Чтение 9–й страницы книги ~Капли звездного света~

понимали, а говорили. Теория относительности от этого хуже не стала.

Пришельцы, телепатия и подсознание. Когда Юра перечислял эти
химерические гипотезы, какая-то фраза или слово прозвучали у меня в мозгу
резонансом, я даже на секунду подумал -- вот решение. Но секунда
улетучилась, и теперь я не мог вспомнить.

Мне почудились шаги внизу, приглушенный разговор. Юра тоже услышал,
сказал:

-- Шеф.

-- Всегда он не вовремя, -- буркнул я.

-- Не скажи, -- с готовностью подтвердил Юра. -- Говорят, наш шеф даже
родился не вовремя. На два месяца раньше срока. Или на два столетия. И
жениться решил не вовремя. Шастает по ночам...

-- Кто собрался жениться? Шеф? -- Для меня это было новостью.
Шевельнулось что-то, связанное с женитьбой шефа. Я не успел додумать,
Саморуков уже ходил под куполом большими шагами, на меня и не смотрел. Он не
со мной говорил, а с неким "иксом", сотрудником лаборатории, который только
и делает, что нарушает трудовую дисциплину.

-- Что это значит, Луговской? Вы больны, а я узнаю об этом последним.
Завтра утром чтобы вас в обсерватории не было. Пишите заявление -- неделя
отгула за работу в выходные дни.

-- И вот еще, -- он остановился передо мной, мне даже показалось, что в
темноте глаза его светятся, как у кошки.-- За то, что вы самовольно были
вчера на наблюдениях, получите второй выговор. Вы знаете, как я к вам
отношусь, но во всем нужна мера. Запомните раз и навсегда: вы должны делать
то, что говорю я. Иначе мы не сработаемся. Ясно?

Он пошел к пульту, заговорил с Юрой -- я для него не существовал. Я
представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия.
Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому
что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая
достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?

-- Вы еще здесь, Луговской? -- шеф поднял голову от пульта. -- Идите,
идите. Вернетесь через неделю. До сви данья.

12

Никуда я не поехал. Проснулся поздно, с головной болью. Перед глазами
стояла Новая Хейли, диск-звездолет, который казался золотистым в свете
звезды. Что в нем? Люди, такие, как я? Или механизмы, надежно
запрограммированные? Для чего сеть? Сеть ли это? Аналогии, аналогии.
Неуместные, ненужные. Тому, что я видел, нет названия в земном языке, а их
речи я никогда не услышу. И что бы я ни придумал по этому поводу, будет
неверно и глупо.

Я оделся и пошел на работу, старательно обходя места, где мог встретить
шефа, -- как страус, прячущий голову в песок.

Погода была мерзкая -- Медвежье Ухо, подобно сгорбленному атланту,
подпирало темно-серый купол, и купол этот медленно оседал на землю белыми
хлопьями первого мокрого снега. У входа в лабораторный корпус стояла Лариса,
мокрая, как цыпленок.

-- Жду тебя, -- сказала она, не здороваясь. Я оглянулся, мне почему-то
показалось, что позади маячит фигура Саморукова и слова эти обращены к нему.

-- Людочка простудилась в дороге, -- сказала Лариса. -- Ночью был жар.
А теперь она хочет сказку.

-- Вот и стал я народным сказителем, -- вздохнул я.

Людочка лежала в постели, укутанная по самые уши. Увидев меня, она
достала из-под одеяла руки, потянулась и тоненьким голоском сказала:

-- Папка пришел...

Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то
игры. Лариса стала пунцовой. Она наклонилась над кроваткой, сказала
торопливо:

-- Доченька, дядя Костя пришел рассказать тебе сказку...

Я начал рассказывать про паучка, плетущего сети. Огромные сети, которые
он расставляет на главной звездной дороге -- Млечном Пути. Звезды, большие и
малые, спешат по своим звездным делам, а на пути вдруг вырастает сеть,
звезды попадают в нее, потому что они не привыкли сворачивать с пути. И
тогда нападает на них паук. Пауком управляют люди, почти такие, как мы. Они
набирают звездную энергию, чтобы дать жизнь своей планете, чтобы могли
двигаться поезда, летать самолеты, светить фонари в ночных городах.

-- Ты видел паучка? -- с уважением и страхом спросила Людочка. Она
привстала в постели, смотрела на меня, как на Илью Муромца.

-- Видел. Звезда большая, а паучок маленький и золотистый.

-- Поймай его. Я тоже хочу посмотреть. Ладно, папка? Опять! В дверях
стояла Лариса, она все слышала, и лицо ее болезненно скривилось.

-- Спи, Людочка, -- сказал я. -- Ты больна. Я пойду охотиться...

На работу решил не идти. Отдыхать я могу на законном основании -- не
все ли равно уважаемому шефу, где я буду поправлять свое здоровье?

Но все шло вкривь и вкось в этот день. Единственное место, где я
решительно не хотел бы встретиться с Саморуковым, это вход в дом Ларисы.
Столкнулись мы в подъезде, и оба опешили от неожиданности.

