Чтение 80–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

Чувство уязвленного самолюбия, личная обида, зависть, злоба и месть к главе
войска Донского и ближайшему его окружению, явились камнями, положенными в ее
основание. Ее сильно поддерживал и воодушевлял бывший Походный Атаман П. X.
Попов, со своими помощниками генералами: Сидориным, Семилетовым, и полковниками:
Гущиным, А. Бабкиным, Гнилорыбовым, И. Быкадоровым и другими участниками
"Степного похода". Они считали себя, после расформирования нами партизанских
отрядов, так или иначе обойденными или обиженными. Дело в том, что их ставка на
ген. П. X. Попова, как будущего Донского Атамана в мае месяце 1918 года
оказалась битой и все расчеты нарушенными. Избрание ген. Краснова Донским
Атаманом не отвечало их чаяниям и сильно их озлобило. Работать на скромных
постах, в соответствии с их знаниями и способностями, они не захотели. Вместо
честного труда, эти люди стали всячески будировать в обществе, мутить
270

казаков и применять всевозможные средства и способы, лишь бы свалить Атамана
Краснова, стоявшего на пути к осуществлению ими их корыстных, личных целей.
Как я уже упоминал, в день избрания Донским Атаманом ген. Краснова, Походный
Атаман ген. Попов ушел в отставку. Уклонились от работы и его ближайшие
сотрудники, посвятив все свое свободное время борьбе с Донской властью. Позорное
поведение донских генералов, нашло в окружении генерала Деникина живой отклик.
На почве обоюдного недовольства Донской властью произошло трогательное слияние
одних и других. В результате, донская "оппозиция" стала крепнуть и, черпая в
Екатеринодаре средства и моральную поддержку, начала действовать более
решительно. С течением времени, в ее ряды стал вливаться еще и новый элемент.
Надо иметь в виду, что Новочеркасск жил тогда далеко не нормальной жизнью. Все
квартиры были переполнены. Исконные жители Донской столицы жались и продолжали
сжиматься все дальше и дальше, впуская к себе новых пришельцев, чуждых Дону,
бежавших сюда из Советской России. Разнообразные дельцы, банкиры, промышленники,
чиновники, общественные деятели, члены Государственной Думы, купцы, артисты,
журналисты, торговые спекулянты, словом чрезвычайно пестрый элемент просачивался
ежедневно и оседал в Новочеркасске, который непрестанно разбухал. То же было и в
Ростове.
Стали появляться новые газеты разных политических направлении, каждая по-своему
наэлектризовывавшая население. Пульс больших центров области начал биться
сильнее.
Интеллигенция в массе, ненавидела большевиков, но, я бы сказал, не открытой
ненавистью, толкающей человека на все, на геройство и подвиг, а скорее
ненавистью глухой, трусливой, грозящей из-за угла.
Пока над городами висела опасность возвращения большевиков, интеллигенция
таилась по подвалам и погребам, мечтая лишь, чтобы было мясо, хлеб, сахар, чтобы
не слышно было стрельбы, а главное, чтобы большевики больше не вернулись. Но
животный страх быстро прошел, когда окончательно исчезла опасность нового
нашествия красных. Тогда интеллигенция, особенно пришлая, уклоняясь от
непосредственного участия в борьбе с красными, мало-помалу, стала повышать голос
и претендовать на роль, которую она играла в Царской России. Удовлетворить всех
Дон, конечно, не мог, -- это ему было не по силам. Атаман многим отказывал и
решительно пресекал непрошеное вмешательство в дела управления Краем. Это
постепенно создавало ему личных врагов. Некоторые не захотели простить отказа и
занялись вредной политической пропагандой, стремясь взбудоражить общественное
мнение и всплыть на мутной воде. Для парализования подобной деятельности Донская
власть приняла оградительные меры и стала применять высылку из пределов Донской
области 191). Большинство высылаемых оставалось в Екатеринодаре. Там вскоре при
191) В числе других лиц, из Новочеркасска за вредную агитацию был выслан и
председатель Государственной Думы М. Родзянко. Я настаивал, чтобы они высылались
в Советскую Россию, а не на юг, к добровольцам, где, оседая они увеличивали лишь
ряды нашей "оппозиции". Только осенью 1918 г. первая высылка к большевикам была
применена к еврейке-студентке за агитацию среди студентов Ростовского
Университета и за призыв к забастовке.
271

