он мог бы классифицировать невидимые тучи, которые ветер гнал над его
головой. Воспоминания этого вечера противоборствовали в нем, рассыпались
на отдельные картины, не связанные ничем, кроме мучительного чувства
подавленности и растерянности. Комната, увешанная посмертными фотографиями
жертв, с письменным столом, заваленным раскрытыми книгами. Он внезапно
пожалел, что не заглянул ни в одну из этих книг или в разложенные там же
бумаги. Ему и в голову не пришло, что это было бы бестактностью. Он
находился на грани, за которой ни в чем нельзя быть уверенным. Любая, с
виду самая пустяковая вещь способна явить ему одно из многих возможных
значений, а попытайся он постичь ее, как она снова развеется, расплывется,
растает. Он же в поисках разгадки будет погружаться в море многозначных
деталей, покуда не утонет в нем, так ничего и не поняв.
религии? Великолепная, испытанная на практике надежность следственного
аппарата в этом деле оборачивалась против него самого. Ибо чем больше
скапливалось тщательно измеренных, сфотографированных и описанных фактов,
тем большей нелепостью казалась вся постройка. Если бы он искал убийцу,
скрытого во мраке, он не испытывал бы такой беспомощности, не ощущал бы
такой угрозы. Чем объяснялась эта неуверенность, эта тревога в глазах
главного инспектора, который хотел ему помочь, но не мог?
разгадка которого (он сам об этом говорил!) может оказаться неприемлемой?
И только ли для того он вызвал его ночью?
скатывающихся по лицу капель. Он шел куда глаза глядят, сжимая в карманах
кулаки, глубоко вдыхая холодный влажный воздух, и снова перед ним возникло
лицо Шеппарда, перевернутые тени, дергающийся угол рта.
Сейчас была половина одиннадцатого, значит, прошло почти три часа... "Я
уже протрезвел", - сказал он себе и остановился. При свете фонаря прочел
на табличке название улицы. Прикинул, где находится ближайшая станция
метро, и направился в ту сторону.
перекрестках мигали зеленым и красным. У входа в подземку толпилось
множество людей. Грегори вступил на эскалатор и медленно заскользил вниз,
погружаясь в нарастающий гул. Его овевал сухой, механически нагнетаемый
воздушный поток.
Айлингтон, проводил взглядом красный треугольник огней на последнем
вагоне, обошел газетный киоск. Потом прислонился к колонне и закурил
сигарету.
дернулся и поехал. Огни станции замигали все быстрее, потом начали
проноситься бледные, слитые стремительным движением лампы тоннеля.
какое-то второе, скрытое и более важное значение, до которого он наверняка
докопался бы, если б только сумел сосредоточиться. Он бездумно скользнул
взглядом по ряду лиц случайных попутчиков, освещенных рядом дрожащих ламп.
словах: случилось несчастье! Нечто крайне дурное и неотвратимое произошло
в этот вечер... или в этот день? Внезапно поток его раздумий оборвался.
вдалеке, возле двери, сидит кто-то знакомый. Физиономия ему что-то
напоминала. Он видел теперь только старческое лицо со стертыми чертами, с
обвислой пористой кожей.
сползала ему на лоб, отбрасывая длинную тень до самого подбородка.
Движения мчащегося вагона заставляли его вялое тело ритмично покачиваться,
это покачивание усиливалось на поворотах. В какой-то момент его рука
сползла с колен, безжизненная, как сверток, и повисла, раскачиваясь,
большая, бледная и набухшая. Вагон мчал все быстрее, тряска не
прекращалась, и наконец нижняя челюсть спящего, которого Грегори все никак
не мог вспомнить, начала медленно опускаться. Рот раскрылся...
его резанул леденящий страх. На секунду перехватило дыхание. Он уже все
понял. Фотография этого человека, выполненная после смерти, покоилась у
Грегори под плащом в кармане.
человек. Огни станции дрогнули, сдвинулись, поплыли назад. Вагон двинулся
дальше.
