Барнет говорил ему утром по приезде: "Ну-с, дорогой мой сэр, не хотите ли вы
с кем-нибудь познакомиться? Кого бы вы желали здесь встретить? Не
интересуетесь ли вы писателями, живописцами, скульпторами, актерами или
кем-нибудь в этом роде?" Случалось, что пациент отвечал утвердительно и
называл лицо, которое сэр Барнет знал лично не больше, чем Птолемея
Великого. Сэр Барнет заявлял, что ничего не может быть легче, ибо он
прекрасно с ним знаком, затем немедля отправлялся к вышеупомянутому лицу,
оставлял визитную карточку, писал записку: "Уважаемый сэр... бремя вашего
высокого положения... приятель, гостящий у меня, естественно жаждет... леди
Скетлс и я сам присоединяемся... верим, что - так как гений стоит выше
условностей - вы нам окажете исключительную честь, доставив удовольствие..."
и т. д. и т. д., и таким образом одним камнем убивал двух птиц.
вопрос Флоренс в первое утро ее пребывания в доме. Когда Флоренс
поблагодарила его и сказала, что нет никого, чье присутствие было бы ей
особенно желательно, она, естественно, подумала с тоской о бедном пропавшем
Уолтере. Когда же сэр Барнет Скетлс, повторив свое любезное предложение,
спросил: "Дорогая мисс Домби, вы уверены, что не можете припомнить никого, с
кем пожелал бы вас познакомить ваш добрый папа, которому я попрошу вас
передать в письме поклон от меня и леди Скетлс?" - было, пожалуй,
естественно, что ее бедная головка слегка поникла, а голос дрогнул, и она
тихо дала отрицательный ответ.
что касается до его расположения духа - пришибленный) был, по-видимому,
огорчен желанием своей превосходной матери, настаивавшей, чтобы он оказывал
внимание Флоренс. Другой и более глубокой обидой, терзавшей душу юного
Барнета, было присутствие доктора и миссис Блимбер, которые получили
приглашение погостить в Фулеме и о которых юный джентльмен не раз говорил,
что лучше бы они отправлялись на вакации ко всем чертям.
Барнет Скетлс, обращаясь к этому джентльмену.
затрудняюсь назвать какое-нибудь определенное лицо. Мне вообще приятно
знакомиться с моими ближними, сэр Барнет. Что говорит Теренций? Всякий, кто
является отцом сына, интересен мне.
особу? - учтиво осведомился сэр Барнет.
отвечала, что если бы сэр Барнет мог представить ее Цицерону, она затруднила
бы его просьбой; но раз такое знакомство невозможно, а она уже пользуется
дружеским расположением его самого и его супруги и разделяет с доктором,
своим супругом, надежды, возлагаемые на дорогого сына сэра Барнета, - тут
юный Барнет, как было замечено, сморщил нос, - ей больше не о чем просить.
временно довольствоваться собравшимся обществом. Флоренс этому радовалась,
ибо у нее была здесь забота, которая слишком близко ее касалась и была для
нее слишком насущной и важной, чтобы уступить место другим интересам.
своими отцами и матерями, как те румяные девочки в доме напротив. Дети,
которые не скрывали своей любви и выражали ее свободно. Флоренс пыталась
разгадать их тайну; пыталась узнать, чего недостает ей; какое простое
искусство ведомо им и неведомо ей; как позаимствовать у них уменье показать
отцу, что она его любит, и завоевать его любовь.
ясные утра вставала она с постели с восходом ослепительного солнца и, бродя
по берегу реки, смотрела на окна их комнат и думала о них, спящих,
окруженных такой нежной заботой и ласковым вниманием. В такие минуты Флоренс
чувствовала себя более одинокой, чем тогда, когда была одна в большом доме,
и по временам думала, что там ей было лучше, чем здесь, и что гораздо
спокойнее ей скрываться, чем общаться со своими сверстниками и убеждаться,
как не похожа она на них. Но хотя каждая страница, перевернутая в жестокой
книге, причиняла ей острую боль, Флоренс, неразлучная со своей заботой,
оставалась среди них и с терпеливой надеждой старалась обрести знание, по
которому томилась.