штабе Добровольческой армии, при молчаливом согласии ген. Деникина, образовалась
внушительная по размерам шумная толпа, внешне пестрая, внутренне единая,
спаянная шипящей злобой и личной местью к Атаману Краснову и его сотрудникам
192).
Контакт Дона с немцами дал "оппозиции" весьма обильную пищу и послужил для нее
ценным орудием против Краснова. Он не только сплотил ее, но и дал оппозиции
возможность выйти из рамок личного недовольства и обиды против Донского Атамана
и прикрыться более удобным флагом -- несогласия с политикой, проводимой
Красновым в отношении германцев. Таким образом, создалась весьма благоприятная
почва для ожесточенной кампании против Донской власти. Общество раскололось на
"ориентации". Вокруг них сплетались и разгорались страсти, а интересы личные и
корыстные цели, лежавшие в основе донской "оппозиции", прикрылись пеленой
интересов партийных и общественных.
Глубоко неправ К. Каклюгин, когда он говорит 193): "отношения к немцам были шире
и глубже тех, вынужденных связей, которые создались вследствие оккупации
немецкими войсками части Донской территории... В этих-то особенностях, в этой
исключительнсти в отношениях Атамана с немцами и следует искать причины
возгоревшейся борьбы".
Только поверхностное наблюдение событий и незнание или умышленное искажение
истинной подкладки, могло привести К. Каклюгина к подобному выводу.
Деловой контакт Донской власти с немцами явился лишь удобной ширмой, за которую
оппозиция спрятала свои побуждения личного порядка. В то же время, благодаря
ему, разнородные, оппозиционно настроенные элементы, оказались спаянными в одно
целое. Последнее обстоятельство надо объяснить тем, что донская "оппозиция"
искусственным муссированием немецкого вопроса, в конце концов, сумела не только
разжечь страсти в обществе, но и привлечь к решению вопроса широкие слои
интеллигенции.
Время уже сняло покровы и теперь ни для кого не может быть тайной, что наиболее
действенным элементом оппозиции явилась группа, офицеров-партизан, лично
обиженных и мстивших Атаману и его помощникам 194); вторая группа -- часть
русской пришлой интеллигенции, настойчиво пытавшаяся присосаться к власти, но
безуспешно; за
192) Иначе говоря это было то, что по словам ген. Деникина составляло
"общественность" и что при решении вопроса "Дон" или "Добровольческая армия",
когда союзники потребовали единства военного центра, -- сказало свое "решающее"
слово за вторую. "Очерки Русской смуты", том III.
193) Донская Летопись, том III, стр. 76.
194) Несколько раз я получал угрожающие анонимные письма от "группы Донских штаб
и обер офицеров". В них требовали моего ухода с поста и предоставления места
другим, оставшимся не у дел. В случае неисполнения этого требования обещали
из-за утла послать мне пулю или бомбу. Кто были авторы и вдохновители таких
посланий, я не сомневался. Меня больше интересовало другое: наряду с указанными,
такие же письма слали мне и большевики, приговорившие меня к смерти. Последние
особенно негодовали на меня за облавы в больших населенных пунктах, как,
например, в Новочеркасске, обычно дававшие блестящие результаты. И бывало в
долгие зимние вечера, после 14--18 часовой работы, я сравнивал полученные
послания и откровенно должен сказать, что в моем сознании авторы одних и других,
-- отождествлялись.
272

ней шли представители донской интеллигенции, впитавшие в себя достижения
бескровной" и оставшиеся тогда не у дел, но игравшие при Каледине видную роль.
Они расценивали Атамана и его окружение противниками революции и идеи
народоправства. Наконец, четвертую группу составляли руководящие круги
Добровольческой армии, претендовавшие на подчинение себе Дона, но встретившие
отпор в лице Атамана и Донского командования. Таков, в главных чертах, был
состав "оппозиции". Впоследствии, к ней примкнули и некоторые представители
кадетской партии, очутившиеся на Дону. Немецкий вопрос, надо полагать, только
создал оппозиции благоприятные условия для взбудораживания общества и для
агитации против Атамана. Подыскать тогда иные пункты обвинения ген. Краснову
было невозможно. Без преувеличения можно считать, что всякий уволенный со
службы, иногда с преданием суду за проступки, порой порядка криминального, или
по каким-либо причинам не принятый на службу, или наконец. получивший
предупреждение за вредную деятельность -- находил место в "оппозиции". Не
считаясь ни с моральным обликом, ни с удельным весом -- там каждому были рады,
как мученику существующего режима. Если раньше, например, лицо присвоившее
казенные деньги, подвергалось вполне понятной обструкции -- от него сторонились,
избегали принимать в обществе, клеймили преступником и мошенником, то в
"оппозиции" на такого субъекта смотрели как на "героя" и жертву произвола
Донской власти. Между тем, как я уже упоминал, падение нравов и общая
распущенность, проникшие тогда во все слои общества, побудили Донское
Правительство для искоренения этих явлений применять суровые меры и строго
карать нарушителей порядка. В итоге, число недовольных росло и, значит, крепла
"оппозиция".
В обществе образовался своеобразный тотализатор: одни играли на союзников,
другие на немцев. Ставившие на первых полагали, что при победе союзников,
последние не захотят иметь сношения с Атаманом, откажут в помощи Войску и
Краснов вынужден будет уйти. Они намеренно подчеркивали свою враждебность к
немцам, дабы в будущем, если верх возьмут союзники, заслужить их
признательность. Ту же мысль оппозиция исподволь старалась внедрить казакам,
убедить их в несомненной победе союзников над немцами и вызвать в казачьих
массах естественную тревогу и опасение за будущее. И мало, очень мало, кто знал,
что сам Краснов не делает никакой ставки ни на немцев, ни на союзников.
Единственный его расчет, вера и надежда были донские казаки и разум русского