на название станции, хотя ему пора было выходить. Он сидел неподвижно,
сосредоточенно глядя на спящего. Слышалось резкое шипение, двери
закрывались, горизонтальные линии люминесцентных ламп за окнами медленно
уходили назад, исчезали как отсеченные, вагон несся по темному тоннелю,
набирая скорость. Грегори не слышал стука колес, так сильно шумела кровь в
голове. Вокруг все менялось от неподвижного всматривания в бледную,
заполненную крутящимися искрами воронку, на дне которой покоилась голова
спящего. Он как загипнотизированный смотрел в темную щель приоткрытого
рта. Наконец это лицо, с бледной, опухшей кожей превратилось в его глазах
в радужное пятно - так пристально он всматривался. Не отводя глаз от
человека, он полез в карман, расстегивая пуговицы, чтобы достать снимок.
Поезд с шипением притормаживал. Какая станция, уже Хайгейт?
вытянутую ногу спящего, тот внезапно очнулся, молча и быстро поправил
шляпу, встал и смешался с выходящими.
обернулись в его сторону. Он выскочил на платформу из тронувшегося поезда,
силой придержав дверь, которая уже закрывалась. На фоне бегущих вагонов он
краем глаза заметил разгневанную физиономию дежурного по станции. Убегая,
услышал за собой его голос:
бешено колотилось. Смешавшийся с толпой человек из вагона направлялся к
длинному железному барьеру у выхода. Грегори отпрянул назад. За спиной у
него находился газетный киоск, из которого бил сильный электрический свет.
Он ждал.
ногу. Поля промокшей шляпы свисали, помятый плащ вытерся возле карманов.
Он смахивал на самого последнего бедняка. Грегори взглянул на фотографию.
Никакого сходства не было.
настроение, в котором он находился. Умерший наверняка был значительно
моложе. Ну конечно - это был совершенно другой человек.
то на фотографию, то на приближавшегося человека. Старик наконец заметил,
что за ним внимательно наблюдают, и повернулся к детективу массивной,
сползающей на углы воротника, одутловатой физиономией, покрытой седой
щетиной. И невесть почему так на него уставился, что его лицо застыло в
бессмысленном оцепенении, челюсть слегка отвисла, слюнявые губы снова
приоткрылись, и в этой внезапной неподвижности он опять стал смахивать на
мертвеца с фотографии.
крикнул, точнее, испустил хриплый возглас и вскочил на эскалатор. Прежде
чем Грегори кинулся в погоню, между ними втиснулась семья с двумя детьми,
загородившая проход. Старик проскользнул между безучастно стоящими
пассажирами и исчез из виду.
несколько гневных реплик, какая-то женщина возмущенно бранилась. Он не
обращал на это внимания. Наверху у выхода толпа оказалась такой густой,
что протиснуться не удалось. Он попытался пробиться силой, но вынужден был
отступить. Когда, медленно двигаясь в толпе, он наконец выбрался на улицу,
человек из вагона пропал без следа. Напрасно он высматривал старика на
тротуарах. Его разбирала злость на собственное бессилие, ибо он понимал,
что виной всему секунда его оцепенения или попросту - страха.
ослепляемый автомобильными фарами, Грегори стоял у самого края мостовой,
пока около него не остановилось такси. Шофер был уверен, что он ждет
машину. Дверца распахнулась. Грегори сел и машинально назвал свой адрес.
Когда автомобиль тронулся, он заметил, что все еще сжимает в руке
фотографию.
Одд Сквер. Грегори вылез из машины почти уверенный в том, что ему все
просто померещилось.
старая двухэтажная постройка с порталом, достойным кафедрального собора, с
крутой причудливой крышей, толстыми темными стенами, с длинными
коридорами, изобилующими неожиданными поворотами и закоулками, и комнатами
с такими высокими потолками, словно они предназначались для летающих
существ. В этой мысли посетителя укрепляла и чрезвычайно богатая роспись
потолков. Поблескивающие позолотой высокие своды, выложенная мрамором
громада лестничной клетки, погруженной во мрак из соображений экономии;
просторная, опирающаяся на колонны терраса; зеркальный салон с люстрами,
скопированными с версальских; и огромная ванная комната, переделанная
вроде бы из какой-то гостиной, - все это великолепие подействовало на
воображение Грегори, когда он в обществе аспиранта Кинси осматривал
владения супругов Феншоу. А поскольку супружеская чета также произвела на
него довольно приятное впечатление, то он воспользовался предложением
товарища и поселился в комнате, которую Кинси покидал, как он говорил, по
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Суворов Виктор
Плотников Александр