Чтение 9–й страницы книги ~Кто есть кто?~

фактов мало..."

Когда Линьков закончил свой довольно бесцветный отчет, Иван Михайлович
некоторое время молчал, барабаня пальцами по столу.

- Материала действительно негусто, - отозвался он наконец. - Ну, а как
по-вашему, специфика института не играет никакой роли в происшествии?

Линьков пожал плечами.

- Непосредственно с работой лабораторий я еще не успел ознакомиться. Но
маловероятно все-таки... Обстоятельства происшествия самые бытовые, к
физике никакого отношения не имеют.

- Непонятно все же, - сказал Иван Михайлович, - почему именно в
лаборатории?.. Очень непонятно... И вторая деталь - пропавшая записка.

Версию шантажа вы решительно исключаете?

- Работы, которые велись в лаборатории Левицкого и Стружкова,
засекречены не были, так что вроде бы...

- Но в других-то отделах института есть засекреченные работы, -
возразил Иван Михайлович. - И Левицкий мог ведь что-то знать об этих
работах?

- Конечно, мог, - согласился Линьков. - Такой вариант не исключен.
Тогда в записке Левицкий мог сообщить, кто и что является причиной его
смерти. И забрал записку тот, ному это разоблачение чем-то грозило...

- Логично, - сказал Иван Михайлович. - Но, значит, этот человек все
время наблюдал за Левицким. Ведь чтобы вовремя перехватить записку, нужно
было следить за каждым его шагом... и нужно было знать о замысле
самоубийства...

- Или самому подготовить это самоубийство, - хмуро заметил Линьков, -
Хотя, с другой стороны: зачем бы тогда Левицкому писать записку?

- Могло быть и иначе, - возразил Иван Михайлович. - Левицкий, возможно,
вовсе не собирался кончать самоубийством. Содержание записки могло быть,
допустим, такое: "Я запутался, сделал то-то и то-то, иду заявить об этом".

Кто-то прочел эту записку, понял, чем это для него пахнет, и вот тогда
организовал это "самоубийство". Или же он догадался о решении Левицкого
как-то иначе, не прочитав еще записки, - это мне кажется даже более
вероятным... Теперь прикинем. Во-первых: кому могла быть адресована
записка и кто имел больше всего шансов ее обнаружить раньше времени?
Во-вторых: кто знал Левицкого так хорошо, что мог по его поведению понять,
на что он решился?

Линьков молчал, сжав губы. Ему было очень не по себе.

- По-видимому, таких людей немного, - продолжал Иван Михайлович. -
Стружков... Берестова... Хотя Берестова, видимо, исключается, раз она
давно уже не встречалась с Левицким.

- Мог ведь быть и кто-то третий, тоже из институтских работников... -
тихо сказал Линьков. - Ни Стружков, ни Берестова не могли бы, мне кажется,
действовать так предусмотрительно, точно и хладнокровно, как было бы
необходимо в данной ситуации.

- Я понимаю, что в это поверить трудновато, - сочувственно отозвался
Иван Михайлович. - Мне и самому эта версия очень не по душе. Но все-таки
мой вам совет: понаблюдайте тоже и за Стружковым! Осторожно, объективно,
не торопясь... Я понимаю, отпуск ваш срывается, но мы как-нибудь это потом
сбалансируем, мое вам слово...

- Есть! - устало отозвался Линьков, вставая. - Зайду в библиотеку,
затем вернусь в институт, лаборатории мне надо посмотреть...

- В общем, действуйте, действуйте, - поощрил его Иван Михайлович,
снимая трубку телефона.

В городской библиотеке Линьков предъявил свое удостоверение и сказал
нарочито небрежным тоном, что его интересует один вопрос: можно ли при
помощи библиотечного учета установить, кто и сколько времени был в
читальном зале в тот или иной день. Заведующая читальным залом, маленькая
энергичная женщина, проницательно поглядела на него сквозь толстые линзы
очков.

- Это вы для алиби? - деловито осведомилась она. - Кто конкретно вас
интересует?

"Ишь ты, какая прыткая!" - удивился про себя Линьков.

- В данном случае я хочу выяснить лишь принципиальную возможность, -
сугубо официальным тоном ответил он. - Существует, по вашему мнению, такая
возможность или нет?

- У нас есть постоянные читатели. Их наши сотрудники в лицо знают. Если
это кто-либо из них... - Она многозначительно замолила.

- Речь идет не о конкретных личностях, - вежливо повторил Линьков, - а
о принципе. Сколько времени хранятся взятые книги?

- Неделю. Периодика - три дня.

- Отлично. Возьмем тогда ближайшие три дня... - Линьков сделал вид, что
колеблется. - Например, двадцать первое мая... или двадцатое. Могли бы вы
точно установить, кто работал двадцатого мая в читальном зале?

