Чтение 80–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

автобусе, под охраной с мигалками. Молчали: волновались.

В Боровицкие ворота вкатили не тормозя. Завертели головами. Никаких
разрушений в Кремле на первый взгляд заметно не было. Но за одним углом
мелькнул штабель кирпичей, за другим возились у бетономешалки работяги в
свежих синих спецовках. Лейтенант сдержанно показал Шурке большой палец.

Из гардероба дружно отправились в туалет, хотя нужды не было. Поправляли
гюйсы и ремни перед зеркалом во всю стену.

Пришлось ждать на диванах в закрытом холле. Аккуратные елки, словно
стриженные садовником под ранжир, синели за высокими окнами. Официанты с
внешностью дипломатов предложили напитки. Хотелось пива, но ограничились
соками и кока-колой; да пива вроде и не было.

- Прошу следовать за мной.

Георгиевский зал оказался не так велик, как представлялось по телевизору.
По стенам посверкивало, по полу отблескивало, сверху переливалось - по
сравнению с Зимним здесь отдавало наивной варварской роскошью. "Не
Корбюзье", - тихо заметил Беспятых, отмечая, однако, неровность дыхания.

- На этой дорожке постройтесь, пожалуйста. Нет, офицеры с этого края...
Так, а матросы - в две шеренги. Полшага назад.

Плечи расправились, животы втянулись. Телевизионщики настраивали камеры.

Подумалось, что на этом паркете, дав шаг, легко поскользнуться в ботинках
на флотской кожаной подошве. И хотя жарко не было, тут же начали потеть.

- Приготовились. Телевидение - отойдите немного.

Путин вошел во главе свиты своей неисправимой походкой. Перевалочка
немного сгладилась, зато проявились подчеркивающие ее строевые элементы. Он
встал рядом с гнутым столиком, на котором свитские в известном им порядке
разложили коробочки.

Родной замполит не изменился, но одновременно это был чужой и даже
незнакомый человек. Так меняет подкожную маску член семьи в незнакомой семье
служебной роли и обстановке. Ольховский подумал, что закон избавляться от
соратников, бывших близкими внизу и на ты, совершенно естественен.

Суть краткой речи свелась к советской формуле, что подвиг "Авроры" будет
жить в веках. Долг, честь, Россия.. Горд, рад. Вернуть стране достоинство.
Аплодисменты.

Приступили к награждению.

- Золотая Звезда Героя России вручается командиру крейсера "Аврора"
капитану первого ранга Ольховскому.

Нужно послужить не один год, чтобы оценить правильную дозу небрежности и
самоуважения в строевом шаге. Команда оценила.

- Спасибо, Петр Ильич. Это подвиг. Если честно - это подвиг. Позволь, я
тебя обниму. Еще поговорим сегодня.

- Служу Отечеству!

Ольховский не заметил, кто сунул ему в левую руку букет. Объективы камер
мешали быть самим собой, заставляли позировать. Путин улыбался старой доброй
улыбкой. Ольховский с изумлением почувствовал, что готов расплакаться.

- Золотая Звезда Героя России вручается старшему помощнику крейсера
"Аврора" капитану первого ранга Колчину.

Обнимая одной рукой Колчака за плечи, Путин другой рукой незаметно и
чувствительно ущипнул его за ляжку. "Это тебе за День Флота", - шепнул он.

Третью Звезду вручали Шурке. Забыв инструкцию ("топать не стараться"), он
дал ножку. Подвески люстр вздрогнули. В голове вертелась дурацкая мысль:
передать в камеру привет родителям и Майе, как на "Поле чудес".

На место он возвращался тише, тут и споткнулся, причем уже на дорожке. И,
еще ловя равновесие, успел подумать, что это не прямой репортаж, в передаче
это вырежут.

Остальным дали ордена в порядке старшинства: офицеры, мичманы, старшины,
матросы. Кондрат тоже забыл инструкцию ("руку крепко не жать") и от полноты
изъявления чувств заставил Путина поморщиться.

Церемония уложилась в двадцать минут. По мере снижения званий скорость
увеличивалась.

Банкет был накрыт неподалеку. Хотя и ему предшествовал краткий
инструктаж, но Ольховский, памятуя свою первую парадную трапезу в Москве, с
рыбой постарался дела не иметь.

Столы стояли покоем. Первую выпили стоя. Повернулись в очередь чокаться с
Путиным, но эту затею обслуга тихо пресекла ("если он сам подойдет к вам -
пожалуйста; оставаться на местах"). Качество жратвы было вне конкуренции, но
поначалу кусок в горло не лез. Макс с завистью пялился на зажаренную целиком
индейку: она оказалась уже разрезанной на тончайшие ровные ломти, чего не
было видно, пока не ткнули вилкой. Бохан опомнился первым и принялся уминать
в себя все подряд. Зазвенели, застучали, зажевали; разошлись.

"Швед, русский колет, рубит, режет", - приготовил фразу для записи
Иванов-Седьмой, обрабатывая баранью отбивную на косточке.

- Смотри, какая интересная нервная реакция, - сказал доктор. - Мы
выполнили задачу, добились успеха. Остались живы, здоровы, на свободе...

