Чтение 80–й страницы книги ~Третий глаз Шивы~

- В том-то и дело. И не поймешь.

- Тебе не жалко было Генку?

- Жалко.

- И все-таки?..

- Да.

- Но почему?! Почему?!

- Я знала, что для него это не смертельно.

- А если бы смертельно?

- То нипочем не ушла бы.

- Ни при каких обстоятельствах?

- Ни при каких.

- Но разве так можно? А ты сама? Твои собственные чувства разве не
имеют значения?

- Имеют, конечно, но... как бы лучше тебе объяснить?.. Одним словом,
если бы я знала, если бы всем существом чувствовала, что это смертельно,
то и мои чувства были бы совсем иными. Не понимаешь?

- Кажется, понимаю. А ты не ошиблась?

- Нет. У Генки все теперь в полном порядке, и я очень этому рада.

- А потом?

- Потом была страшная опустошенность и одиночество.

- И вдруг ты вновь почувствовала, что тебе кого-то жаль?

- Да. И сейчас я жалею его, как никогда раньше, как никогда и никого.

- Это заменяет тебе все остальное?

- Заменяет? Не то слово, Володя. Просто сильнее этого ничего нет.

- А если бы это был я? - Он не узнал вдруг своего голоса и замолк.

- Невозможно. - Она с улыбкой покачала головой. - Никак невозможно.

- Но почему? - шепотом спросил он.

- Ты сам знаешь.

- Я?

- Да, ты. Ты слишком целеустремленный и сильный, чтобы тебя можно
было по-настоящему пожалеть. Тебе можно лишь позавидовать. Для тебя
никогда и ни на ком не сойдется клином свет.

- Разве так? - подавленно спросил Люсин. Он хотел сказать, что все
обстоит совсем не так, что он, напротив, слаб и склонен к рефлексии и был
момент, когда и ему показалось, как мир вокруг сузился до одной точки. Но
он ничего не сказал, только беспомощно взъерошил волосы.

- Куда ты исчез тогда? - все так же спокойно, уверенная в своей
правоте, улыбаясь, спросила она.

- Никуда. - Он тоже улыбнулся и развел руками. Теперь он знал, что
она все понимает и тогда тоже понимала все, и было ему легко и грустно. -
Не знал, понимаешь... Даже надеяться и то не решался.

- Будь это вопрос жизни, решился бы.

- Наверное, - честно согласился он.

- Значит, не смертельно?

- Выходит, что так.

- И слава богу! Я рада за тебя, Люсин. Ты ведь неплохо живешь?

- Я повержен, Мария. Сдаюсь. Но кажется мне, что ты все же не совсем
права.

- В чем?

- В главном. Легко, понимаешь, анатомировать других, а в свое сердце
ты заглянуть пробовала? Для тебя самой было так, чтоб смертельно? Чтоб все
заклинилось на одном? То-то и оно, что не было. Потому и кажется тебе, что
прыгаешь из капкана в капкан. Это и в самом деле капканы, которые
расставила тебе жалость. На одной жалости, я думаю, трудно долго
продержаться. Жалость - чувство, конечно, хорошее, но одной жалости куда
как мало, Мария. Должно быть и еще что-то.

- Если смотреть с твоей колокольни, то ты прав.

- А если с твоей, то нет?

- С моей - нет. Мы с тобой слишком разные, Володя, и говорим
совершенно о разных вещах, хотя и пользуемся для их обозначения
одинаковыми словами.

- Что бы ты сделала, если бы я извивался и корчился здесь на полу,
истекая кровью. Если бы я действительно умирал без тебя?

- Зализала бы все твои раны, как кошка. - Она потянулась за
сигаретами. - Но ты, как говорила моя бабка, жив и здоров на сто двадцать
лет. Все это глупости, - сказала она, когда Люсин накрыл ее руку своей. -
И слава богу, что тогда мы не приняли друг друга всерьез. - Благодарно
улыбнувшись, она осторожно высвободила руку.

- Говори только за себя. - Он зажег ей спичку.

- Хорошо. - Она серьезно кивнула и медленно выпустила дым. - Я почти
влюбилась в тебя с первого взгляда... К счастью, это скоро прошло.

- К счастью?!

- А может, и нет, потому что не было бы тогда ни Генки, ни... Знаешь
что? Давай переменим пластинку?

