Чтение 80–й страницы книги ~По тонкому льду~

населения, появлялся в разных местах, действовал дерзко, бесстрашно.

Его видели в одежде рыбака, горожанина, итальянского или немецкого
офицера. В сорок втором году, в феврале, он подорвал в Афинах пятиэтажное
здание НСДАП. Он потопил корабль "Василевск-Георгиос", который вез немцев на
остров Крит. Корабль от взрыва разломился пополам. Затем пустил ко дну
испанский военный транспорт "Сан-Исидоро". На острове Парос, в порту, он
потопил еще один транспорт с горючим. В Салямине подорвал и пустил ко дну
три немецкие подводные лодки, а несколько повредил. Это был блестящий
спортсмен. Ночью он выплывал в море, к стоянке лодок, держа при себе
магнитную мину. Вблизи лодки нырял, прикреплял мину к корпусу и возвращался
на берег. В Ларисе он подорвал немецкий воинский эшелон. В Патрасе уничтожил
взрывом береговые артиллерийские укрепления и колонну автомашин с бензином.
В Макрополо подорвал арсенал. Но это не все. Самый большой урон нанес Юрий
немецкой авиации. Он устроился работать переносчиком грузов на авиационное
предприятие "Мальзиниоти" вблизи Афин. Точнее, в предместье Афин. Там
собирали, испытывали на стендах и отправляли на остров Крит авиационные
моторы. На Крите моторы ставили на самолеты, которые перегонялись в Африку в
распоряжение Роммеля. За небольшой отрезок времени четыреста самолетов,
вылетевших с острова Крит, потерпели катастрофу в воздухе. Не десять, не
сто, а четыреста самолетов! Немецкие специалисты потеряли голову. Абвер и
гестапо сбились с ног. Никто не предполагал, что причину катастрофы надо
искать не на Крите, а на месте сборки моторов. Юрий изобрел смесь. Она
состояла из металлической пыли и каучука. Эту смесь он и его люди при
переноске моторов через трубки насыпали в подшипники. Когда моторы
запускались, смесь от высокой температуры плавилась и лишала смазку ее
качеств. И все. Розыск виновников аварий зашел в тупик. Вот тогда в Грецию
приехало несколько гестаповцев, и в их числе Себастьян Андреас. Нужно отдать
ему должное, он обладал каким-то особым, собачьим нюхом. Ознакомившись с
обстановкой, Андреас сказал: "А что, если моторы не везти на остров Крит, а
поставить их в самолеты здесь, на месте сборки?" Инженеры так и поступили.
Три мотора поставили на предприятии "Мальзиниоти". Самолеты поднялись в
воздух и недалеко от афинского берега среди бела дня на глазах у всех упали
в море. Стало ясно, что виновник диверсии находится в Афинах. Тогда-то и
вспомнили об Иванове-Шайновиче. Если вначале за его голову назначали премию
в полмиллиона драхм, то теперь увеличили до миллиона, а вскоре до двух,
затем до пяти миллионов. Наконец усилия гестаповцев увенчались успехом.
Нашелся предатель, позарившийся на такой громадный денежный куш. В октябре
сорок второго года грек Ламбринопоулос выдал Юрия. Его схватили и заключили
в тюрьму "Аверофф". Началось следствие.

Я слушал Гизелу затаив дыхание. Какие люди живут на свете! Юрий не
просто герой. Он герой дважды, трижды, четырежды. Подумать только -
четыреста самолетов, корабль, два транспорта, эшелоны, укрепления, подводные
лодки! Это под силу не одному, не двум людям, а целому воинскому
подразделению. И не всякому! Таким боевым счетом может гордиться, допустим,
авиационный полк.

- Открытый процесс в Афинах начался при мне, - продолжала Гизела. -
Юрия обвинял наш военный прокурор Стумм. Я сама слышала, как Стумм,
обращаясь к Юрию, сказал: "Очень жаль, что вы были не с нами, а против нас".
А уже здесь я узнала, что на рассвете четвертого января Юрия расстреляли.
Это произошло на стрельбище в Кесариани. И вы знаете... в последнюю минуту
Юрий сделал попытку к бегству. Его ранили в ногу. Стоять он уже не мог.
Тогда его привязали к доске и расстреляли.

Мы долго молчали, глядя в печь, где догорали поленья. Я думал: "Почему
Гизела поведала эту историю именно мне? Что это значит?" И я спросил ее. Она
ответила, правда, не сразу:

- Потому, что ваш друг напомнил мне Юрия.

Я не поверил. Гизела, по-моему, тоже понимала, что ответ ее прозвучал
неубедительно.

Часы показывали десять. Как быстро пролетело время! Я встал и сказал,
что мне пора идти.

Уже в передней, провожая меня, она любезно произнесла:

- Приходите, когда вам захочется. Вечерами я всегда дома. Знаете что?
Нам завтра или послезавтра будут выдавать пасхальные посылки. Там будет,
видимо, кое-что хорошее. Закуска разная...

Я заверил Гизелу, что приду непременно, даже если не будет закуски.

Она улыбнулась и подала мне руку.