- Бабок сколотили слегка, - вставил Мознаим и налил.

-... Вместо стенки получили ордена в Кремле - уже неслабо. Где же прыжки
от восторга? Нет прыжков от восторга. Какое-то ощущение обыденности. Почему?
Потому что пережито большое напряжение, и стресс еще не снят. Удивительно
умеет природа портить нам радость от жизни.

- А ты почему икру без масла намазываешь? - спросил Беспятых.

- А зачем лишние калории?

Беспятых закусил стопку жюльеном и, примериваясь к заливному, поиграл
ножом, на котором прыгала электрическая змейка. Заливное упало на салфетку,
а салфетка с колен на пол, откуда и была мгновенно и незаметно подобрана
официантом. Беспятых с неудовольствием посмотрел на разоренное блюдо и
потянулся к ветчине.

- С возрастом мы замечаем, - сказал он, жуя, - что все радости, которых
мы ожидали под фанфары, незаметно проникли к нам с заднего крыльца.

- Ты у нас философ.

- Это не я. Это один старик, который понимал в пожрать!

Произнеся первый тост. Путин лишь притрагивался к своей рюмке. Он
посмотрел на часы. Перед ним поставили чашку с чаем. Ольховский достал
сигарету, под которой возник огонек зажигалки. Когда огонек исчез, появилась
пепельница.

- Так толком и не поговорили, Петр Ильич, - сказал Путин. - Ладно, что ж
делать. Приеду в Питер - свидимся. Ну что... Кончай палить. Всему свое
время. Домой-то хочется?

К его уху склонился референт, помощник, секретарь, кто там они все есть:
"Владимир Владимирович. Вам пора... "

У Ольховского было заготовлено большое прощальное наставление. Необходимо
было постоянно контролировать разминирование Москвы; сажать виновных в
невыплате пенсий; тихой сапой подрыться под нефтяные монополии; резко
упростить формальности усыновления сирот; вкачать средства во флот
немедленно; до черта всего. Он тоже посмотрел на часы. Черт, все это было и
так ясно. Вместо этого он сказал:

- С чиновниками - это у тебя неплохо вышло, Владим Владимирович.

- Ну, на ход ноги, - сказал Колчак. - Хочется приватно сказать что-нибудь
такое торжественное. Типа: мы тебе передали эстафету, теперь ты давай
следующий этап. А если что - мы придем еще раз, маршрут проложен. Что в
сокращенном варианте звучит: за благополучный проскок!

Когда Путин ушел ("Продолжайте, не торопитесь. Это мне пора, извините"),
Иванов-Седьмой ехидно спросил:

- Что-то я в тебе не замечал, Николай Палыч, пристрастия к
верноподданическим текстам. Давно ли ты собирался ему приказ на брюхе
татуировать?

Впервые в жизни Колчак выглядел сконфуженным.

- Есть у русских эта гадкая черта, - пожаловался он, - за глаза поливать
власть, а в глаза ни с того ни с сего лизать. Не понимаю. Вроде и по делу
сказал. А получается - сам выдвинул, и самого же перед ним в прогиб несет.

- Прессуют нас прессуют, а раб не выдавливается, да? - посочувствовал
Беспятых.

- Клизму всем поголовно, - сказал доктор. - И позадно. Как очистительный
этап демократии.

- Что ж. Опыт с птеродактилем у тебя уже есть.

- Не завидую я ему, - вздохнул Ольховский. - Одна разборка с Жуковым чего
будет стоить.

Возвращались в темноте. Мознаим вынес под тужуркой бутылку виски, ее
отобрали и пустили по автобусу. Пить больше, вроде, и не хотелось, но
добавить - это святое.

- Что за идиотское название награды: "За заслуги перед Отечеством второй
степени"! - возмущался Груня. - Что второй степени - отечество? Или заслуги?
Козлы!

На корабле тосковал Куркин с парой вахтенных. Награждение привезенными им
орденами произвели перед строем со всей возможной торжественностью.

Заснуть не удавалось. Курили, разговаривали, ходили к командиру клянчить
спирт - дал. Планы были радужные.

"Немало я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке", - тихо гонял в
радиорубке маркони. Втиснулся Макс с кружкой чифира; отхлебывали, перепуская
затяжку через глоток, набился народ и стал петь.

Мознаим подсчитывал полученные "Авророй" деньги: большая часть
сохранилась. Но при делении на сорок пай получался не астрономический. Он
усовершенствовал калькуляцию: ввел зависимость от званий, должностей и
выслуги лет - вышло куда веселей. Он озабоченно предвидел трудности с
уговорами начальства на свою систему дележки.

"Мечта разыскивает путь - открыты все пути", - писал Иванов-Седьмой; он
был счастлив.

Беспятых снился викинг в очках и с "конским хвостиком".

Колчак брился: это его успокаивало. Ольховский звонил в Петербург. Доктор
мерил новый костюм, купленный на размер меньше. Серега Вырин в четвертый раз
рассказывал кубрику, как он снял на Тверской негритянку и имел ее в служебке
"Националя" всего за чирик швейцару. На самых горячих местах Сидорович ронял