прочитывает потом толковые и немногословные записи княжеского крестника.
Ныне, понимает Алексий, Феогност замыслил помочь князю неложно и указует к
тому ближайшие и вернейшие пути. Симеон выслушивает отца и митрополита.
Осторожно спрашивает о дарах. Казна зело истощена, но для таковыя нужи...
Калита кивает. Он умеет и может быть нескупым, когда дело требует того.
выяснено. Можно расслабить ум, волю и даже члены. Калита сильнее сутулит
спину, Симеон встряхивает кудрями, Феогност вопрошает княжича о здоровье
жены, крестник говорит крестному о неисправах, замеченных им в княжеском
селе под Владимиром. Руки оживают, тянутся к вину и закускам. Идет уже
необязательное, не о главном деле, застольное собеседование равных,
близких друг другу и не часто собирающихся вместе людей. В этот час более
даже, чем в предыдущий, они чувствуют свое единомыслие, и радуют друг
другу, и понимают один другого. Сколь долгими годами трудов - и каких
трудов! - достиг князь Иван сего доброго застолья! Завтра будут
изготовлены грамоты, с коими бояре поскачут в далекую землю, а ныне Иван
Калита подымает налитую появившимся из-за дверей молчаливым служкою чару
темно-пурпурного вина и произносит, улыбаясь:
улыбаются, хотя и мыслят про себя, что всего этого могло и не быть и не
сидели бы четверо в этой тесной горнице, ибо хитроумный грек не так уж
любит Калиту (невзирая на все старания последнего), как залесскую землю и
свое на ней положение, премного подкрепленное волостями, кормлениями и
церковною данью... А повернись по-иному судьба? Но судьба не повернулась
по-иному! Он провожал Александра в Орду, он встречал тело убитого
тверского князя и пристойно отпел его вкупе с игуменами и попами
владимирских храмов. И Калита не поставил этого ему в упрек даже и в
сердце своем. Калита был умен, и Феогност понял: теперь подошло время
неложного союза с одним, единственным оставшимся в живых хозяином
залесской земли.
один Иван чует, почти знает уже, сколь близок предел его сил и сколь
нужна, сколь надобна посему поспешливость в деле, ради коего собрал он
сюда своих сотрапезников. Ибо без духа не живет плоть, без веры не стоит
земля, без власти духовной рушит в ничто власть земная - княжеская,
цесарская ли, господарская или иная прочая, - любая власть не стоит на
земле без духовной опоры своей.
шапки на затылки. Тута и сам станешь в мыле, коли кони не идут!
Непривычная крестьянскому глазу тяжесть камня пугала. Там, где сани с
подсанками, груженные тремя и даже пятью бревнами, легко бы прошли,
волокуши с белым мячковским камнем тонули в снегу, проваливались. Лед на
Москве-реке грозно трещал, прогибаясь, и Мишук, срывая голос, вновь и
вновь орал задним:
такое, что кони и те шарахались, натягивая хомуты на уши.
начинающие отставать от берегов закраины москворецкого льда. Когда первая
волокуша свернула вдоль Неглинной, выбравшись наконец на берег, Мишук
перекрестился мысленно: кажись, пронесло! Сам надумал вывезти весь камень
нынче, не сожидаючи полой воды, и боярина уговорил, а тут - на-поди!
Морозы стояли лучше не нать, а как лишь пробили путь, пала теплынь, того и
гляди, реку сломает!
мокрых коней на угор и, взвалясь на конь, тяжело поскакал к голове обоза.
Весело белела на крутояре новорубленная стена Кремника, и Мишуку любо
было, что и его труд вложен в городовое дело. Даве выбрал час, самолично
облазал прясла по-за портомойною башней. Нет, не подгадили мастера, стену
свели на диво и закрыли пристойно, любо было и поглядеть!
растянувшегося на добрых четыре перестрела обоза. Здесь, на взъеме к
монастырю, возчикам вновь пришлось-таки попотеть. Подтаявший снег пахнул
свежими огурцами, навозом. Тянуло дымком с монастырской поварни, запахом
варева, и у Мишука засосало под ложечкой. Он все же настоял, чтобы возчики
сперва свалили камень возле начатой еще по осени и возведенной до
полуоконья церквы, отвели перепавших с пути коней к коновязям, напоили и
задали овса, а уж потом повел изголодавших, взмыленных, стойно лошадям,
мужиков к монастырской трапезной, где, по уговору, им уже была
приготовлена горячая снедь: щи, каша, рыбники (стоял пост, и мясного не
подавали).
перекрестив лбы, ринули к чашкам и хлебу. Монах, распоряжавший в
трапезной, строго смотрел, как кирпично-красные с мороза, пропахшие своим
и конским потом мужики жрут и чавкают, утирают мокрые носы кто ладонью, а
кто подолом долгой свиты, рыгают, гомонят и гогочут, поминая дорожные
страхи. С лаптей и валенок натекли грязные лужи, и монах тихим сердитым
голосом наказал служкам:
монастыре. Сором!
по пути ковш кислого квасу, он с сожалением покинул свою дружину и пошагал
вослед за служкою через монастырский двор.
обитый серебром возок. <Никак сам Протасий Федорыч пожаловал?> - догадал
Мишук, только теперь извинив в душе брюзгливого монаха в трапезной.
им. Служка оробел и мялся. Мишук сам помыслил было: взойти али обождать?
Но боярин был все же-знакомый, свой, и он, нахрабрясь, взошел по ступеням
и толкнул тяжелую дверь покоя. В полутемных сенцах кто-то в рясе и
распахнутом тулупе преградил было ему путь:
сидел сбоку на лавке - большой, сивый, словно закаменелый, воистину
бессмертный. На Мишука поднял незрячий, остраненный взор. Не узнав,
отворотил было лик, но, услышав голос - Мишук, низко поклонив,
приветствовал боярина по имени-отечеству, - вновь вгляделся, уже
внимательнее, и обнажил в улыбке желтые редкие зубы.
вспомнил имя старого дружинника своего. - А тута почто? А, камень!
Сказывал Василий, сказывал! Да ты будто ищо и прясла рубил?
Протасий веселый глаз.
Протасьичем не обижен!
и боярин. В келье, кроме отца келаря и эконома, сидело еще трое монахов, и
по платью понял Мпшук, что не из простых. <Уж не сам ли митрополит
пожаловал?> - испугался он, на всякий случай низко кланяясь всем поряду.
темно-прозрачных глаз, широким лбом и негустою бородкою клином, вгляделся
в Мишука, в ответ на поклон осенил его крестным знамением и, погодя,
вопросил:
правая рука митрополита русского, он отвечал не робея). - Полой воды-то
еще сколь сожидать? Да и так-то способнее оно кажет! Перегружать ие
надоть, от места до места вези!
показал изрядно! И кметь лихой! С тобою мы тогда Михайлу-то?.. - отнесся
он к Мишуку, припоминая.
давно! А вс° вот так: напомнит что ся о том - и сердце защемит о
погинувшем сыне, первенце, Даниле Протасьиче, что так и предстоял в памяти
молодым, юным, почти мальчиком, так и предстоял, не старея, не меняя
облика своего...
заговорили со старшим возчицкой дружины. Келарь спросил, добра ли снедь и
по нраву ль монастырь.
податься... У меня ить и дядя, отцов брат, Грикша Михалкич, тута был, в
затворе.
Так-то он старец Гавриил будто. А преж того был он в Даниловом монастыри
келарем.
Нортон Андрэ
Бажанов Олег
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Русанов Владислав
Пехов Алексей