пулемет и шутки ради выпускал очередь по окну, которое ему чем-то не
нравилось.
посреди улицы и орали:
за три квартала, автомобили уворачивались. При виде такого вольтерьянства
проворно выскочил из-под земли и распахнул дверь бар "Бухой утеночек".
Следом за ними попыталась было прошмыгнуть внутрь тощая грымза лет этак ста
пятидесяти с нашивками капрала Лиги Здоровой Морали, но Савва угрожающе
поднял пулемет, и грымза молниеносно ретировалась.
холодной курятиной. Мертвый Подпоручик быстро захмелел, матерно ругал за
бездарность, казнокрадство и монархизм какого-то полковника Стеллера по
кличке Стеллерова Корова, проводил обстоятельный разбор атаки на местечко
Дула , потом безо всякого перехода стал делиться
романтическими воспоминаниями о сестре милосердия Жене из Киева.
незримом отдалении, за сотканным из нежных гитарных переборов занавесом.
прозрачную жидкость с медицинским запахом. - Дин скооль, мин скооль!
и сухость в горле, какие остаются после залпом выпитого спирта.
тогда с Женей тоже пили спирт, закусывая тушенкой, тускло светила коптилка
из снарядной гильзы, по стеклам шлепал дождь, на улице топтались мокрые
лошади, у платья черноволосой сестрички милосердия были страшно неудобные
крючки, а дурацкий героизм первых недель войны давно выветрился, и война
становилась привычкой, аэропланы в такую погоду не летали, и бомбежки можно
было не опасаться, у Жени были серые глаза, по улице, полосуя лучами фар
плетни, ехали броневики, похожие на взбесившиеся скирды сена...
слушали Мертвого Подпоручика с умиленным вниманием. Бар понемногу заполнялся
народом.
потому что о прошлом известно досконально почти все, - негромко говорил
незнакомец. - Недаром вы, фантасты, как только зайдет речь о машине времени,
норовите отправить хрононавта в прошлое. Там он будет знать все наперед, и
одно это как бы делает его выше тех, на кого он смотрит... Один Уэллс
оказался смелее всех, отправив героя на миллионы лет вперед. Но я не о
фантастике. Вы ведь знаете, как бережно люди сохраняют старинные предметы.
Реставрируют старые автомобили, собирают древние книги, ломятся на
исторические фильмы, взахлеб читают исторические романы... А мода? Я недавно
смотрел снятую в двадцатых годах кинокомедию. На экране не появилась
героиня... Ее нельзя было отличить от девушки нашего времени, Гай. Шапочка,
прическа, шарф до колен... А фасоны платьев? Разрезы на юбках - основательно
забытая мода двадцатых годов. Люди неосознанно тянутся к прошлому...
тоже... неосознанно тянусь. Всегда лучше возвращаться туда, где знаешь все
обо всем, не зря же мы так любим ездить в города нашей юности, только в
большинстве случаев такие поездки не приносят ничего, кроме горечи и печали
- старые дома затерялись среди выстроенных в наше отсутствие, и с большим
трудом узнаешь улицы, изменились маршруты автобусов, приезжие толпы всосали
и растворили коренных старожилов... Бродишь по улицам и все всматриваешься в
лица прохожих, стараешься отыскать давних знакомых, только вот беда: нет их,
нет...
одна собака тебя не знает, тебе никто ничего не должен, как и ты никому,
такую свободу чувствуешь, словно на крыльях летишь... Выпьем, а?
сволочей. Разведем толстовщину, достоевщину, ефремовщину, расстегнем на все
пуговицы загадочную славянскую душу, водки нажремся, поплачем - куда там
практичной Европе... Простые мы, как сибирский валенок, и слабость наша в
этом, и сила. Сидим-сидим - потом взыграет, и смотришь, поперся холмогорский
парняга в двадцать лет латыни учиться, другой крылья выдумал, а третий и
того почище - орбитальные станции планирует за полсотни лет до практического
воплощения... Немец с евреем - человеки практичные, с материнским молоком
хитрость всосут и двадцать лет будут, как вода, камень точить, потому и не
получается из них истинно великих людей. Двадцать лет и будильник тикать
может, а ты попробуй по-славянски - внезапным озарением, широтой души, чтобы
как Ермак, Алешка Орлов, Грозный Иван Васильич... Нет, ребята, если и есть
богом избранный народ, так это мы.
ушли, давайте, что ли, за Аляску с Калифорнией...
Подпоручик, подумав, устроил физиономию в блюде с костями, поерзал и
захрапел. Из него снова стали расти георгины.
хоть ты пять атомных бомб швыряй. Да, Гай, дом-то твой исчез...
когда разбился вертолет. Я у нее две недели жил.
былым возлюбленным... А на верблюде, на златом блюде, сидели бляди... А что
до тоски с печалью, то это поэтическая ерунда. Мы по природе своей способны
отдавать себя одной-единственной женщине, Гай, это в нас прямо-таки в генах
закодировано... Просто Ромео с Джульеттой очень вовремя умерли. Черт их
знает, что у них там получилось бы через год-два счастливого брака. Скорее
всего, ничего хорошего - пеленки, детки, с газеткой перед телевизором,
подгоревшие котлеты, измены по мелочам, развод... Ерунда все это, Гай.
Прежде Евы была Лилит, Пирам и Тисба опять-таки успели умереть вовремя. А
Наташа Ростова, между нами говоря, - клуша клушей...
кто-нибудь тебя полюбил. Нелогично, Савва...
расхолаживает, Гай. Неудачная - возвышает. Ты человек творческий, сам должен
знать. Так что мотай к Алене со спокойной совестью. А пока давай выпьем.
начатый, очевидно, еще во сне с кем-то приснившимся. Суть заключалась в том,
что стреляться глупо, потому что все равно помрешь. Закончив монолог, он
огляделся в ожидании аплодисментов, но таковых не прозвучало, и он, не
обидевшись, сговорчиво рухнул назад, в тарелку.
превратиться в многофигурный антикварный шандал с чертовой дюжиной черных
свечей и смирнехонько стоял на стуле.
зловеще прорычал:
пошел к выходу, слегка покачиваясь. За спиной с мерзким дребезгом
разлетелось стекло, огромное, судя по звуку, - ну да, там допрежь висело
какое-то зеркало... Орали дурноматом: "Киш мир ин тохас!" - летели стулья, и
победно орал Савва Иваныч. Все было как всегда.
5. НОЧЬ КАК ОНА ЕСТЬ
можно было научиться.
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Шилова Юлия
Белогорский Евгений