сейчас времени, сколько он уже пробыл в "Колорадо" или здесь в бальном
зале. Время потеряло значение.
преуспевающим радиокомиком, а потом, на заре эры телевидения, стал звездой
варьете. Тот рассказывал страшно длинный и смешной анекдот про
кровосмешение между сиамскими близнецами. Вот на глазах у Джека женщина в
разукрашенном лифе и шальварах медленно извиваясь раздевается под
несущийся из музыкального автомата стук и грохот (похоже, это была музыка
Дэвида Роуза к "Стриптизерке"). Вот он идет по вестибюлю в компании еще
двух человек, оба его спутника - в вечерних костюмах по моде конца десятых
годов, и все трое распевают про засохшее пятнышко на панталонах Рози
О'Греди. Кажется, Джек помнил, что выглянул из большой двустворчатой двери
и увидел повторяющие изгиб подъездной дороги изящные округлые арки,
очерченные гирляндами китайских фонариков. Они светились мягкими
пастельными тонами, как тусклые драгоценные камни. На крыльце горел
большой стеклянный светильник в виде шара, порхающие вокруг ночные
насекомые бились об стекло, и какая-то частичка Джека - возможно,
последняя крошечная искорка трезвости, - пыталась втолковать ему, что уже
шесть часов декабрьского утра. Но время отменили.
слой за слоем...)
Какой-нибудь поэт-недоучка, который теперь торгует чистящими средствами в
Уосоу или страховыми полисами в Индианаполисе? Может быть, это он сам
придумал? Неважно.
он по небу ночному...)
кружились пары, кто-то в костюмах, кто-то - нет, ровно играла какая-то
послевоенная группа - но которая то была война? Можно ли сказать точно?
прекрасной женщиной.
белый шелк, она танцевала близко-близко, легонько, приятно прижимаясь
грудью к груди Джека. Белые пальцы сплелись с его пальцами. На ней была
усыпанная блестками черная полумаска, а зачесанные на сторону волосы
мягкой поблескивающей волной лились в ложбинку между их соприкасающимися
плечами. Юбка у платья была длинной, до полу, но время от времени Джек
касался ногой ее бедра и в нем крепла уверенность, что под платьем -
гладкая, припудренная нагота.
скрывала, даже прижималась к нему теснее.
напоминает аромат лилий, прячущихся в укромных расселинах, заросших
зеленым мхом, куда солнце заглядывает ненадолго, а тени длинны.
не заметит. Он слишком занят тем, что дразнит бедняжку Роджера.
почти без паузы рванули "Тональность индиго".
который стоял у стола с напитками. С ним была девушка в саронге. На
закрытом белой скатертью столе выстроились в ряд ведерки со льдом, в них -
шампанское. В руке Дервента пенилась бутылка. Смеясь, собралась группа
людей. Перед Дервентом и девушкой в саронге на четвереньках выделывал
нелепые антраша Роджер, за ним вяло волочился хвост. Роджер лаял.
несколько свистков.
Внутри дырок для глаз ворочались глаза Роджера, взволнованные, горящие
безумным весельем. Он вытянул руки, согнув и свесив кисти.
низверглась на поднятую вверх маску. Роджер разразился неистовыми
хлюпающими звуками. Все снова зааплодировали. Некоторые женщины визжали от
смеха.
прижимаясь теснее. - Все так говорят. Знаете, он бисексуал. А бедняжка
Роджер просто гомик. Один раз он провел с Гарри уик-энд на Кубе... ну, это
было месяцы назад... и теперь повсюду таскается за ним и виляет хвостиком.
всяком случае, там, где дело касается его гомосексуализма... а Роджер
просто обезумел. Гарри сказал, если Роджер придет на бал-маскарад одетый
песиком, хорошеньким песиком, он может передумать, а Роджер так глуп, что
он...
эстрады, чтоб передохнуть.
должна... Дарла! Дарла, девочка моя милая, где же ты пропадаешь?
глупо глазел на нее, не в состоянии понять, как вообще вышло, что они
танцевали вместе. Он не помнил. Все случившееся с ним, кажется, не было
взаимосвязано. Сперва тут, потом бог знает где. Голова кружилась. Пахло
лилиями и ягодами можжевельника. Теперь впереди, у стола с напитками,
Дервент держал над головой Роджера крошечный треугольный сандвич и
заставлял сделать обратное сальто к общему веселью зевак. Собачья маска
была повернута кверху. Серебристые бока костюма вздымались и опадали.
Роджер вдруг подпрыгнул, подогнул голову под брюхо и попытался
перевернуться высоко в воздухе. Однако он слишком устал, прыжок вышел
недостаточно высоким и бедняга неловко приземлился на спину, как следует
приложившись головой о кафельный пол. Из-под собачьей маски вырвался стон.
неверным шагом отправился в другую сторону, смутно ощущая, что болен.
с низким лбом, в белом кителе официанта, он чуть не упал. Нога задела
нижнюю хромированную полку тележки и бутылки наверху дружно и мелодично
зазвенели.
заперт здесь и, испытав чуть ли не клаустрофобию, Джек захотел выбраться.
Ему захотелось, чтобы "Оверлук" снова стал таким, как прежде... свободным
от незваных гостей. Ему, как подлинному открывателю пути, не оказали
должных почестей - он оказался лишь одним из десяти тысяч веселящихся
рядовых гостей, песиком, который по команде кувыркается и служит.
Вежливый, беглый английский в устах этого головореза звучал
сюрреалистически. - Хотите выпить?
мелодии "Домой с войны". Кто-то уже подбирал аккомпанемент на классном
"стейнвее".
благодарностью выпил, чувствуя, как джин пресекает и разносит в клочья
первые поползновения трезвости.
был забит джином и нереальностью. Каждое слово казалось крупным, как кубик
льда.
- Но закончить Джек не смог. Он не мог произнести это.
слишком поздно.
извлек его из несопротивляющихся пальцев Джека и приготовился налить еще.
На тележке стояла белая пластиковая корзиночка, полная оливок. Они