Чтение 9–й страницы книги ~Делается открытие~

городок на излучине реки, тесно заставленный старинными домами с крутыми
остроконечными крышами и коричневым фахверком. До того - экзотическая
Калькутта, наводненная людьми. Пальмы и мусорные кучи, небоскребы и
шалаши, дворцы и трупы голодных на асфальте, яхты и изуродованные дети
нищих, искалеченные, чтобы им подавали лучше. И кроме того - Ядран. Ядран
- это Адриатика по-сербски. Удивительная трехцветная страна -
сине-красно-серая. Синее - это сверкающее южное море, красное - черепичные
крыши, а серое - бесплодные камни продолговатых островов, каменные хребты
гор, погрузившихся в море, словно стадо буйволов, истомленных зноем, серое
- это стены каменных домиков возле пыльно-серых тощих олив в саду.

Страна нарядная, великолепная и скудная. Купанье дивное (если не
наступишь на морского ежа), но хлеба своего нет. Рыба и маслины - вот и
все питание. Местные жители пробавляются "угостительством", туристов
угощают великолепной природой. Гостиницы, пансионаты, морские прогулки,
сувениры...

Семья Йовановичей жила сувенирами.

Из раковин, подобранных на пляже, нежных, белых, розовых и
перламутровых, так беспомощно хрустящих под каблуками, сооружались
коробочки, вазочки, пепельницы, пудреницы в форме цветка, букета, домика
или парусника с надутым гротом и развевающимся вымпелом. Два динара за
коробочку, шесть - за парусник.

С раннего детства Никола стал ракушечным скульптором. У него был зоркий
глаз, тонкие пальцы и бездна воображения. И ему нравилось составлять
скульптурные композиции из полупрозрачных известковых блюдечек.

Увы, спрос на корабли был не так уж велик. Ракушечный флот и три
маслины у дома не могли прокормить семью Йовановичей. 17-летний Никола
отправился на заработки в Швейцарию. В Базель!

В ту пору Западная Европа охотно ввозила чернорабочих. Чистый труд
оставляла своим, тяжелый и грязный давала приезжим. Никола работал
землекопом на строительстве тоннеля, простудился в подземном болоте;
устроился истопником, не сдюжил. Он был тощий, худо кормленный юноша, с
узкими плечами и плохими легкими. Но тут ему повезло. В котельной
университета оценили его тонкие пальцы, зоркий глаз и интерес к починке
приборов. В конце концов Никола осел в лаборатории приборостроения.

И здесь он нашел себя. Пригодились и глаз, и тонкие пальцы, и
воображение. Никола составлял невероятнейшие конструкции из тончайших
проволочек, стеклянных трубочек, микроскопических емкостей, сопротивлений,
триггеров и триодов. Ему нравилось превосходить своих учителей и самого
себя. Никто и не поверил бы, что этакая воздушная конструкция будет
работать, параметры выдавать. Не пересчитать всех приборов, которые он
соорудил, главным образом, для измерений.

Пожалуй, Николе повезло, что он со своим талантом поехал именно в
Швейцарию, в страну малой техники, часовой, приборной. Впрочем, и
Швейцарии повезло, что Никола приехал именно туда.

Вообще-то в XX веке наука стала индустрией. XX век гордился
синхрофазотронами, обширными, как цирковая арена, - этакими стадионами с
беговой дорожкой для стремительных частиц, гордился башнями телескопов и
неводами радиотелескопов, гордился космическими кораблями и космодромами.
Но только могучие державы - Советский Союз и Соединенные Штаты - могли
позволить себе этакий размах. Малые страны вынуждены были ограничиться
обсуждением фактов, добытых русскими и американцами, или же уточнением
деталей с помощью точных приборов.

Такое разделение труда наметилось еще в начале XX века. В богатой
Англии драгоценным радием Резерфорд расщеплял атомное ядро, а в маленькой
Дании Бор создавал математическую теорию атомной оболочки. Для расщепления
ядра нужна была мощь, для теории даже приборы не требовались.

Итак, Никола Йованович строил точнейшие приборы для тончайших
исследований.

С годами он стал авторитетом в области точных измерений. К нему
приезжали консультироваться видные ученые, специалисты по измерению
пространства, энергии, времени. И удивлялись, узнавая, что уважаемый
коллега не физик, у него ни звания, ни диплома даже. Еще больше
удивлялись, слыша, что коллега не хочет получить диплом.

- Но жизнь так коротка, - говорил Йованович. - Жалко тратить время на
побочные цели. Три года на диплом, три года на диссертацию! Столько
хороших приборов можно сделать за шесть лет! И разве я научусь работать
лучше, написав сто страниц о методике приборостроения? На этом свете
каждый должен делать свое дело. Я способен поставлять миру рекорды
точности, я обязан их поставлять.

"Жизнь так коротка!" Словно он чувствовал, что проживет недолго.

И вот однажды, после того как в Базеле отбушевал Яккерт, сокрушая
сомневающихся и провозглашая торжество темпорологии, кто-то из слушателей
сказал:

- Только Йованович может провести доказательный опыт.