22. События и новости

По сути дела, это был первый по-настоящему весенний день. Дул теплый
восточный ветер, солнце палило, таял снег.

Утром недалеко от управы я столкнулся нос к носу с Костей. Под глазом у
него сиял огромный багрово-фиолетовый фонарь.

- Где это тебя угораздило?

- После расскажу, долгая история, - деловито ответил он. - Сегодня в
семь приходите. Демьян зовет.

Так, не переговорив, мы расстались.

На службе я узнал, что Воскобойников от нас уходит. Ему поручают
формирование карательного батальона из бывших советских граждан, ставших
изменниками Родины.

О том, что такой батальон уже начал формироваться, мы знали давно.
Знали мы и о том, что вербовка добровольцев в него продвигается очень туго,
со скрипом. Пока удалось укомплектовать взвод. Он располагается во дворе
полиции и проходит обучение. Бойцы взвода оружия не имеют. Немцы не без
оснований раздумывают, вооружать их или нет. Они знают, что винтовки и
автоматы можно повернуть куда угодно, даже против хозяев. Не при чем здесь
Воскобойников - для меня не совсем ясно. До войны он трудился в системе
"Заготскот", в армии не служил, а тут вдруг... военачальник!

Перемещение Воскобойникова отразилось на моей служебной "карьере".
Бургомистр приказал мне принять дела секретаря управы. Я попробовал было
заартачиться, но господин Купейкин дал понять, что делается это не без
благословений коменданта - майора Гильдмайстера. Я покорился. В конце концов
секретарь управы - это не нарком и я не глупее Воскобойникова.

Воскобойников явился сегодня в полдень в полной немецкой форме, при
оружии, но без погон. Форма шла ему как седло корове. Был он экспедитором,
экспедитором и останется. И толку из него не выйдет. Так думал я.
Воскобойников думал иначе. Вводя меня в курс секретарских дел, он, между
прочим, сказал:

- К первому мая я им сделаю такой батальончик, что они пальчики
оближут.

Так именно он и сказал - "сделаю".

Когда он передал мне дела, печать и ключ от несгораемого шкафа, я
сказал ему, что не совсем уверен, справлюсь ли с новыми обязанностями.

- Не боги горшки лепят, - сказал Воскобойников и покровительственно
похлопал меня по плечу. А прощаясь, попросил: - Если вам будут попадаться
желающие послужить под моим началом, направляйте их в батальон.

Весь день я входил в обязанности секретаря, мыкался из одной комнаты в
другую, копошился в бумагах, измучился окончательно и был крайне рад концу
рабочего дня. С удовольствием покинул сырые стены управы и вдохнул теплый
весенний воздух.

Прежде чем отправиться к Демьяну, мне надо было заглянуть домой. Я
пошел мимо сельхозкомендатуры. С недавних пор этот путь стал моим постоянным
маршрутом. Я рассчитывал встретить Гизелу, но еще ни разу мне это не
удалось. Нужно же так! И сегодня я шел без всякой надежды, но вдруг увидел
ее возле почты. Гизела прохаживалась вдоль фасада. Сердце мое зачастило.
Конечно, она ждала меня. Но я ошибся. Она ждала машину с тем самым немцем, к
которому я ходил за циркуляром. Их вызывал начальник гарнизона. Все это
выяснилось, когда я подошел к Гизеле и поздоровался.

- Вас можно поздравить? - спросила она.

- С чем?

- С повышением.

- А как вы узнали? Это решилось лишь сегодня.

- Это решилось два дня назад в моем присутствии у господина
Гильдмайстера. Вы счастливчик, вам везет. И Гильдмайстер, и Земельбауэр...
Почему вам так верят?

Я развел руками.

- Здравствуйте! - прозвучало вдруг рядом по-русски, и я увидел
прошедшего мимо полного пожилого субъекта... Лицо его показалось мне очень
знакомым.

Гизела холодно кивнула. По лицу ее пробежала гримаса брезгливости.

- Идиот, - тихо проговорила она.

- А что такое? - недоумевал я.

- Я видела этого типа однажды, его принимал на дому Земельбауэр. С тех
пор он считает своим долгом здороваться со мной. Или это достоинство - быть
платным агентом гестапо?

- Дело вкуса, - неопределенно ответил я.

- Идите. Вон машина. Пока! Мы не станем бравировать нашей дружбой,
правда?

Эта короткая встреча оставила что-то теплое в моей душе.

Я был у Гизелы уже трижды, не считая той злополучной ночи. Наша дружба
крепла. Но только ли дружба? Что-то большое, радостное входило в мое сердце
и заставляло думать, постоянно думать о Гизеле. И вот сейчас. Не успел
проститься с ней, а в голове мысль: "Когда снова увижу? Когда?"

Весна ли, чувства ли теплили меня? Я шел и улыбался ветру, солнцу.
Мечтал. О чем? Сам не знаю. Наверное, о будущем. А быть может - о близком.
Мне казалось, что скоро, очень скоро произойдет необыкновенное. Стоит только
напрячься, захотеть - и оно приблизится!

И вот в это радостное ощущение почему-то вошел досадным пятном толстяк,
которого я только что видел, разговаривая с Гизелой. Откуда он? Почему мне