Чтение 80–й страницы книги ~Без шума и пыли~

и с проволокой, не враз перелезешь. К тому же кто будет средь бела дня
через забор лезть? Разве что алкаши или накуренные какие-нибудь... А они на
таких тачках не ездят.

А почему люди так долго не выходят из машины? Любовью занимаются? Для этого
обычно в середину людного поселка не приезжают. Тем более при свете, пусть
даже с тонированными стеклами. Бывают, конечно, всякие извращенцы, но на
этот ' случай все равно не похоже. Допустим, просто беседуют. А зачем за
угол заехали?

В общем, Таран нажал кнопку переговорного устройства и услышал голос
Ляпунова:

- Что у тебя, Юрик?

- Машина за углом стоит. "Форд-Эскорт" с темными стеклами. По-моему,
стеклят за дачей.

- Спасибо, молодец. Проверим!

Через некоторое время Юрка увидел, как с внешней стороны к воротам дачи
подходит Милка. Таран немного удивился, как такое могло быть, но потом
понял, что "Королеву воинов" не иначе выпустили за забор с задней стороны
дачи, скрытой от наблюдателей с машины. Заодно она, возможно, поглядела,
нет ли каких супостатов с тылу.

- Василиса-а! - по-деревенски зычно окликнула Милка. - В магазин пойдешь?

- Сейчас! - отозвалась блондинка с крыльца, и вскоре Таран увидел на своем
мониторе, что Милка и Василиса движутся в сторону "Форда". Под ручку, как
шерочка с машерочкой. Василиса тащила в руке пустую хозяйственную сумку, а
Милка - крепкий пластиковый пакет, рассчитанный на солидный груз. Юрка
сразу понял, что это и есть проверка. Не иначе баб, вроде бы снарядившихся
для похода в магазин или на базар, послали поглядеть, "кто-кто в теремочке
живет?", точнее, кто в "Форде" сидит.

Когда парочка поравнялась с машиной, Василиса безмятежно пошла вперед, а
Милка приблизилась к "Форду" и постучала в заднее стекло. Таран
передвинулся к окну мансарды, и до его ушей долетел хрипловатый басок
Милки:

- Мальчики, спичек не будет?

Дверцу приоткрыли, Милка прикурила от зажигалки, сказала что-то вроде
"мерси" и, покачивая своими могучими бедрами, двинулась следом за
Василисой.

В тот момент, когда дамы скрылись из виду, в мансарду поднялся Топорик и
сказал:

- Так, юноша, топай, поправляй здоровье, пока не остыло. Каша - класс! Я б
на этой белобрысой запросто женился.

Само собой, что Юрку два раза упрашивать не пришлось...

В ГОСТЯХ У ГЕНЕРАЛА

Первое, чему удивился Вредлинский, так это тому, что он жив, цел и
невредим. Затем он удивился тому, что находится не в каком-то подвале или
яме, а в комнате с относительно свежим воздухом и даже с окном без решетки.
Ни кляпа, ни пластыря, ни ушных затычек не было. Глаза тоже вполне свободно
смотрели на мир, насколько им позволяли близорукость и астигматизм.
Впрочем, очки лежали поблизости, на небольшой тумбочке. Обстановка в
комнате напоминала скорее гостиничную, чем тюремную: деревянная кровать,
платяной шкаф, кресла, даже телевизор.

В отличие от Манулова, который не запомнил даже самого момента похищения,
Эмиль Владиславович прекрасно сохранил в памяти все, что предшествовало его
появлению в этой комнате. И то, как проклятая Василиса отправила его
наверх, и то, как вместо Али на супружеской постели оказалась какая-то баба
огромных размеров, которая спеленала его как младенца, и то, как откуда-то
выскочил чернявый парень, и то, как утащили в машину... Не запомнил
Вредлинский только одного: каким образом его доставили в эту комнату.
Должно быть, его усыпили, но этого момента в памяти не отложилось.
Вредлинский не запомнил даже, как его раздели и уложили в кровать,
заботливо накрыв теплым ватным одеялом.