Они разговаривали в подсобном помещении читальни, среди стеллажей с
пачками отложенных книг. Заведующая повела взглядом по этим пачкам и с
сомнением покачала головой.

- Это заняло бы слишком много времени, - сухо сказала она. - Мне просто
некого поставить на такие розыски.

- Розысками я и сам могу заняться, вы только объясните принцип, -
поспешно заявил Линьков: это его вполне устраивало.

- Принцип простой, - несколько смягчившись, сказала заведующая. - Вот
видите, в книгу вложена закладка. На ней написано, какого числа взята
книга и на какой номер. Вы можете посмотреть, на каких закладках стоит
дата "20/V", и проверить по картотеке, чей номер тут обозначен.

- То есть ясно, что книгу эту он выписал 18 мая, - заметил Линьков. - А
приходил он после этого в читальный зал или нет, узнать нельзя. Ну что ж,
я с вашего разрешения попробую кое-что проверить на выборку...

"Стружков мог сдать книги в тот же вечер, не оставлять за собой, -
раздумывал он, проглядывая закладки. - Или мог взять их раньше, не
двадцатого..." Однако ему повезло. Четвертая стопка книг с закладкой,
помеченной двадцатым мая, как выяснилось, хранилась для Стружкова Бориса
Николаевича, научного сотрудника НИИВ. Линьков для маскировки проверил еще
одну закладку, потом скова спросил, можно ли определить, сколько времени
пробыл в читальном зале тот или иной посетитель, и ему повторили, что в
принципе это невозможно.

"Да, в общем-то, этих сведений, пожалуй, достаточно, - думал Линьков,
шагая к институту. - Ведь был Стружков 20 мая в читальне? Был. И именно
вечером, поскольку весь день находился в институте. Из института он вышел
вместе со всеми и назад не возвращался, это тоже установлено. Алиби хоть и
не железное, но достаточно надежное... Разве если он сделал все... что -
"все", неизвестно, ну да ладно... Сделал все до шести часов, а потом ушел?
Но известно, что Левицкий сразу после пяти куда-то уходил и вернулся не
раньше, чем в двадцать минут шестого, а лаборатория в это время почему-то
была заперта... Положим, время все же оставалось... И вообще все это
известно со слов самого Стружкова и Нины Берестовой. Только с их слов! -
Линьков покачал головой и тихонько вздохнул. - А дать ложные показания,
как известно, способны даже самые симпатичные люди. Т-так! Ну, уж если
Стружков врет, то ему прямая дорога во МХАТ, реалистически он очень все
изображает! А вот Нина... Она и а глаза мне ни разу не глянула и думала
явно о чем-то своем. И деталь эта странная, с одеждой Аркадия... не
подтверждается она фактами, смахивает на неудачную выдумку... ах, чтоб
тебе!"

Последние слова Линьков произнес почти вслух, и неизвестно в точности,
к чему они относились, то ли к показаниям Нины Берестовой, то ли к тому
странному факту, что следователь прокуратуры попытался проникнуть в
Институт времени, не предъявляя пропуска, и был остановлен суровым
возгласом вахтера.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Линьков вернулся совсем другой, словно его подменили. Он был, правда,
все так же вежлив и спокоен, но говорил со мной как-то отчужденно. Вообще
даже не столько говорил, сколько слушал. Задаст вопросик - и молчит,
слушает. А, главное, думает при этом не столько о хронофизике (разговор
шел в основном об этом предмете), сколько о чем-то совсем другом. Я
понимал, что ему вообще-то есть о чем подумать, но все же... Нет, не
нравилась мне эта перемена в Линькове...

Мы сразу пошли, как условились, к Чернышеву. Но лаборатория была
заперта, мы решили подождать Ленечку, пристроились на широком подоконнике
в коридоре и заговорили о хронофизике. То есть я-то сначала
поинтересовался, нет ли чего новенького, но Линьков отвел свои ясные синие
очи в противоположную сторону и выдал краткое сообщение типа "на данном
участке фронта существенных изменений не произошло". После чего захотел
выяснить, какие, собственно, работы ведет лаборатория Чернышева, и я
попытался ему это изложить, хотя под ложечкой у меня сосало от
предчувствия новой беды...

Как-то я все же выдавал Линькову интересующую его информацию. Тем
более, что информация эта и вправду могла интересовать любого нормально
развитого нашего современника, правда, не с точки зрения правовой или
детективной, а так, вообще. Так что постепенно Линьков оттаял и начал
опять разговаривать по-человечески.

По коридору прошел Юрочка Масленников, с любопытством поглядел на нас и
сообщил, что если мы ждем Чернышева, так у них в отделе сегодня семинар. Я
объяснил Линькову, что если так, то ждать Чернышева сегодня не стоит, -
семинар начинается в два и наверняка продолжается во конца рабочего дня.