- Хорошо. Но прежде я тоже хочу сказать, что влюбился в тебя.
Возможно, это случилось в тот же вечер или потом, когда мы встретились в
самолете. Помнишь?

Она кивнула, не отрывая пальцев с сигаретой от губ.

- И у меня это долго не проходило.

- Но все же потом прошло?

- Прошло. Потому что все проходит в конце концов, как это было
написано на перстне царя Давида. Но мне было жаль, когда оно прошло. Да и
сейчас жаль тоже. Видимо, мы оба тогда сильно ошиблись, хотя виноват во
всем только я один.

- Нет, Володенька, это не так. Все случилось так, как должно было
случиться. И не надо переживать задним числом. Я же сказала тебе, что
почти влюбилась в тебя. Это все и решило. Не будь этого маленького
<почти>, я бы сама бросилась тебе на шею. Потом, когда мы встретились в
самолете, я ведь даже не сразу тебя узнала. А когда узнала, то с
удивлением обнаружила, что совершенно ничего не почувствовала. Понимаешь?
Было только минутное помрачение, которое скоро прошло. Ничего более. И ты
это тоже знал, иначе бы не затаился так надолго. Разве я не права?

- Может быть, и права, - проворчал Люсин и сунул в рот незажженную
сигарету. - Не надо, - покачал он головой, когда она подвинула ему спички.
- Просто я оставил дома свой мундштучок, свою соску-пустышку... А
вообще-то хорошо, что мы с тобой поговорили.

- Очень хорошо. Теперь мы сможем видеться без боязни.

- Без боязни?

- Конечно. С нами уже ничего не может случиться.

- Допустим.

- И мы можем теперь дружить.

- Тебе это нужно?

- До сегодняшнего дня я и не думала об этом, но сейчас вижу, что да,
нужно. Во всяком случае, я бы хотела.

- Спасибо тебе за прямоту и спасибо за то, что ты сейчас сказала.

- И это все?

- Честно говоря, не знаю.

- И я рада, что ты оказался таким, как я думала... Зачем ты пришел в
наш дом?

- Я тебе все сказал, Мария. Ты все знаешь.

- Все ли? Почему Марк так нервничает?

- Но ты же сама...

- Нет-нет! - нетерпеливо остановила его она. - Я о другом. Он
тревожится не только из-за служебных неурядиц. Мне кажется, он нервничает
именно из-за тебя. Ты его в чем-то подозреваешь?

- Я веду розыск, Мария, и этим все сказано. Мне очень жаль, что это
доставляет беспокойство ему и тебе, но ничего не поделаешь. Правда?

- Ты не ответил на мой вопрос.

- Я ответил, Мария.

- Значит, он зря так волнуется?

- Не знаю. - Люсин бросил сигарету в пепельницу. - Ему виднее. Почему
ты не спросишь у него?

- Я спрашивала.

- И что же?

- Он только рассмеялся в ответ.

- Вот видишь?

- Конечно, вижу. Это был принужденный смех. Ему совсем не так весело,
Люсин. Он чем-то очень обеспокоен.

- Ты не забыла, что я все-таки работник милиции? - Он попытался
пошутить, но шутка не удалась. - Твои слова могут невольно натолкнуть меня
на подозрение. Уж не собираешься ли ты свидетельствовать против
собственного мужа?

- Конечно же, нет. - Она даже не улыбнулась в ответ. - Просто я очень
волнуюсь и делюсь с тобой своими заботами. Не со следователем - с тобой.

- Ты ставишь меня в трудное положение, Мария. Все же я пришел к вам
именно по делу. Меньше всего я ожидал увидеть здесь тебя. Поверь мне.

- Я понимаю.

- Вот видишь!

- Но одно к другому ведь не имеет отношения? Если, конечно, у тебя
ничего нет против Марка.

- По-моему, ты правильно понимаешь ситуацию.

- Значит, все-таки что-то есть?

- А это уж запрещенный прием. Скажем так, Мария: служебная этика не
позволяет мне ответить на твой вопрос. Ни отрицательно, ни положительно.
Наши личные взаимоотношения никак не должны мешать работе. Извини меня, но
это так.

- Я понимаю.

- Да, Мария, пожалуйста, пойми это. Я не становлюсь в позу, не
разыгрываю принципиальность. Но я, как говорится, при исполнении. Строго
говоря, мне не следовало бы даже пить этот коньяк. Будь я сейчас моложе