-- Что вы здесь делаете, Луговской? -- довольно спокойно начал
Саморуков и облокотился о косяк. Он не собирался ни пропускать меня на
улицу, не входить в дом. -- Автобус ушел, а я привык, чтобы мои распоряжения
выполнялись.

-- Мне нечего делать в городе, -- хмуро сказал я.

-- А здесь у вас есть дело? Здесь обсерватория, а не клуб любителей
фантастики.

Настала моя очередь удивляться. Что он хочет сказать?

-- Я отобрал у Рывчина ваш опус, -- объяснил Саморуков.-- Любопытно
изложено, но ваше незнание астрономии выдает вас с головой. Ваш талант может
найти себе лучшее применение, чем здесь. Во всяком случае, в моей
лаборатории вы больше не работаете.

Тремя прыжками Саморуков взбежал на второй этаж, и я услышал звонок.
Потом тихие голоса, щелчок английского замка. Я стоял у дома под снегом и
отлично понимал, как чувствует себя побитая собака.

Хорошо, однако, быть начальником. Понравился человек-- пригласил
работать. Не сработались -- до свидания. Я побрел домой. На западе небо
посветлело, а у самого горизонта между серостью земли и серостью неба будто
втиснули клинок -- узкая полоска глубокой сини рвалась и стремилась
разлиться рекой, затопить сначала Медвежье Ухо, а потом и все, что пониже.

До вечера я просидел дома. Решил возместить потерю тетрадей, попавших к
Саморукову. Отыскал в ящике помятый и наполовину исчирканный блокнот, вырвал
чистый лист. Писал быстро -- в голову пришла очередная гипотеза, наверно
такая же бредовая, как все прежние.

Я вспомнил, как щелкал затвор, заканчивая выдержку. И слова Юры -- о
том, что образ звезды складывается из впечатлений, накопившихся в
подсознании. Пришла аналогия-- мозг и фотопластинка. Жиденькая аналогия,
раньше я уже думал об этом, но даже не записал. А мысль не уходила, она
обрастала подробностями, и я зацепился за нее, чтобы понять, достаточно ли
она сформировалась, чтобы стоило серьезно о ней подумать. Пожалуй, стоило.

Где-то в мозгу есть центр, накапливающий фотоны. Как фотопластинка.
Чувствительность глаза огромна -- он способен реагировать на единственный
квант света. Но один фотон не вызывает в мозгу никаких ассоциаций, в памяти
нет картинки, которую он мог бы дополнить. А если бы такой центр был? Тогда
ни один лучик света не пропал бы зря. Все они укладывались бы в одну
картинку -- сегодня один, завтра другой. Глядишь, и полотно готово.

Допустим, есть такой накопитель. Что из того? Откуда фотону знать, в
какое место на картине он должен лечь? Лучи света от далекой звезды попадают
в глаз одновременно и на один нерв. Разделяются они где-то по дороге в мозг,
а может, и в самом мозгу. Как разделяются и почему?

Опять что-то не получалось. Затравка, по-моему, была хорошей.
Накопитель света. Нужен еще один шаг, чтобы понять главное. Почему-то я был
уверен, что думаю правильно, что мне просто недостает смелости.
Раскованности мысли. Ну же, подгонял я себя.

Все дело в разуме, подумал я.

Мозг -- коллектор, сборщик сведений о внешнем мире. Но -- только ли?
Мозг все же не фотопластинка, он не просто фиксирует, он обрабатывает
сигналы зрения еще на пути к их законному центру. У неразумного животного
сигналы благополучно доходят по назначению. Но человек -- иное качество.
Совершенно иное -- это разум. Кто может доказать, что разумная фотопластинка
будет фиксировать мир так же, как обычная?

Возможно, есть иное объяснение. Не знаю. Вряд ли здесь нарушаются
какие-то законы природы. Нет, просто существуют законы, о которых мы пока не
подозреваем. Обычно ведь люди очень осторожны, когда для объяснения
парадоксального явления предлагают новый физический закон, будто у
мироздания ограниченное число законов. Будто каждое явление не может нести с
собой и нечто фундаментально новое. А самое новое, самое близкое к нам,
настолько близкое, что мы не воспринимаем его как принципиально отличное от
всего остального мироздания, -- это наш разум. Ведь разум-- иное качество. Я
повторил это еще раз, записал и подчеркнул жирной чертой.

Разум -- иное качество. Может быть, и законы здесь другие? Мы еще не
подступились к законам разума, потому что неизвестно, с какими мерками,
какими приборами к ним подступиться. Может быть, для познания разума нужны
не приборы, а опять-таки разум? Может быть, в конце концов чувства человека
окажутся более "дальнозоркими", чем любой созданный человеком прибор?

Я не верю, что я один такой. А может -- просто боюсь быть единственным.
Может, нас миллионы на Земле. Миллионы "зрячих". И дело в том, что
проявиться это свойство легче всего может у астрономов -- помогает техника.
Что я знал бы о себе, если бы остался работать на заводе микроэлектроники,
если бы не позвала меня в горы смутная жажда необычного?

13