дают, вот я там и проедаюсь шофером в совхозе... - А документы у тебя
есть?
гимнастерки справку об освобождении с изменением меры пресечения.
подписку о невыезде..." Так у вас там на Петровке целая канцелярия для
тебя такие справочки шлепает,- хмыкнул он.
я руками.
тоненький лучик надежды.
грузовик пригнал в ОРС завода "Борец", у них с нашим совхозом договор
есть,- разгрузил картошку и собрался уже назад ехать, а на Сущевском
валу ЗИС-101 выкатывает на красный свет и на полном ходу в меня - шарах!
Меня самого осколками исполосовало, а они там, в легковой-то, конечно, в
кашу. А пассажир - какая-то шишка на ровном месте! Ну конечно, сразу
здесь орудовцы, из ГАИ хмыри болотные понаехали, на "виллисе" пригнал
подполковник милицейский - шухер, крик до небес!
это он сам в меня на красный свет врубил, а они все хотят носилки с
пассажиром тащить.
доброхоты, адреса свои дали, телефоны. А меня везут на Мещанку - там у
них городское ГАИ,свидетельствуют, проверяют, не пьяный ли я. А у меня с
утра маковой росины во рту не было.
и вознес я снова хвалу Жеглову, который начисто отмел предложения о
любой уголовщине в моей легенде. А горбун сидел совершенно неподвижно,
поджав ножки под себя, и глядел на меня в упор. Только кролик кряхтел и
шевелился у него на коленях.
что был я судимый и зона у меня стокилометровая, так они прямо взъелись:
надо, мол, еще выяснить, не было ли у тебя умысла на теракт!..
открыто во дворе стоит ЗИС-5 с ярославским номером и разбитой кабиной, и
на посту службу несет словоохотливый милиционер, который без утайки всем
желающим рассказывает об аварии на Сущевском...
неделю, парюсь, и следователь из меня кишки мотает, хотя от допроса к
допросу все тишает он помаленьку, пока не объявляет мне позавчера:
экспертиза установила, что водитель легковой машины ЗИС-101 был в
сильном опьянении. Будто оно не в тот же вечер установилось, а через
неделю только. Правда, мне Евгений Петрович еще третьего дня сказал:
дело твое чистое, на волю скоро выскочишь, нет у них против тебя ничего,
иначе одними очняками уже замордовали бы...
же это тебе Фокс так поверил?
не было. Да и показался он мне за эти дни мужиком рисковым. Я, говорит,
игрок по своей натуре, мне, говорит, жизнь без риска - как еда без
соли...
доведут до цугундера,- сквозь зубы пробормотал горбун...
только глазом зыркнул в ее сторону:
чуточку окопаться бы на этом малюсеньком плацдарме...
зону-сотку определили и судили тебя ранее за что?
для убедительности расстегнул ремень и задрал гимнастерку, показывая
свои красно-синие шрамы на спине и на груди.- Вторая группа
инвалидности. Оклемался я маленько и здесь, в Москве, устроился шоферить
на грузовик. На автобазу речного пароходства. Тут меня как-то у
Белорусского вокзала останавливает какой-то лейтенант: мол, подкалымить
хочешь? Кто ж не хочет! На два часа делов - пятьсот рублей в зубы.
Поехали мы с ним на пивзавод Бадаева, он мне велит на проходной путевой
лист показать - все, мол, договорено. Выкатывают грузчики две бочки пива
помог сгрузить.
стойло! В ОБХСС на Петровке спрашивают: вы куда дели с сообщником пиво?
С каким, спрашиваю, сообщником? А который по липовой накладной две бочки
пива вывез, говорят мне. Я туда-сюда, клянусь, божусь, говорю им про
лейтенанта, описываю его - высокий такой, с усиками и ожогами на лице. В
трибунал меня - четыре года с конфискацией...
живот держался. Оказывается, знает он того лейтенанта - кличка ему
Жженый, и не лейтенант он, а мошенник...
головой, и я почувствовал, как меня поднимает волна успеха: аферист
Коровин, по кличке Жженый, сидел в потьминских лагерях и опровергнуть
разработанную Жегловым легенду не мог. И случай Жеглов подобрал
фактический, они могли знать о нем.
маленького графинчика. Милостиво кивнул другим - и вся банда рванулась к
стаканам. Налили, подняли и чокнулись без тоста. И тут я увидел, что ко
мне со стаканом тянется бандит, который сидел в торце стола - сначала
спиной ко мне, а потом все время он как-то так избочивался, что голова
его оставалась в тени. А тут он наклонился над столом, протянул ко мне
свой стакан и сказал медленно:
вокруг, только сердце оторвалось и упало тяжелым мокрым камнем куда-то в
низ живота, и билось оно там глухими, редкими, больными ударами, и
каждый удар вышибал из меня душу, каждый удар тупо отдавался в
заклинившем, насмерть перепуганном мозгу, и в горле застрял крик ужаса,
и только одно я знал наверняка: все пропало, безвозвратно, непоправимо
пропало, и даже смерть моя в этом вонючем притоне никому ничего не даст
- все пропало. И мне пришел конец...
смотрел на него, потому что ничего нет страшнее этого - увидеть лицом к
лицу человека, от которого ты должен сейчас принять смерть.
Напротив меня сидел Левченко. Штрафник Левченко. Из моей роты...
судимость посмертно, потому что он погиб в санитарном поезде, когда их
разбомбили под Брестом. До этого его тяжело ранило в рейде через Вислу,
мы плавали туда вместе
и он выпал из лодки у самого берега... Значит, не погиб. И вернулся к
старым делам. И уже час слушает, как я тут выламываюсь...
подумал, что горбун должен быть серьезным мужичком, коли сумел
установить среди этих головорезов такую дисциплину, что за все время без
его разрешения никто рта не открыл.
харчей на твой достаток смотреть больно...
пшеничного хлеба заедал, и все время давил на меня тяжелой плитой взгляд
Левченко. Господи, неужели можно забыть, как мы плыли в ледяной воде под
мертвенным светом ракет, как лежали рядом, вжавшись в сырую глину за
бруствером и прислушиваясь к голосам немцев в секрете? Но ведь, если
вдуматься, может быть, и те немцы, которых мы одновременно сняли финкой
и ручкой пистолета, были тоже неплохие люди - для своих товарищей, для
своих семей. А для нас они были враги, и, конечно, мы им врезали от
души, не задумываясь ни на секунду. И я теперь дополз до их окопа, я уже
через бруствер перевалился, но здесь меня ждал Левченко, и то, что мы с
ним оба русские, уже не имело значения, потому что я приполз сюда,
чтобы, как и тогда, год назад, взять его самого и дружков его "языками",
я пришел взять их в плен, и кары им грозили страшные, и он знал об этом,
и он хорошо знал фронтовой закон - уйти за линию фронта назад он мне не
даст. Смешно, но, увидев именно Левченко, я ощутил впервые
по-настоящему, что между мной, Жегловым, Пасюком, Колей, всеми нашими
ребятами, и ими, всей этой смрадной бандой, их дружками, подельщиками,
соучастниками, укрывателями, всеми, кого мы называем преступным
элементом, идет самая настоящая война, со всеми ее ужасными, неумолимыми
законами - с убитыми, ранеными и пленными.
- те, кто доживет до победы,- станут какими-то образцовыми гражданами.
Но все равно не верилось, что, выжив на такой страшной войне и получив
жизнь вроде бы заново, человек захочет ее опять погубить в грязи и
стыдухе. Ну что же, рядовой Левченко видел, как воевал его комроты
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий
Перумов Ник
Шилова Юлия