жизни теряют рассудок и долго живут. Тело дряхлое, а разум детский? Может,
старость - это время знать, а не рассуждать?
Он спрятал ручку под куртку, подхватил гермошлем и ушел следом за
посыльным. Наконец что-то прояснилось, о нем вспомнили! Этот умный санитар
больше походил на конвоира, поскольку норовил идти сзади и по дороге не
хотел разговаривать. Шабанова привели в "веселое" отделение и посадили в
очередь, образовавшуюся в коридоре перед кабинетом с простенькой надписью
"дежурный врач", где сидели тихие, задумчивые солдатики. Один все время
гримасничал, шевелил ушами, перекашивал нос то на одну сторону, то на
другую и до скрипа стискивал, сдавливал пальцы. Эти его движения оказались
настолько заразительными и навязчивыми, что Шабанов ощутил, как и ему тоже
хочется - вернее, неукротимо тянет пошевелить ухом или носом. Другой часто
вздыхал, сидел, согнувшись пополам, подперев большую, лобастую голову
руками, и если чуть расслаблялся, то голова падала. Был еще один,
худенький, тонкорукий, с глазами огромными и печальными, а по соседству с
Германом сидел младший сержант, бурят с желтым, каменно-спокойным, ничего
не выражающим лицом. По коридору расхаживал старшина-срочник с полевой
сумкой, и когда от дежурного врача вышел пациент, скомандовал с бравой
иронией:
- Так, косилы! Всем встать и к врачу шагом марш!
Должно быть солдатикам тоже хотелось полежать в "веселом" и отдохнуть от
армейских будней. Выстроившись друг за другом, они вошли в кабинет, однако
старшина через минуту вернулся, сел и стал наблюдать за Шабановым. Больше
всего разглядывал гермошлем, стоящий на коленях, видно было, нравился ему.
- Слышь, земеля, а ты тоже сюда? - спросил, кивнув на дверь.
- Куда же еще? - Герману не очень-то хотелось разговаривать с ним.
- А шлем этот где взял?
- Нашел.
- Слышь, подари на дембель? Я его вместо мотоциклетного шлема надену.
Класс! Все байкеры будут в отпаде!
- Без высотного комбеза не наденешь, - объяснил Шабанов. - На макушке будет
висеть.
- Это ерунда! Главное, видуха! Давай! - потянул руку.
Герман спрятал гермошлем назад.
- Не могу, музейный экспонат. Читай, что написано?
Кровь засохла и будто въелась в стекло, три буквы теперь были черными.
Старшина прочитал, глянул в оба конца коридора, чуть склонился к Шабанову.
- А ну, быстро отдал! - замахнулся растопыренной пятерней.
И тотчас же получил в ухо - отскочил, совсем юное лицо вытянулось, губы
побелели, однако же в гневе не забыл о безопасности. Еще раз стрельнул
глазами по коридору.
- Н-ну, козел!..
В тот момент дверь распахнулась и солдатики гуськом вышли из кабинета
дежурного. За ними выступил сам врач, огрузший, толстозадый человек с тремя
подбородками и недельной небритостью на щеках.
Старшина мгновенно сориентировался, сделал вид, что ничего не происходит,
но за ухо держался, вероятно, там звенело.
- Кто сопровождающий? - доктор говорил с прибалтийским акцентом. - Бери
свою гвардию и на гауптвахту. Все симулянты. Я заключение написал.
Когда и успел, не понятно, однако же подал бумаги. Старшина сунул их в
полевую сумку, глянул на Германа с ненавистью.
- Лучше не открывай рот, - предупредил тот. - И не попадайся мне больше.
Иначе полетишь на дембель грузом "двести", с классной видухой и упакованный
герметично.
- А, капитан Шабанов! - чему-то обрадовался дежурный врач, будто всю жизнь
знакомы были. - Заходи, заходи дорогой. Давно жду!
Сам он выглядел простецким, неряшливым и демократичным - кабинет полностью
ему соответствовал. На полу почему-то стояла грязная посуда, а на вполне
приличном светильнике висел абажур из газеты.
- Ну, рассказывай, как самочувствие, что новенького? - он без интереса
полистал историю болезни. - Слышал, ты куда-то улетал? Тебя здесь
обыскались. Еще и Митрича с собой прихватил...
- С Главным конструктором летали, к месту катастрофы. - Шабанову не
хотелось обсуждать с ним эти вопросы. - Давай ближе к делу!
- А нет никакого дела, - развел короткими ручками толстяк. - Отдохнешь у
нас недельку - и в часть.
- Тогда я пошел отдыхать!
- Погоди, есть несколько не уточненных вопросов. Я твой лечащий врач,
поэтому заодно снимем их сейчас. А то я после дежурства ухожу на отдых, там
выходные... Ты зачем телевизор в окно выбросил? Новый, японский аппарат...
- Да я уже хирургу объяснял...
- Старик, но я не слышал, а вопрос по моему профилю.
- Сам подумай, можно смеяться, когда человека бьют тортом по лицу?
- А что? Очень смешно! Крем, растерянная рожа... В Америке есть
кондитерские, которые выпускают специальные торты на этот случай.
- Что же тут смешного? - изумился Шабанов и поднял с пола тарелку с
остатками горохового супа. - Давай я сейчас повожу твою морду вот здесь? Ты
засмеешься?
- Этого не надо! - отнял тарелку. - Да и морда у меня не влезет...
- Что же ты предлагаешь смеяться, когда человеку плохо? Когда он оскорблен
и унижен?
- Ну, не я предлагаю, а телевиденье. Те, кто делает шоу... А потом, ты
должен понимать, почему это делается. И зачем.
- Не понимаю! Раньше просто не замечал...
- Хорошо, могу объяснить популярно, - терпеливо и жизнерадостно сказал
доктор. - Наша страна долго находилась в жестком идеологическом поле.
Теперь его нет, но есть определенный стереотип мышления и своеобразная
инерция поведения. Все это необходимо разрушить. А смех - самое лучшее
лекарство от всякой идеологии. Он высвобождает личность.
Шабанов возмущенно вскочил.
- Значит, кто размазывает торт по чужой физиономии, тот личность, а кому
размазывают - тот скотина?
- Это же всего-навсего шоу! Развлекательная программа. Ну зачем выкидывать
телевизор?
- Чтоб не смотреть шоу.
- Ладно, согласен, садись. Давай запишем так: телевизор выбросил из
патриотических чувств.
- Из каких?.. Ты что, дурак? Кто же выкидывает Телевизоры от любви к
Родине?
- Ты просто слегка оторвался от жизни, паришь под небесами. С
безнравственностью в "ящике" сейчас воюют одни патриоты.
- Хочешь - пиши, - отмахнулся Шабанов. - Это не суть важно...
- Первый вопрос закрыли, - согласился толстяк. - Осталось выяснить, правда