что твое предательство останется безнаказанным: над нами есть бог!
обман. Ответь мне еще на один вопрос, но только прежде хорошенько подумай.
Может ли твое мнимое искусство открыть час твоей собственной смерти?
утверждать вполне определенно, это что моя смерть наступит ровно за двадцать
четыре часа до смерти вашего величества.
уходи, подожди минутку... Ты говоришь, моя смерть последует так скоро после
твоей?
Галеотти, - если только есть хоть искра правды в этих разумных таинственных
светилах, которые в своем движении по небу говорят нам без слов. Желаю
вашему величеству покойной ночи!
и отводя его от дверей. - Послушай, Галеотти, я всегда был для тебя добрым
государем: я обогатил тебя, сделал своим другом, товарищем, наставником.
Заклинаю тебя, будь со мной откровенен! Есть ли хоть капля истины в твоей
науке? Правда ли, что окончательный исход событий будет благоприятен для
меня? И неужели твоя и моя смерть так тесно связаны между собой? Признайся,
мой добрый Мартиус, что это простая уловка. Признайся, молю тебя, и ты
увидишь, тебе не придется раскаиваться. Я стар, я в плену и, может быть,
завтра же должен буду лишиться престола... Для человека в моем положении
истина дороже целого царства, и от тебя, дорогой Мартиус, я жду этого
бесценного сокровища - истины!
риском, что в бешеном гневе вы броситесь на меня и растерзаете на месте.
ошибаешься! Да разве я не пленник, разве не должен я быть терпеливым хотя бы
уже потому, что мой гнев только ярче покажет мое бессилие? Ответь же мне
откровенно: ты хотел меня обмануть? Или твоя наука не вымысел и ты сказал
мне правду?
что только время, одно время, и ход событий могут победить недоверчивость.
Как человек, пользовавшийся неограниченным доверием в совете прославленного
победителя Матвея Корвина Венгерского и в кабинете самого императора, я
унизил бы свое достоинство, если бы стал повторять перед вашим величеством
уверения в истине моих слов. Если вам не угодно мне верить, я могу только
сослаться на дальнейший ход событий. День-другой терпения покажут, верно ли
было мое предсказание относительно молодого шотландца. И пусть меня
колесуют, пусть раздробят мои кости, если бесстрашное поведение этого
Квентина Дорварда не принесет вашему величеству выгоды, и выгоды
немаловажной! Но если мне суждено умереть в этих пытках, вашему величеству
не худо будет позаботиться о духовном отце: с той минуты, как я испущу
последний вздох, вам останется ровно двадцать четыре часа на исповедь и
покаяние.
когда дверь отворилась, громко сказал:
отец мой... Иди с миром! Иди с миром!
не ошибся, проводил астролога через зал, не выпуская полы его платья, точно
боялся, как бы у него не вырвали ученого мужа и не лишили жизни тут же, у
него на глазах. Наконец он решился выпустить Галеотти, повторив еще
несколько раз свое прощальное приветствие: "Иди с миром!" - и сделав, кроме
того, знак великому прево, чтобы тот не смел касаться ученого.
присутствие духа спасли Галеотти от грозившей ему опасности; а Людовик,
самый прозорливый и самый мстительный из монархов своего времени, был
обманут и остался неотомщенным благодаря грубому суеверию и страху смерти,
перед которой он трепетал, зная, сколько тяжких грехов лежит на его совести.
еще более короля были опечалены его верные слуги, которым было поручено
исполнение приговора. Только один Меченый отнесся ко всему равнодушно, и
едва был подан знак, отменявший казнь, как он покинул свой пост у дверей и
через минуту уже спал крепким сном.
поудобнее, чтобы немного отдохнуть, а великий прево все еще смотрел на
статную фигуру астролога, как смотрит пес на кусок мяса, вырванный поваром у
него из пасти. Между тем его достойные помощники шепотом обменивались
впечатлениями в отрывочных фразах.
