моем возрасте люди становятся чувствительны ко всяким переменам. - Тут он
зябко передернул плечами и с томным видом откинулся на подушки. Но на душе
у него было тревожно, неспокойно.
ровестника. Пленный был сухощавый, подтянутый человек с твердым, спокойным
лицом. Обращал на себя внимание пронзительный взгляд его несколько
поблекших серых глаз в морщинистых веках.Офцера доставили к Лансдорфу из
госпиталя, где ему поспешно наложили швы на раны, только с тем, чтобы
сделать его транспортабельным. Переливание крови и введение в вену
тонизирующих средств на короткое время придали пленному физические силы,
которых он уже совсем почти лишился: жизнь его угасала, он был крайне
слаб. И все же ценой невероятного нервного напряжения он проявил редкое
самообладание, и нельзя было заметить, что всего только сутки назад этот
человек лежал на хирургическом столе.
ни от сигареты.
за наглость, если бы в его поведении чувствовался хотя бы малейший оттенок
наигрыша.
сказал с усмешкой:
вы, следователей, которые полностью ознакомили меня со всеми приемами
гестаповской техники. - Осведомился: - Или вы хотите применить нечто
исключительное? Так не теряйте времени.
эту откровенность с вами только потому, что как офицер, ценю мужество, кто
бы им не обладал.
находите, что это похоже на капитуляцию?
всерьез.
подчиненным о ваших банальных рассуждениях?
родину - чего уж банальней!
когда мы будем допрашивать вас.
обязан, если бы вы пояснили, какие есть возможности для ее осуществления.
прием.
циферблат. Спросил:- Все-таки стоит ли? Может, вы еще подумаете? -
Пообещал с уваженительной интонацией:- Я могу согласиться. Даже если вы не
сообщите ничего существенного. Мне было бы приятно сохранить вам жизнь.
его.
старомодной шпаргалке.
о стол, чтобы встать.
полагаете, что мы позволим вам умереть героем? Вы наивны. Листы вашего
допроса уже заполнены, и на последнем отлично воспроизведен ваш автограф.
И мы дадим прочесть ваши показания некоторым вашим сослуживцам, и, даже
если они не обнаружат склонности оказать нам услугу, мы све-таки сохраним
им жизнь и даже поможем кому-либо из них бежать и перейти линию фронта. И
о вашей измене, - да, сфабрикованной нами измене, - станет известно у вас
на родине. - Лансдорф откинулся в кресле, спросил с холодной ненавистью: -
А вы полагали, что мы просто расстреляем вас как пленного офицера? Мы
уничтожим вас как человека.
губы судорожно сжались, побелели.
воздействия неэффективны. Надеюсь, вы не испытываете никаких сомнений в
том, что мы поступим именно так, как я вам сейчас сообщил?
вздулись вены. Страшным усилием он положил здоровую ногу на перебитую и,
ракачивая ею, вдруг спросил хрипло:
столь же неторопливо вынул из нее несколько фотографий - женщины и детей,
- подал офицеру. - знакомые вам лица? - Пообещал, - Они будут стыдится
вас. На всю жизнь вы станете для них источником позора.
блестящими, почти светились. И тут же он откинулся на спинку стула,
вздохнул с облегчением:
сделал попытку встать.
локтем в лицо, увернулся от другого. Нервы переводчика не выдержали -
раздался выстрел...
его предложение целесообразным. Ясно, что у этого офицера репутация
настолько устойчива, что применять к нему подобную акцию не имело смысла.
бенаказанно оскорбили, уличив в неблаговидном поступке. Это было очень
неприятное ощущение, и оно еще усугублялось размышлениями о том, что для
формирования разведывательных кадров ему впервые придется пользоваться
человеческим материалом, лишенным привычного для Лансдорфа практицизма,
который он всегда считал прочной основой для вербовки.
сотрудничал с одним французским офицером - снабжал его секретными
материалами и в обмен получал подобные же документы. Это облегчило обоим
продвижение на избранном ими поприще: одному в германском генеральном
штабе, другому - во французском генеральном штабе. И надо сказать, что ни
один из них ни разу не обманул другого, не уронил своей офицерской чести,
не прибег к мошенничеству, и все сведения, которыми они обменивались,
имели равнозначную ценность. И за всю дальнейшую жизнь Лансдорфу ни разу в
голову не пришло, что он поступал тогда бесчестно. Смело, рискованно? Да,
с этим он согласен. Но и только.
эти мысли раздражали его. Он чувствовал себя обманутым. Не этим офицером,
нет. Он совсем иначе представлял себе тот народ, без победы над которым
существование Третьей империи было зыбким. И впервые за последние годы
Лансдорф почувствовал некую неуверенность. Впрочем, он спасительно
приписал эту неуверенность усталости, возрасту и тому беспокойству,
которое возникло у него после давнего разговора с Канарисом.
что Советский Союз оказался единственной страной, где все попытки
сформировать "пятую колонну" не увенчались успехом. И когда Канарис
рассказал об этом Лансдорфу, тот даже не решился доложить ему, что в
оборонительных боях под Оршей участвовали заключенные из оршинской тюрьмы
и только единицы перебежали на сторону немцев. Потом, когда атаки немцев
были отбиты, заключенных снова отправили в тюрьму. Однако командующий
советской дивизией настоял, чтобы ему разрешили сформировать из них
отдельное подразделение. Узнав об этом, Лансдорф приказал направить
перебежчиков в это подразделение для подрывной работы, но солдаты, бывшие
заключенные, не подымая шума, придушили их металлическими касками.
информации с несомненностью утверждали, что в России после изъятия земли у
зажиточных крестьян и различных репрессий, коснувшихся многих людей,
создалась достаточно благоприятная почва для сколачивания специальныз
подразделений, способных вести широкие подрывные действия.
данные военнопленных следует прежде всего учитывать при вербовке агентуры,
эти указания часто настолько не совпадали с поведением русских на
допросах, что ставили сотрудников абвера в затруднительное положение.