только-только зарождается? Здесь были дочери, которые, вставая поутру и
ложась спать вечером, уже владели сердцами своих отцов. Им не приходилось
преодолевать сопротивление, страшиться холодности, смягчать хмурые взгляды.
Когда наступало утро и окна открывались одно за другим, когда роса просыхала
на цветах и траве, а детские ножки начинали бегать по лужайке, Флоренс,
глядя на веселые лица, думала: чему может она научиться у этих девочек?
Слишком поздно ей учиться у них; каждая могла безбоязненно подойти к своему
отцу, подставить губы и получить поцелуй, обвить руками шею отца,
наклонившегося, чтобы ее приласкать. Она не могла бы сразу решиться на такую
вольность. О, возможно ли, что все меньше и меньше оставалось надежд по мере
того, как она присматривалась все пристальнее и пристальнее?
она была маленькой, чей облик и чье жилище и все, что она говорила и делала,
запечатлелось в памяти Флоренс с неизгладимой яркостью, как всякое ужасное
событие, пережитое в раннем детстве, - даже та старуха говорила с любовью о
своей дочери, и как страшно вскрикнула она, терзаемая безысходною болью
разлуки со своим ребенком! Но ведь и ее родная мать - так думала Флоренс -
любила ее горячо. И иногда, если мысли ее стремительно обращались к пропасти
между нею и отцом, Флоренс начинала дрожать, и слезы выступали у нее на
глазах, когда она представляла себе, что мать жива и тоже перестала ее
любить, ибо нет в ней той неведомой прелести, которая, естественно, должна
была бы вызвать любовь отца, и не было ее с самой колыбели. Она знала, что
такое измышление оскорбляет память матери, что оно неверно и нет оснований
для него, и, однако, она так хотела оправдать отца и возложить всю вину на
себя, что не могла противиться этой мысли, когда она, подобно грозной туче,
проносилась у нее в голове.
года на три-четыре моложе ее, сирота, в сопровождении тетки, седой леди,
которая часто разговаривала с Флоренс, очень любила (впрочем, и все это
любили) слушать по вечерам ее пение и в таких случаях всегда садилась с
материнским участием поближе к ней. Через два дня после их приезда Флоренс
сидела жарким утром в беседке в саду, задумчиво глядя сквозь листву на
группу детей на лужайке, плела венок одной из этих малюток, общей любимице и
баловнице, и услышала, как эта леди и ее племянница разговаривают о ней,
прогуливаясь по тенистой аллее около беседки.
девочка.
лодки, Флоренс, которая услышав свое имя, встала, собрала цветы и хотела
идти им навстречу, чтобы они знали о ее присутствии, снова села и принялась
за работу, думая, что больше ничего не услышит; но через секунду разговор
возобновился.
сказала девочка. - Где ее папа?
Флоренс, которая снова встала, и помешал ей тронуться с места, свой венок
она поспешно прижала к груди и обеими руками держала цветы, чтобы они не
рассыпались по земле.
она услышала эти слова, сказанные с таким недоумением. Она крепче прижала
их, и ее лицо склонилось к ним.
расскажу о Флоренс так, как сама слышала; думаю, что это правда. Но никому
не говори, дорогая моя, потому что здесь, быть может, этого не знают, а твои
разговоры причинили бы ей боль.
как самой себе. Так вот, Кэт, я боюсь, что отец Флоренс мало ее любит, очень
редко видит ее, никогда не бывал ласков с ней, а теперь даже сторонится ее и
избегает. Она нежно любила бы его, если бы он ей позволил, но он этого не
хочет, хотя она ничего дурного не сделала, и все добрые люди должны крепко
любить ее и жалеть.
остались у нее, были влажны, но не от росы; и голова ее опустилась на руки,
державшие эти цветы.
леди.
понравиться. Не правда ли, для этого, тетя?
Андреев Николай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Круз Андрей
Майер Стефани