Птит-Андре с видом самого елейного соболезнования. - Как было упустить такой
прекрасный случай умереть от веревки святого Франциска и искупить хоть
отчасти свое гнусное колдовство! А я-то собирался затянуть на нем
спасительную петлю, чтобы изгнать злого духа из его грешного тела!
проверить, может ли тройная веревка вытянуться от тела весом в семнадцать
стоунов. А опыт стоил того, чтобы его сделать, и прославил бы наше ремесло,
не говоря уже о том, что старый забулдыга умер бы такой легкой смертью.
края громадного очага, перед которым расположились разговаривавшие, искоса
бросал на них недоверчивые взгляды. Прежде всего ученый астролог запустил
руку за пазуху и ощупал рукоятку прекрасно отточенного обоюдоострого
кинжала, с которым он никогда не расставался. Как мы упоминали выше,
Галеотти, в то время уже немного отяжелевший, был все еще очень силен, ловок
и прекрасно владел оружием. Убедившись, что надежный кинжал под рукой, он
вынул из кармана свиток пергамента, испещренный греческими буквами и
какими-то кабалистическими знаками, и, поправив дрова в очаге, заставил их
вспыхнуть таким ярким пламенем, что лица и позы всех сидевших или лежавших
перед огнем разом осветились. Шотландец спал тяжелым, мертвым сном, и его
неподвижное лицо казалось отлитым из бронзы. Рядом выделялось бледное,
встревоженное лицо Оливье, который то как будто дремал, то вдруг, точно
снедаемый душевной мукой, поднимал голову, открывал глаза и к чему-то
прислушивался. Недовольный, угрюмый прево всем своим свирепым видом,
казалось, говорил:
Труазешеля с поднятыми к небу глазами, словно он мысленно читал молитву, а
немного подальше - зловеще-шутовская физиономия Птит-Андре, который
забавлялся перед отходом ко сну, передразнивая все ужимки и движения своего
товарища.
Галеотти, красивые, правильные черты и мужественное выражение его лица
выступали особенно ярко; он был похож на древнего мага, попавшего в притон
разбойников и вызывающего духов, чтобы помочь ему выйти на свободу. И в
самом деле, если бы даже он выделялся только своей прекрасной, волнистой
бородой, ниспадавшей на таинственный свиток, который он держал в руках, то и
тогда нельзя было бы не пожалеть, что такое благородное украшение досталось
человеку, направлявшему все свои таланты, все познания, все преимущества
своего красноречия и величавой внешности на то, чтобы изощряться в плутнях и
обмане.
рассвета, проникшим, в старинную готическую комнату, король кликнул к себе
Оливье. Брадобрей застал своего государя сидящим в халате и был поражен
переменой, которая произошла в его наружности за одну ночь смертельной
тревоги. Он открыл уже было рот, чтобы высказать свое беспокойство по этому
поводу, но Людовик прервал его и заговорил сам. Он начал торопливо излагать
своему слуге и помощнику все способы и ухищрения, с помощью которых раньше
старался приобрести себе друзей при бургундском дворе, и в заключение
поручил Оливье продолжать начатое дело, как только ему разрешат выходить из
замка. И никогда еще этот лукавый приспешник Людовика не был так поражен
ясностью ума своего господина и его глубоким знанием тех тайных пружин,
которые управляют людьми и их поступками.
замка и отправился исполнять поручение короля. Между тем Людовик позвал к
себе астролога, которому, по-видимому, опять возвратил свое доверие, и долго
совещался с ним. К концу этой продолжительной беседы к Людовику, казалось,
вернулись и бодрость и уверенность, которые он как будто утратил вначале.
Затем он оделся. И когда Кревкер явился к нему с утренним приветствием, он
был поражен спокойствием и самообладанием, с которыми король его принял, тем
более что он уже слышал о том, что герцог несколько часов находится в таком
расположении духа, каковое ставит под угрозу безопасность короля.
Глава 30
НЕИЗВЕСТНОСТЬ
для герцога Бургундского, который не только не умел владеть своими