По гулким переходам крепости послышались шаги,
перекликанье часовых, звон отпираемых замков и засовов.
Караульный офицер постучал в дверь и доложил о Вейн-
гарте, кригс-фельдконциписте, секретаре вице-короля -
по русскому произношению, вице-роя, цесарского намест-
ника в Неаполе.
В комнату вошел, низко кланяясь, толстяк с одыш-
кою, с лицом красным, как сырое мясо, с отвислою
нижнею губою и заплывшими свиными глазками. Как мно-
гие плуты, он имел вид простодушный. "Этот претолстый
немец - претонкая бестия",- говорил о нем Езопка.
Вейнгарт принес ящик старого фалернского и мозель-
вейна в подарок царевичу, которого называл, соблюдая
инкогнито при посторонних, высокородным графом; а
Евфросинье, у которой поцеловал ручку - он был боль-
шой дамский угодник - корзину плодов и цветов.
Передал также письма из России и на словах пору-
чения из Вены.
- В Вене охотно услышали, что высокородный граф
в добром здравии и благополучьи обретается. Ныне надоб-
но еще терпение, и более, нежели до сих пор. Сообщить
имею, как новую ведомость, что уже в свете начинают
говорить: царевич пропал. Одни полагают, что он от сви-
репости отца ушел; по мнению других, лишен жизни его
волею; иные думают, что он умерщвлен в пути убий-
цами. Но никто не знает подлинно, где он. Вот копия с
донесения цесарского резидента Плейера на тот случай,
ежели любопытно будет высокорожденному графу узнать,
что пишут о том из Петербурга. Его величества цесаря
слова подлинные: милому царевичу к пользе советуется
держать себя весьма скрытно, потому что, по возвращении
государя, отца его, в Петербург, будет великий розыск.
И наклонившись к уху царевича, прибавил шепотом:
- Будьте покойны, ваше высочество! Я имею самые
точные сведения: император ни за что вас не покинет,
а ежели будет случай, после смерти отца, то и воору-
женною рукою хочет вам помогать на престол...
- Ах, нет, что вы, что вы! Не надо...- остановил
его царевич с тем же тягостным чувством, с которым только
что отложил письмо к цесарю.- Да"т Бог, до того не
дойдет, войны из-за меня не будет. Я вас не о том прошу -
только чтоб содержать меня в своей протекции! А этого
я не желаю... Я, впрочем, благодарен. Да наградит Гос-
подь цесаря за всю его милость ко мне!
Он велел откупорить бутылку мозельвейна из подарен-
ного ящика, чтобы выпить за здоровье цесаря.
Выйдя на минуту в соседнюю комнату за какими-то
нужными письмами и вернувшись, застал Вейнгарта объ-
ясняющим mademoiselle Eufrosyne с галантною любез-
ностью, не столько впрочем словами, сколько знаками,
что напрасно не носит она больше мужского платья -
оно ей очень к лицу:
- L'Amour тете пе saurait se presenter avec plus de
graces!
Сам Амур не мог бы явиться с большим изяществом (франц.)
заключил он по-французски, глядя на нее в
упор свиными глазками тем особенным взором, который
так противен был царевичу.
Евфросинья, при входе Вейнгарта, успела накинуть
на грязный шлафор новый щегольский кунтыш тафты
двуличневой, на нечесаные волосы - чепец дорогого
брабантского кружева, припудрилась и даже налепила
мушку над левою бровью, точно так, как видела на Корсо
в Риме у одной приезжей из Парижа девки. Выражение
скуки исчезло с лица ее, она вся оживилась, и, хотя ни
слова не понимала ни по-немецки, ни по-французски,
поняла и без слов то, что говорил немец о мужском
наряде, и лукаво смеялась, и притворно краснела, и за-
крывалась рукавом, как деревенская девка.
"Этакая туша свиная! Тьфу, прости Господи! Нашла с
кем любезничать,- посмотрел на них царевич с досадою.-
Ну, да ей все равно кто, только бы новенький. Ох, евины
дочки, евины дочки! Баба да бес. один в них вес"...
По уходе Вейнгарта, он стал читать письма.
Всего важнее было донесение Плейера.
"Гвардейские полки, составленные большею частью
из дворян, вместе с прочею армией, учинили заговор в
Мекленбургии, дабы царя убить, царицу привезти сюда
с младшим царевичем и обеими царевнами, заточить в тот
самый монастырь, где ныне старая царица, а ее освободив,
сыну ее, законному наследнику, правление вручить".
Царевич выпил залпом два стакана мозельвейна, встал
и начал ходить быстро по комнате, что-то бормоча и раз-
махивая руками.
Евфросинья молча, пристально, но равнодушно сле-
дила за ним глазами. Лицо ее, по уходе Вейнгарта, при-
няло обычное выражение скуки.
Наконец, остановившись перед ней, он воскликнул:
- Ну, маменька, снеточков Белозерских скоро ку-
шать будешь! Вести добрые. Авось, Бог даст нам случай
возвратиться с радостью...
И он рассказал ей подробно все донесение Плейера;
последние слова прочел по-немецки, видимо, не нараду-
ясь на них:
- "Alles zum Aufstand allhier sehr geneiget ist. Bce-
де в Питербурхе к бунту зело склонны. Все жалуются,
что знатных с незнатными в равенстве держат, всех рав-
но в матросы и солдаты пишут, а деревни от строения
городов и кораблей разорились".
Евфросинья слушала молча, все с той же равнодуш-
ной скукой на лице, и только когда он кончил, спросила
своим протяжным, ленивым голосом:
- А что, Алексей Петрович, ежели убьют царя и за
тобой пришлют,- к бунтовщикам пристанешь?
И посмотрела на него сбоку так, что, если бы он мень-
ше был занят своими мыслями, то удивился бы, может
быть, даже почувствовал бы в этом вопросе тайное жало.
Но он ничего не заметил.
- Не знаю,- ответил, подумав немного.- Ежели
присылка будет по смерти батюшки, то, может быть, и
пристану... Ну да что вперед загадывать. Буди воля Гос-
подня!- как будто спохватился он.- А только вот го-
ворю я, видишь, Афросьюшка, что Бог делает: батюшка
делает свое, а Бог свое!
И усталый от радости, опустился на стул и опять заго-
ворил, не глядя на Евфросинью, как будто про себя:
- Есть ведомость печатная, что шведский флот пошел
к берегу лифляндскому транспортовать людей на берег.
Велико то худо будет, ежели правда: у нас в Питер-
бурхе не согласится у князя Меншикова с сенаторами.
А войско наше главное далеко. Они друг на друга сер-
дятся, помогать не станут - великую беду шведы почи-
нить могут. Питербурх-то под боком! Когда зашли да-
леко в Копенгаген, то не потерять бы и Питербурха, как
Азова- Недолго ему быть за нами: либо шведы возьмут,
либо разорится. Быть ему пусту, быть пусту!- повторял
он, как заклинание, пророчество тетушки, царевны Мар-
фы Алексеевны.
- А что ныне там тихо - и та тишина не даром. Вот
дядя Аврам Лопухин пишет: всех чинов люди говорят
обо мне, -спрашивают и жалеют всегда, и стоять за меня
готовы, а кругом-де Москвы уже заворашиваются. И на