потому шапки были из лучших лучшие, соболиные и бобровые, как и выходное
платье бояр - парчовые и бархатные зипуны, шелковые ферязи; цветные,
зеленые и красные сапоги были из мягкого тима и восточного сафьяна, шитые
шелками и жемчугом, в руках стариков - драгоценные посохи резного рыбьего
зуба, усыпанные камнями, яхонтами и бирюзою. На невысоком раззолоченном
резном стольце восседал Дмитрий в шапке Мономаха и в подобии византийского
императорского саккоса с золотыми бармами на плечах. Из-под парчового,
усыпанного жемчугом подола едва выступали загнутые носы сапожек, пурпурных
- в подражание обуви цареградских василевсов. Он глубоко вздыхал, озирая
бояр - гордился собой.
Волуй, повестил об укреплении города Волока, куда решением думы предлагал
послать воеводою опытного воина, князя Василия Иваныча Березуйского.
Великие бояре согласно склонили головы, возражений ни у кого маститый,
прославленный в боях воин не вызывал.
переговорах с князьями Оболенским и Тарусским. Имени тверского князя пока
никто еще не называл, но оно чуялось, висело в воздухе, особенно когда
встал Федор Кошка и начал сказывать ордынские новости.
Орда потеряла Хорезм; Абдуллах нетверд на престоле, слух идет, что Мамаю
он надоел и тот мыслит его заменить Мамат-Салтаном; в степях за Аралом
появился какой-то Тимур Аксак, и, словом, можно покудова не ждать пакостей
от Орды, не до того им! Хотя и прискорбно, что Мамай все не понимает, кто
ему враг и кто друг, и что лепше бы ему с Москвою навечно мир поиметь
добрый! - Последнее Кошка, усмехнувши, добавил сам от себя и сел под
одобрительные перешептыванья бояр.
Ольгерда немецкие рыцари отняли град Ковен, он теперь со всею силою
литовскою, как уже вызнано, отправится его отбивать, а, значит, похода на
Русь или на Северские княжества в ближайшие месяцы ожидать неможно.
поруха вышла? У меня ить терем сгорел в волости, и с зерном, с портами, со
всем! Ничо не поспели вывезти! Твой, тысяцкой, недогляд! - Григорий Пушка
аж с места вскочил.
задохнувшийся от гнева Григорий Морхинин сел, в свой черед подал голос:
ратям незнамо сколь д°н надобно до Москвы брести... Повести нам, Василь
Василич!
раздает нуждающим из княжьих анбаров? Кто счел, кому и сколь пошло того
зерна? Который раз молвим: пущай будет обчий боярский догляд, не то, хоть
и не сблодит Василий, а поруха кака, все будет на °м!
забегали глаза у юного князя при слове <государевы житницы>,
поддерживаемый сыном, поднялся с лавки, сложив руки на навершии посоха,
изрек:
Москвы, яко самоуправец есть и выше себя, окроме Бога самого, никого же
веси на свети с°м! Дозволь, князь-батюшка, выслушать холопа твоего
верного, Лександру Минича, сыновцы коего, дети витязя, честно сложившего
главу свою за ны в сече с Литвою, преизобижены кровно Васильем Васильичем,
понеже выбиты из деревни с ругательством многиим, и деревня та отобрана у
их...
Василь Василич, привставая с места и наливаясь темною краскою гнева. -
Крестьянское пепелище и то до двадцати летов не займуют! Може, воротит
домовь али родич обретется! Родовая земля неотторжима! На том стоим все!
Русь на том стоит! Порушь право на землю, и Руси не станет!
Твое слово будет впереди! Дозволь, княже! - И, уловивши легкий кивок
Дмитрия, махнул рукою в сторону двери. Александр Минич с племянниками
ворвались в палату и дружно упали на колени.
твой, не по грамоте, почто сам Василий над нами насилие учинил! Боярскую
вину князю ведати! От тебя, княже, суд и исправа, в чем повинны, дак
повинны тебе, а не тысяцкому!
поток Александрова красноречия. - Пущай виноват Минич, пущай доподлинно
заехал деревню ту! Но и то спрошу, а кто та вдова, чья она, чей кус
перехватил сын героя, убиенного на рати Ольгирдовой? Ведомо ли вам, бояре,
кто есть сей? Вернее, кто он был? А я скажу, скажу всем, и тебе, Василий!