Историей не установлено, кто именно произнес эти слова. Впоследствии
семь базельских профессоров спорили, приписывая себе честь инициативы. Так
или иначе, слова дошли до виртуоза измерений. Никола загорелся: кто, как
не он, обязан измерить неизмеримое?

Идея опыта была просто сформулирована Яккертом: надо создать сильные
положительные заряды, поместить между зарядами радиоактивное вещество.
Если оно начнет распадаться быстрее, значит время ускоряется.

При чем тут положительный заряд? Можно пояснить и это придирчивому
читателю. А читатель, не склонный к придиркам, пускай пропустит страничку.

Яккерт предлагал подражать природе. В природе, когда из двух атомов
водорода образуется двухатомная молекула водорода, их положительно
заряженные ядра сближаются, при этом выделяется энергия - около 4
электрон-вольт - и теряется малая доля массы (опять посмотрите на таблицу)
- примерно одна двухсотмиллионная.

Когда из двух ядер водорода, положительно заряженных, образуется
положительно заряженное ядро тяжелого водорода - дейтерия, частицы
сходятся гораздо ближе, теряется порядочная доля энергии - два миллиона
электрон-вольт, уходит две тысячные доли массы... и время должно бы
ускориться на две тысячные доли.

Положительный заряд - техническое подобие ядра водорода. Расстояние
играет громадную роль: сила взаимодействия растет в квадрате, когда
расстояние уменьшается. А радиоактивное вещество между зарядами - это
часы.

Беда в том, что техника не могла дать Яккерту достаточно мощного
положительного заряда.

Йованович же в маленькой стране, конечно, не мог надеяться превзойти
сверхиндустрию. Мог возлагать надежды только на тонкость опыта: не на
сверхмощный заряд, а на минимальное расстояние, мог вести борьбу за
миллиметры, микроны, миллимикроны и лучше бы - за ангстремы - за десятые
доли миллимикронов.

Ибо сближение в десять раз увеличивало чувствительность в сто раз.

Так началась борьба за доли миллимикрона.

Весь стиль местной жизни, собственное мастерство и собственный опыт
толкали Йовановича на этот ювелирный путь.

Первая схема: заряд, ампула с радиоактивным веществом, счетчик. Вот
первая остроумная рационализация: без ампулы можно обойтись, если сами
электроды сделаны из радиоактивного металла. И вот уже не нужна ампула со
своими стеклянными стенками, не нужен промежуток для порошка в ампуле.
Выиграно несколько миллиметров.

Из какого же вещества сделать электроды? Йованович перебрал мысленно
все радиоактивные изотопы и остановился на экаэкарадии, гипотетическом
элементе N_184. Он еще не был открыт тогда, но свойства его были
предсказаны: сравнительно устойчивый элемент из числа магических, и
наверняка заряжен положительно, потому что такие громоздкие ядра не
способны удержать отрицательные электроны внешней оболочки.

Но экаэкарадия в лабораториях не было. Просто предполагалось, что он
существует. Вероятно, существует в рудах в виде ничтожной примеси,
вероятно, существует в морской воде, как все элементы на свете. Если
имеется там, можно и извлечь, проявив великое долготерпение.

К ювелирному мастерству Николы надо было прибавить великое
долготерпение. Его принесла Лакшми.

Лакшми была младшей, четвертой дочерью скромного учителя из Калькутты.
Это она выросла в громадном городе, затопленном людским потоком, городе,
где небоскребы высились среди шалашей, факиры заклинали змей во дворе
университета, а нищие умирали от голода под окнами мраморных дворцов.

Отец Лакшми был образованнейшим человеком, знал двенадцать языков, в
том числе семь индийских, а кроме того, английский, русский, французский,
немецкий и тибетский. Он был образованным человеком, но ценил национальные
традиции. По традиции сын должен закрыть глаза умирающему отцу. Увы, сын
был один, а дочерей четверо. Сыну были отданы надежды, заботы и достояние,
дочерей приучали жертвовать собой ради брата. И чтобы они помогали брату,
отец обучал их языкам: одну английскому, другую - русскому... немецкий
достался Лакшми. Все они стали учительницами или переводчицами, все должны
были помогать брату сделаться великим ученым.

Брат, к сожалению, не оправдал надежд. Он стал гулякой, игроком и
наркоманом.

А вот девочки мечтали об образовании. И заключили между собой договор:
сначала младшие помогают старшим, потом старшие - младшим.

Три года Лакшми служила гувернанткой в семье богатого купца, обучала
его ленивых детей грамоте и арифметике, пока старшая из сестер в Англии
осваивала тонкости шекспировской стилистики.

Еще три года Лакшми работала в сельской школе, где ходить надо было с
оглядкой, потому что змеи ползали по саду, заползали и в класс. В это
время другая сестра училась в Сорбонне, осваивала тайны математики.

И все годы каждая рупия делилась на три части, одна часть посылалась в
Лондон, другая в Париж.