провозглашения конституции 1793 года (Что может быть страшнее
националистической слепоты?!).
в рабочих кварталах. Семьи не намерены отдавать кормильцев в царскую
армию, они не хотят получать похоронки из Маньчжурии. (Твоя прокламация об
этом издана невероятным тиражом - 25000!!!) Через два дня после того, как
Егор Сазонов убил министра фон Плеве, на Маршалковскую вышли тысячи наших
и ППС с пением "Варшавянки". В августе - повсеместные демонстрации против
военно-полевого суда над незабвенным Марцыном Каспшаком, стычки с
полицией, всеобщая стачка строителей. (Я очень жду, что ты напишешь
большую статью о Марцыне.) В сентябре - демонстрации, организованные нами
и левыми пэпээсами против еврейских погромов; огромные процессии во время
суда над Каспшаком. В ноябре наши либералы вручили Дурново "записку" с
пожеланием либеральных реформ; через день - вооруженная демонстрация наших
и ППС. Потом - известная тебе история с провокацией правых папуасов,
которые не могли спокойно относиться к контактам между рядовыми ППС и нами:
В декабре - всеобщая студенческая демонстрация в защиту Егора Сазонова;
вылилось это шествие в массовое выступление, которое мы поддержали. Еще
раз спасибо за твою прокламацию об этом - Сазонов честный человек, жаль,
что такие погибают по милости эсеровских вождей. В этом году, в 1905,
сразу после молебнов и елок повсюду расклеен царский рескрипт, запрещающий
в Варшаве и Лодзи любые собрания, демонстрации, митинги. Сейчас готовим
стачки и митинги - несмотря на угрозы. Я намеренно выделил Варшаву:
столица - зеркало, в ней все видно. Об остальном допишу оттуда - завтра
снова отправляюсь в Край, не забывай газету, пиши и заставляй писать
товарищей постоянно.
сделал вырезки; он вел досье каждый день, не доверяя эту работу - пока
бывал в Кракове - никому; сел за материал в номер; обхватив лоб узкой,
сильной ладонью левой руки, замер над листом бумаги; несколько раз
заглянул в русско-польский словарь - надо было перевести Ленина, его
статья только что пришла из Швейцарии.
Юзеф читает - будто декламирует поэзию в новой, модной в Италии манере
футуристов-анархистов - рублено, сжато, резко.
тем преступлениям царизма, которые начали обнаруживаться с самого начала
войны...
Офицерство оказалось необразованным, неразвитым... лишенным тесной связи с
солдатами... Без инициативного, сознательного солдата и матроса невозможен
успех в современной войне, - читал Дзержинский. - ...Царизм оказался
помехой современной организации военного дела...
культурным строем никогда еще не была столь теской, как в настоящее
время...
Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма... Недаром так тревожится
самая спокойная и трезвенная европейская буржуазия, которая всей душой
сочувствовала бы либеральным уступкам русского самодержавия, но которая
пуще огня боится русской революции..."
внимательно слушавшему его, и продолжал:
немецкой буржуазии, - что взрыв революции в России вещь совершенно
невозможная...
зависимость от духовенства. Говорят, что крайние элементы среди
недовольных представлены лишь маленькой горсткой людей, которые могут
устроить путчи... и террористические покушения, но никак не вызвать общее
восстание. Широкой массе недовольных, говорят нам, не хватает организации,
оружия, а главное - решимости рисковать собой. Русский же интеллигент
настроен обыкновенно революционно лишь до тридцати примерно лет, а затем
он прекрасно устраивается в уютном гнездышке казенного местечка..." Но
теперь, продолжает газета, целый ряд признаков свидетельствует о крупной
перемене. "Носителями революционного движения в новейшей истории давно
стали крупные города. А в России именно в городах идет брожение... А если
последует революционный взрыв, то более чем мнительно, чтобы с ним сладило
самодержавие, ослабленное войной на Дальнем Востоке". Да. Самодержавие
ослаблено. В революцию начинают верить самые неверующие. Всеобщая вера в
революцию есть уже начало революции. О ее продолжении печется само
правительство своей военной авантюрой. О поддержке и расширении серьезного
революционного натиска позаботится русский пролетариат".
сам. Думаю, скоро мы переберемся туда все и будем издавать нашу газету
открыто. Пан Норовский, прошу нафабрить усы - вас будут встречать с
песнями!
товарищами, которые провели его к границе, остался один, прислушался: не
схваченная еще льдом река шумела, - как тогда, в Сибири, - единым, литым,
морозным, мощным шумом.
ковшиком, ухнул выпью: охотник, он умел имитировать крик птиц, гусей
наманивал, селезней.
корме, был мал ростом, но длинным веслом управлял ловко - даже капли
ледяной, дымной воды, казалось, стекали бесшумно, а ведь на границе каждый
звук громок и страшен.
сеном; тоненькое тело лодки качнуло; Дзержинский развел руки, чтобы
сохранить равновесие. Замер. Прислушался. Все было тихо, только дышал он
прерывисто и, как ему казалось, громко, до невозможного громко.
кроме членов Главного Правления партии.
неподвижные глаза "графа", Анджея Штопаньского. Мальчишка почти совсем не
подрос, только лицо стало морщинистым - от ветра, видно; здесь зимние
ветры продувные.
шепоту - он был свистящим; так в спектаклях, которые дети на Рождество
Христово разыгрывали в Дзержинове, говорили злые волшебники; Феликс всегда
плакал, отказывался, хотел быть ангелом.
вашего брата через границу таскаю, дурю пограничников, сучьи их хари!
стала.
три.
Передашь, что я просил устроить тебя в рабочую школу на Ляшковской. Они
знают. Жить будешь в моей комнате - кровать там есть.
Здесь - я себе хозяин, меня просят - не я.
Особенно тем, которые дают работу. Пошли, теперь можно, они сменились.
надо учиться. Без этого нельзя. Тебя ударила жизнь, но если б не было
честных людей, мир бы кончился.
за рабочих, да? А я сел за сестру с братьями. Их люди сгубили,
обыкновенные люди - никто руки не протянул. Пошли, время.
Нортон Андрэ
Трубников Александр
Сертаков Виталий
Маккэфри Энн
Посняков Андрей
Белов Вольф