Сей владелец был некогда послужильцем Василия Вельяминова, и, изменою
поступив в службу к Алексею Хвосту Босоволкову, мыслил убить нового
господина своего, и убил, зарезал на площади, чем сугубую услугу учинил
тысяцкому Василию!
вотчинных правах наших! Но не забудем и то разглядать, кто и за что
получил земли свои! За кровь ли предков, в честных боях пролитую на
рубежах земли в споре ратном с врагами, али, как тут, за убиение единого
из нас, за зло, в ны вносимое, за раздор и смуту и прямое преступление
противу всех божеских и человеческих начал? Кто есть насильник, и кто
злодей?! И почто Василий Вельяминов, утаясь князя и думы государевой,
своею волей возвратил сей дар крови рекомой вдове? Не оттого ли, бояре,
что и сам был в замысле том и убиении невинного?! Рано забыли мы зло,
учиненное меж нас на Москве!
Иные сурово поджали губы. Иван Родионыч, хмурясь, опустил голову. Семен
Жеребец недоуменно вглядывался в лик тысяцкого, точно видя его впервые.
Княжата усмехались, переглядываясь меж собой.
Андрей, обретя пущую силу голоса, добивал его:
нашим, и о чем ведет переговоры нынче Иван Вельяминов, опять же не
спросясь думы и князя самого?! Коею благостынею задумал он вознаградить
град Московский? Ведомо всем, как в тоя же Рязани спасался Василий с родом
своим опосле убиения Алексея Хвоста! Дак вопрошу теперь: нам ли, государю
нашему, князю ли Олегу мирволит тысяцкой града Москвы?!
лихорадочного румянца на лице, закусив губу и опустивши очи долу, вцепясь
побелевшими пальцами в подлокотники, сам слушал Андрея не прерывая.
Давешнее напоминание о Гедиминасе, погубившем Витеня и захватившем
литовский престол, мешая думать, не шло у него из головы.
предупрежденный Кошкою, он все же такой поносной клеветы от Андрея Иваныча
не ожидал. Во все время речи в мозгу у него лихорадочно прокручивалось
одно и то же: <Кого, кого вместо меня? Тысяцким! Самого Андрея? Стар! На
ладан дышит! Ивана Мороза? Всеволожа? Зернова? Афинеева? Ни один не пойдет
противу отца! Кто же, кто? Не Григорий же Пушка! Или Федька Свибло?
Возлюбленник княжой! Нет, молод, бояре не примут!>
старец уселся, так и не предложив никого взамен.
стукнуло - запретить! Но, встретив смелый взгляд Ивана, уступил. Помедлив,
неохотно кивнул головою.
мгновенную тишину. - Лепше ли было бы Олегу Рязанскому ныне с Михайлой
Тверским и Ольгердом Литовским дружбу вести, нежели с нами, московитами?
Супротив всей земли русской, господа бояре, да еще и Литвы, не выстоять
нам!
Иваном, не в силах зараз перейти от одной мысли к другой, но уже чуя, что
молодой Вельяминов опять, как и многажды до того, оказался по-своему прав,
и, доведись до дела, сам Алексий не выскажет чего иного...
тишины, - деревня своя, родовая. Вотчина, а не даренье мое! А что касаемо
Никиты Федорова, - он приодержался, проглотил тугой ком, подступивший к
горлу, закончил сумрачно: - убитого в том же бою, на Тростне, в том же
полку Дмитрия Минича, честно живот свой сложившего за русскую землю, что
касаемо его... - Василь Василич вдруг махнул рукою и сел, договоривши безо
всякой связи: - А зерно - пущай! Пущай думою делят, слова не скажу!
одеянии своем и в белом клобуке Алексий. И по мере того, как он шел,
смолкала молвь, обнажались головы и лица склонялись к благословляющей руке
митрополита. Для всех председящих владыка Алексий был и о сю пору паче
князя самого.
благословил Дмитрия и, склонив лоб, оглядел собрание. На темном сукне его
облачения ясно и строго горел золотой крест и осыпанная жемчугами панагия,