Как уже говорилось, воздух в комнате был свежий, но не холодный. Нацепив
очки, Вредлинский разглядел стоящие у кровати шлепанцы и еще раз удивился,
потому что это были не чьи-нибудь, а его собственные тапочки, которые он
надел в прихожей всего за несколько минут до похищения. Шлепанцы, как
известно, на ногах удерживаются слабо, тем более если человека в них
куда-то тащат. Эмиль Владиславович был очень рад, что похитители оказались
настолько корректны, что не потеряли их. Как многие пожилые люди,
Вредлинский испытывал чувство некой мистической привязанности к старым
вещам, которые служили ему на протяжении многих лет. Если такая вещь вдруг
портилась, приходила в негодность или терялась, он сильно расстраивался.
Иногда ему даже казалось, будто это какой-то знак свыше, предупреждающий
его о близости собственной кончины.

Надев тапочки, Эмиль Владиславович первым делом подошел к окну. Не то чтоб
Вредлинский прикидывал возможность побега, но все же надо было хоть чуточку
осмотреться.

Увы, ничего такого, что бы как-то намекало на то, где он находится, Эмиль
Владиславович не увидел. Его глазам предстал всего лишь прямоугольный
внутренний двор серого шестиэтажного здания. Во дворе был сквер с еще не
облетевшими, мокрыми деревьями и кустами, парковалось несколько
автомобилей. На небольшой детской площадке копошилось с десяток малышей, и
несколько бабушек и мам степенно прогуливались поблизости. Выехать из этого
двора можно было только через арку, находившуюся на противоположной от
Вредлинского части дома. Но что там, за этой аркой, он не видел, потому что
находился на шестом этаже - угол был слишком острый. Так или иначе, но
таких дворов полно в Москве, есть они и в Питере, и в десятках других
российских городов. Впрочем, есть такие дворы и в других странах, особенно
ближнего зарубежья и бывшего соцсодружества.

После этого Эмиль Владиславович потрогал дверь, и вот тут у него впервые
возникло ощущение несвободы. Дверь была заперта снаружи - стало быть, те,
кто его похитил, не хотели, чтоб Вредлинский куда-то вышел из этой
комфортной камеры. Тем более что туалет и умывальник тут тоже имелись.

Поскольку разгуливать в нижнем белье Эмиль Владиславович не хотел, то
принялся разыскивать верхнюю одежду, опасаясь, что похитители ее не
оставили. Однако тут он ошибся, ни, разумеется, не стал из-за этой ошибки
расстраиваться.

Вся верхняя одежда обнаружилась на плечиках в платяном шкафу. Правда,
карманы были абсолютно пусты. Обнаружились даже куртка и ботинки, которые
вообще-то были оставлены им в прихожей. Так или иначе, но Эмиль
Владиславович оделся и уселся в кресло. В его положении оставалось только
ждать, когда появятся хозяева здешнего заведения, и надеяться, что они не
изменят к нему своего корректного отношения.

Вредлинский включил телевизор. Не просто так, от скуки, а все с той же
целью: выяснить, куда его увезли. Поэтому, когда он стал переключать каналы
и оказалось, что они родные, московские, на душе стало чуть-чуть полегче.

Некоторое время он просидел в кресле, глядя обрывки фильмов и передач на
разных каналах. Каждый рекламный ролик, перебивавший эти самые фильмы и
передачи, его раздражал. Вредлинский подозревал, что 90 процентов жителей
бывшего Союза делают то же самое, и коммерческий эффект от рекламы
ничтожный. Если кто покупал порошок "Ас" и нашел его приличным, то и без
"тети Аси" будет им пользоваться, а тот, кто не покупал "Миф-лимон", то все
равно его покупать не будет, несмотря на все потуги "Мойдодыра". Ну, а
дамы, которые "открыли для себя прокладки", и вовсе могут отдыхать...

Совершенно неожиданно на Вредлинского нахлынула ностальгия по прежним,
советским временам, когда был всего один, потом два, потом три и уж под
самый финиш - пять каналов. И был главный, первый канал ЦТ, который говорил
все, что было положено знать людям, - в 18.00 "Новости", в 21.00 - "Время".
И жить было в общем приятно и спокойно, потому что ни об убийствах, ни о
грабежах и изнасилованиях, ни о коррупции чиновников там не говорилось.
Была для этого другая передача: "Человек и закон", в которой, однако, ни
обгорелых и расчлененных трупов крупным планом, ни катастроф, ни слез не
показывали. Но зато уж если говорили, что такой-то чиновник берет взятки, а
директор магазина ворует, то все могли быть уверены - их наверняка посадят.
Это звучало на всю страну, и основная масса людей была уверена, что
справедливость восторжествовала.