- Да не хочу я! Надоели! - загрохотал клиент. - От них псиной несет!
Насадный осторожно встал и, мягко ступая, подошел к северянину.
- Сбавь на полтона, приятель, - посоветовал тихо. Тот отступил назад,
смерил взглядом академика.
- Тебе чего, мужик? Вали отсюда!
Открыв принцип действия "Разряда", он одновременно открыл природу
человеческой ярости и гнева: душа ему представлялась перепускной камерой,
куда поступал невидимый летучий газ возмущенных чувств, смешивался там с
энергией физической силы, и когда сознание обращалось в электрическую
искру, происходил взрыв.
Сейчас он опасался разбудить Дару и старался остудить голову.
- Рот закрой! Женщину разбудишь.
- Чего? - северянин глянул в глубь зала и заметил разбросанные по спинке
кресла волосы Дары. - Твоя баба? Сдай на пару часов?
Академик не удержал искру - врубил по челюсти так, что захрустели
собственные пальцы, и пьяный жлоб упал навзничь, задрав ноги. Бармен встал
в стойку, из джунглей выглянул униформист, а долганские ночные бабочки
сложили крылышки и замерли.
- Еще раз вякнешь - пасть порву! - шепотом пригрозил Насадный на понятном
северянину языке.
- Ну, бля, мужик!.. Труба! - тот встал на ноги, в руке щелкнул выкидной
нож. - Мочить буду!
В этот миг Насадный вспомнил об автомате, но сумка была слишком далеко -
попробовал оторвать ближайшее кресло: северянин надвигался совершенно
трезво, мягко и играющее лезвие ножа в руке напоминало змеиный стреляющий
язык. Академику вспомнился Кошкин и чеченец, зарезанный в этом зале...
Но вдруг этот неотвратимый таран замер, будто остановленный невидимым
ударом в лоб, мгновенно ослаб, выронил нож и повалился на колени.
Искаженное гримасой ужаса лицо его застыло в маску, покрылось испариной,
трясущиеся руки лапали грязный пол. Извиваясь, с утробным булькающим
звуком, он пополз задом к входной двери, и тогда академик оглянулся...
За его спиной чуть поодаль стояла Дара с рукой, поднятой на уровень лица.
Она была прекрасна, грозна и источала какой-то льдистый и одновременно
обжигающий свет, от которого в глазах наворачивались слезы.
Северянин уполз за дверь, впустив облако пара: на улице морозило...
- Прости, я заснула, - неожиданно виноватым тоном произнесла Дара. -
Почему-то расслабилась...
- Это я сделал, - признался академик и подняв нож, закрыл лезвие. - Возьму
на память...
- Что - сделал?..
- Усыпил тебя, - улыбнулся он, смаргивая слезы. - Ты не спала трое суток...
Тон ее мгновенно изменился, пахнуло холодом.
- Больше не смей. Я не могу оставить тебя без прикрытия. Видишь, что
получилось?
- Что же, теперь мне все время сидеть за твоей спиной? Под твоей крышей?
- Ты пока еще беззащитен.
- Но почему? - он пошевелил разбитыми пальцами, сжал кулак.
- Потому что Странник, - отрезала Дара. - А все странники беззащитны и
уязвимы... Но ты станешь Варгой. Я вижу твою судьбу!
12
В тот момент, когда охранник Конырева вручил ему ключи и документы, Зимогор
не оценил замысла богатенького приятеля и не почувствовал, что значит конь
для мужчины. Но когда вечером, приняв дела старшего инженера, подошел к
своему дому и увидел вишневую "девятку", вдруг услышал ржание горячего
жеребца. Два часа кряду он гонял машину по московским улицам, часто нарушая
правила и совсем забыв, что нет при себе удостоверения водителя.
И удовлетворенный, расчувствовавшийся, полетел в офис к Славке. Тот сидел
за своим столом и разговаривал с молодым негром: на заправках Конырева
работали исключительно африканцы, набранные из Института имени Патриса
Лумумбы или просто с улицы. С одной стороны, он выглядел абсолютным
противником расизма, с другой выражал его крайнюю степень.
- Пусть черные обслуживают белых, - говорил Шейх, когда ему задавали
специфические вопросы. - Я не хочу унижать русских рабским трудом.
В то время русские просто ходили безработными и голодали...
Конырев мгновенно выгнал негра из кабинета, кивнул в его сторону.
- Неплохой пацан. Хотел купить заправку. А деньги, стервец, заработал на
наркоте и сутенерстве. Черными девками торговал и героином. Как ты
считаешь, продать ему? Или нет?
- Спасибо за тачку. - сказал Олег. - От души.
- Ага, оценил! Значит, с работы пнули?
- Не совсем... Едва удержался.
- А что ты за нее держишься?
- Если бы уволили совсем, отрезали бы путь в Манораю. А я хочу туда.
- Может, тебе заправку продать? Одна продажная есть... В рассрочку?
- Слава, я белый человек...
- Так слушай, белый человек, - президентское кресло застонало под Славкой.
- Никак из головы не выходит... Вспомнил я одну цыпочку из архива
Министерства геологии. Правда, ей сейчас уже лет тридцать, но была
прелесть!.. Позвонил и заказал на твое имя обширную справку по Манорайской
впадине. Поедешь завтра и возьмешь. Можешь вместе с Наташкой.
- Мне с тобой никогда не рассчитаться, - буркнул Зимогор. - Ты всех так
цепляешь на крюк?
- И еще. Этот твой космический мусорщик оригинальная личность, но дитя
советской системы. - Шейх достал ежедневник и стал читать. - Закончил
Высшую комсомольскую школу, работал секретарем на плавбазе рыбфлота в
Мурманске. За попытку перехода финской границы получил три года. После
отсидки под чужой фамилией поступил на географический факультет, однако
отчислили с пятого курса, когда вскрылся обман. Через год задержан на
территории Китая за незаконный переход, пять лет исправлялся на рисовых
полях, затем был передан советской стороне и еще два года рубил лес в Коми.
Остался там на жительство, работал в леспромхозе и добивался выезда в
Монголию, но не получил. Потом оказался в Свердловске, там женился на
еврейке и выехал с ней в Израиль как диссидент. Получил израильский
паспорт, обокрал жену и ее родственников и морским путем отправился в
Индию, но по пути был схвачен Интерполом, возвращен в землю обетованную,
где его разоблачили и отправили на девять лет рыть оросительные каналы на
оккупированных землях. Оттуда с помощью палестинцев бежал в Иран, а потом
через воюющий с советскими войсками Афганистан снова хотел пробраться на
китайскую территорию Тибета, но попал в плен к моджахедам и был случайно
отбит нашими солдатами. Вернули в Россию, незаконно продержали два года под
следствием, после чего дали паспорт на настоящее имя и выпустили на
свободу. Он женился и уехал на Алтай, по месту жительства своей супружницы.
Конырев прочитал все это чуть ли не на одном дыхании, отвалился в кресле и
отпыхиваясь, добавил:
- Я менял города, я менял имена!..
- Явный неудачник и бессребреник, - определил Зимогор. - Которых ты терпеть