несколько гадких стебельков, настолько мелких и переплетенных между собой,
что вроде бы уже и не мох, а какие-то белые волоконца слизи, застывшие на
холоде. Калика пытался жевать, но челюсти не двигались. Попробовал
сглотнуть, но из горла шел сухой жар, опаляя пальцы Томаса. Томас поспешно
зачерпнул воды, она тут же пролилась, но несколько капель попали калике в
рот. Он медленно облизал губы, сделал трудное глотательное движение.
тебе!
образ благородного Роланда, погибшего, когда прикрывал отход войск своего
сюзерена Карла Великого. Его ждала прекрасная Альда, любил ее, но как
истый рыцарь любви предпочел дружбу: умирая, прощался не с Альдой, а с
Дюрандаль -- свой спатой-мечом...
скажешь.
близкого водопада не слышал надсадного дыхания, а луна каким-то чудом
отыскала в ночном небе облако и пряталась за ним. Томас в страхе, но уже с
безнадежностью, потряс друга, похлопал по щекам, вдруг калика медленно
повернул к нему бледное, сразу очень исхудавшее лицо с запавшими глазами:
кинжальной раны уже не текла, но и не засыхала, от брызг ручья калика был
мокрый с головы до ног, как и Томас. Вторая рана на боку чуть кровоточила,
но самую малость, словно кровь уже вся вытекла. Под лопаткой торчали два
крохотных прутика. Томас глухо застонал, поняв, что постоянно задевал их,
когда, как мешок с камнями, болтался на плече калики.
надеждой.-- Сэр калика, еще есть шанс...
вниз, руки раскинул, словно упал с огромной высоты.-- Наконечники сидят
неглубоко, чую.
тот -- мокрый, залитый кровью -- сразу выскользнул из ослабевших рук.
Мышцы спины калики, где засело железо, дернулись, и Томас закусил губу,
страстно желая себе умереть прямо на этом месте, но умереть так, чтобы
калика стал здоров взамен.
наконечники соскочат.
начал долгое мучительное движение наверх. Тут же хлынула кровь, потекла по
спине!
наконечника, Томас замер: деревянный прут выходил быстрее. Древко
выскальзывает из железа! Удерживая окровавленный обломок прута, чтобы
наконечник бугрился под кожей, Томас припал ртом, попробовал полоснуть
выпуклость зубом, но кожа калики была дубленая, твердая. Томас в отчаянии
закрыл глаза, чтобы не видеть кровь, прижал зубами выпуклость, придерживая
ее древком, начал прокусывать такую прочную неподдающуюся кожу.
сам быстро терял кровь. Зубы скрежетнули о железо, он осторожно потянул за
древко. Бесформенный окровавленный комок поднялся из раны: железный
наконечник, облепленный сгустками крови. В ушах рушились горы, ржали кони
и звенели мечи, сквозь этот шум услышал далекий голос:
живому, вытащил стрелу, сразу начал черпать ледяную воду, плескать на
залитую кровью спину. Красные потеки воды в начинающемся рассвете сбегали
обратно в горную речку.
холода...
чувствовал рук по локти, даже по плечи. Калика с великим трудом
перевернулся, сел, упирая в землю руками. Желтый как мертвец, он исхудал
за ночь, черты лица заострились, снова напомнил того паломника, с которым
Томас встретился за стенами Иерусалима.
скачи, аки птаха, хоть ползи, аки змей, но уйти надо. Где-нибудь есть мост
или переправа, они скоро переберутся сюда.
покачиваясь. Томас со страхом и удивлением смотрел в хмурое напряженное
лицо. Калика перестал качаться, повернул голову:
страхом и непониманием думая о странностях жизни. Сорок калик, оказавшиеся
богатырями неслыханной силы, что могли бы стать потрясателями королевств,
этот необыкновенный попутчик, друг, а теперь уже и побратим -- ведь вкусил
его крови, кто они? Какие свершения считают подвигами, если не замечают
нынешних деяний? Славу поют рыцарю, сразившему дракона, а эти почти голыми
руками перебили чудовищ из ада, тут же забыли об этом, словно отогнали
мух... Калика же вовсе не понимает, что сейчас каждый его шаг -- подвиг!
истерли лодыжки. Калика часто оглядывался, и Томас приходил в ужас, что
друг страдает больше за него, чем за себя.
никогда не сумеет оплатить ничем похожим. Страдать за других -- это из
дремучего язычества, что уже пало под ударами победоносного учения Христа.
Правда, сам Христос пострадал за других, но Христос тогда был еще сам
грешником...
попробовал идти на четвереньках, но проклятая цепь чересчур коротка,
пришлось бы как червяку по палочке выгибать спину... Томас застонал сквозь
зубы, но движение не замедлил, ведь калика страдает больше, его грех взял
на свои плечи, язычник проклятый, ну прямо как подвижник из Назарета...
окреп, и Томас, к своему страху и стыду, чуял, что силы калики с каждым
мгновением возвращаются.
как поверхность старого болота, долина. Деревья из сплошной травы торчали
тесными стайками, резко выделяясь на плоской, как стол, равнине. Кое-где
кудрявился кустарник -- густой, скученный, ветка к ветке, будто держал
оборону против наступающей рати травы и чертополоха.
порой тащат сильные руки. Доковыляв до ближайших кустов, оба рухнули в
тень -- солнце уже вскарабкалось высоко. Томас дышал часто, в груди
хрипело, скрежетало, словно ножом скребли по сковородке.
деревню... Слышишь собак? Значит, близко. Возьму молоток, клещи...
Железные браслеты растерли ноги до мяса, почти до кости, кровь и сукровица
сочатся все время, от боли иной раз темнеет в глазах.
чтобы мог выдернуть перо из задницы. Я не христианин, сопру молоток и не
устыжусь. Правда, монету оставлю...
траве в тени дерева. Усталость рухнула на него, как боевой конь в полном
снаряжении. Он раскинул руки, провалился в забытье.
меча, но руку дернуло болью, звякнула цепь. Меча не оказалось, он лежал
навзничь, над ним высились трое башнеподобных мужчин с грубыми лицами. Все
в кожаной одежде, удобной для охоты, из-за плеч высовываются луки, на
поясах тяжелые ножи, все трое держали короткие копья, упирая их железные
острия Томасу в живот и под ребра.
кровью. Томас в бессильном отчаянии закрыл глаза, простонал сквозь зубы: