вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на
прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гулявшего
с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что
наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольку я
коммунист-наплевист.
душу всем, Рап!
договорила.
обращаясь.
деточка, верил в Сталина...
оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально.
Верьте в людей, которым... вы верите. Что же еще остается?
теперь уж не придет.
-- Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?
тенором:
прорвало. -- Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..
занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все
видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.
всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.
тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье --
итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.
девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова
распахнуться -- и желающих нету! Ненавижу!
тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за
исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на середину
комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова
поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваясь,
чтобы не пропустить разговора за столом.
особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч,
проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.
топать ногами.
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту
на шею. Лифчик полетел к нему в руки. Яков Маркович промахнулся. Кряхтя, он
наклонился его поднять, а когда поднялся, Светлозерская держала в руках
малюсенькие цветастые трусики и торжественно оглядывала помещение,
убеждаясь, что теперь-то уж точно все мужики замолчали и смотрят только на
нее.
разденемся", есть два выхода: или все смеются...
нас ребенок один дома остался... Пойдем, Лева!
Семеновна взялись за руки и пошли хороводом вокруг Раппопорта, увешанного
одеждой Светлозерской.
за ними. Полищук, уходя, чиркнул выключателем, стало темно.
страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся... -- запел Максим.
Никто тоста не поддержал, и он выпил один. -- Знаете, что сказал про вас
Камю? Для характеристики современного человека будущим историкам хватит
одной фразы: он совокуплялся и читал газеты.
ли от плясок, то ли от внимания, наконец-то ей уделяемого.
бывший директор танцплощадки.
и, взяв Инну под руку, повел в ванную. Инна расставила руки, уперев их в
косяки.
неоднократно использованное в обращении. Конца его никто не расслышал,
потому что Надежда включила ужасающе громкий джаз.
плечами:
увидят женское тело -- и можно веревки вить.
талию. -- Потанцуем?..
столом ей казалось, что ее заметил Максим, и она с ним переглядывалась. Но
Закаморный скрылся в ванной и долго не выходит. В этой Инне ничего
особенного нет и лицо вульгарное.
спички и побежала в ванную. Она открыла дверь и в слабом свете, доходившем
сюда из кухонного окна, увидела Инну, склонившуюся над ванной, и Максима,
стоящего позади нее.
рот сигарету и зажгла спичку, стараясь глядеть только на сигарету. --
Спасибо, душа моя! Дай поцелую!
Закаморный обнял Катю одной рукой и притянул к себе. Она без сопротивления
подчинилась ему, а когда почувствовала, что Сергей тянет ее от Максима за
руку, обвила руками Закаморного за шею, забыв об Инне. Сергей гладил Катю.
Инна медленными ласковыми движениями расстегивала пуговички Сергею.
наблюдала, как Семен все крепче прижимает Люсю к себе и та не
сопротивляется. Ну как это можно, как можно? Пускай он пьяный, ему все равно
с кем, думала Анечка. Но Люся-то -- она ведь женщина, видела, что я с ним
пришла! Есть же какая-то женская солидарность. Или теперь уж ничего святого
нет? Нехорошо это, нехорошо!
обернувшись, он. -- Ты не бойся!
сопение, стоны, бессвязные слова.
выдержала, встала и последовала на кухню. Дверь в кухню оказалась запертой.
Анечка открыла дверь в уборную и, присев на краешек унитаза, заплакала. Из
ванной доносился хриплый женский голос: "О-о-о!" На краешке унитаза сидеть
было неудобно, а ломиться в дверь на кухню -- стыдно. Они там разговаривают,
больше ничего не может быть. Но слезы капали, и Анна Семеновна их не
вытирала.
перед книжным шкафом сам с собой играл в игру. В полутьме он угадывал, что
за книга на полке, вынимал и убеждался, что выиграл сам у себя. Услышав
звонки, он пошел открыть дверь. Но это звонил телефон в соседней комнате.