела
напротив, попивала свой напиток, обмакивая в него гренки, прежде чем
отправить их в рот, и благодушно взирала на меня из-под оборок своего
чепчика.
совсем не думал? - начала она.
Стирфортом. Мне этот план нравится. Очень нравится.
слишком много заплатить за меня при вступлении?
бабушка.
пододвинул свой стул поближе к ней. - Тысяча фунтов - большие деньги. На мое
образование вы истратили немало, да и вообще ни в чем никогда меня не
стесняли. Вы были само великодушие. Есть немало путей, чтобы начать жизнь,
не затрачивая ровно ничего, начать жизнь в надежде на успех, которого можно
добиться упорством и трудом. Не лучше ли будет, если я пойду именно по
одному из этих путей? Уверены ли вы, что можете позволить себе такие
издержки и поступите правильно, если истратите столько денег? Я хотел бы
только, чтобы вы, моя вторая мать, об этом подумали. Уверены ли вы?
стакан на каминную доску, она сложила руки на складках капота и сказала:
цель - сделать из тебя хорошего, разумного и счастливого человека. Это мое
единственное желание, его разделяет и Дик. Я бы хотела, чтобы кое-кто
послушал, как рассуждает об этом Дик. Проницательность у него прямо
удивительная. Но, кроме меня, никто не знает, какой ум у этого человека!
помочь в настоящем. Пожалуй, я могла бы лучше обойтись с твоим бедным
отцом... Пожалуй, я могла бы лучше обойтись и с этой бедняжкой, твоей
матерью, даже тогда, когда твоя сестра Бетси Тротвуд меня так разочаровала.
Может быть, эта мысль мелькнула у меня в голове, когда ты явился ко мне,
маленький беглец, измученный, весь в пыли... С той поры. Трот, ты никогда не
обманывал моих надежд, ты был моей гордостью и радостью. Кроме тебя, никто
не имеет прав на мои деньги, по крайней мере... - К моему удивлению, она
замялась и как будто смутилась. - Да, никто не имеет никаких прав... и я
тебя усыновила! Только люби меня, старуху, дитя мое, терпи мои прихоти и
причуды, и для меня, у которой юность была не очень-то счастливой и
спокойной, ты сделаешь куда больше, чем эта старуха сделала для тебя.
это сделала, а потом замолкла, что я почувствовал бы к ней еще больше любви
и уважения, будь это только возможно.
Толковать об этом больше нечего. Поцелуй меня. Утром после завтрака мы
отправимся в Коммонс.
была в том же этаже, что и бабушкина; ночью, заслышав отдаленный шум карет и
телег, она приходила в беспокойство, стучала в мою дверь и спрашивала, "не
повозки ли это пожарных". Но к утру она заснула крепче и дала и мне
возможность отдохнуть.
которая находилась и Докторс-Коммонс. Бабушка была того мнения о Лондоне,
что каждый встречный безусловно должен быть карманным вором, и потому
вручила мне на сохранение свой кошелек с десятью гинеями и серебром.
церкви св. Дунстана, бьющих в колокола, - свою прогулку мы приурочили к
полудню, чтобы застать их за этим делом, - а затем пошли по направлению к
Ладгет-Хиллу и к площади св. Павла. Дойдя уже до Ладгет-Хилла, я заметил,
что бабушка ускоряет шаги и вид у нее испуганный. И в тот же момент плохо
одетый, хмурый человек, который только что, проходя мимо, остановился и
уставился на нас, вдруг пошел почти вплотную вслед за бабушкой.
схватила меня за руку. - Я не знаю, что делать!
этого человека.
приказываю!
говоришь! - шептала бабушка.
повернулся к нему. - Кликни мне карету и жди меня на площади святого Павла.
столь решительному приказу. Я поспешил отойти на несколько шагов и окликнул
проезжавшую пустую пролетку. Только-только я успел опустить подножку,
бабушка, неведомо каким образом, вскочила в карету, а вслед за ней и этот
человек. Она так властно сделала мне знак рукой, чтобы я ушел, что, несмотря
на мое замешательство, я немедленно пошел прочь. В этот момент я услышал ее
слова, обращенные к извозчику: "Поезжай куда-нибудь! Поезжай вперед!" - И
пролетка начала подниматься в гору.
показался мне фантастическим. Теперь я не сомневался, что это тот самый
незнакомец, о котором мистер Дик столь загадочно упоминал, хотя у меня не
было ни малейшего представления, почему этот человек имеет такую власть над
бабушкой. Прождав с полчаса на площади св. Павла, я увидел возвращающуюся
пролетку. Извозчик остановил лошадь неподалеку от меня, в пролетке сидела
бабушка, но одна.
контору "Спенлоу и Джоркинс" и потому предложила мне сесть рядом с ней и
приказала извозчику медленно ехать куда-нибудь. Она промолвила только:
"Дорогой мой, никогда не спрашивай о том, что было, и не упоминай об этом!"
- и больше не произнесла ни слова, покуда к ней не вернулось самообладание,
а тогда она сообщила мне, что теперь пришла в себя и мы можем выйти из
экипажа. Взяв у нее кошелек, чтобы расплатиться с извозчиком, я обнаружил,
что все гинеи исчезли и осталось только серебро.
Едва мы очутились за нею, как шум Сити, словно по волшебству, растаял где-то
вдалеке. Мрачные двери и узкие проулки привели нас к конторе "Спенлоу и
Джоркинс", куда свет проникал сквозь застекленную крышу. В вестибюле этого
храма, куда паломники могли проникнуть, не постучавшись, трудились три или
четыре клерка, переписывая бумаги. Один из них - сидевший отдельно от прочих
иссохший человечек в жестком коричневом парике, словно сделанном из
имбирного пряника, - поднялся навстречу бабушке и ввел нас в кабинет мистера
Спенлоу.
Архиепископа, но это рядом, и я сейчас за ним пошлю, - сказал иссохший
человечек.
случаем, чтобы оглядеться по сторонам. Мебель в комнате была старинная, вся
покрытая пылью. Зеленое сукно на письменном столе давно утеряло свой
первоначальный цвет, поблекло и посерело, как старый нищий. На столе
навалены были груды папок с делами; на одних я прочел надпись
"Доказательства", на других (к своему удивлению) - "Пасквили" *, были папки
с надписями: "Суд Архиепископа", "Консисторский Суд", "Суд Прерогативы"; я
увидел папки с надписями: "Суд Адмиралтейства" и "Суд Делегатов"...* Я был
поражен, что существует столько судов, и недоумевал, сколько же понадобится
времени, чтобы во всем этом разобраться. Кроме этих папок, я увидел огромные
манускрипты "Свидетельских показаний, данных под присягой", солидно
переплетенные и связанные в увесистые пачки - особая пачка по каждому делу,
словно каждое дело являлось историческим произведением в десяти или двадцати
томах. Похоже было на то, что все это стоило невесть сколько денег, и я
почувствовал уважение к профессии проктора. С возрастающим удовлетворением я
продолжал все это осматривать, пока в соседней комнате не послышались чьи-то
поспешные шаги и не появился облаченный в черную мантию с белой меховой
оторочкой мистер Спенлоу, который, войдя в комнату, сиял шляпу.
белый воротничок его сорочки и галстук были туго накрахмалены. Он был
аккуратнейшим образом застегнут до самого подбородка и, должно быть, много
внимания уделял своим бачкам, тщательно завитым. Золотая цепь от часов была
так массивна, что у меня мелькнула мысль, не нуждается ли он для того, чтобы
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Курылев Олег
Прозоров Александр