Чтение 9–й страницы книги ~Последний полустанок~

Проплывали леса, луга, пашни. Часто встречались села, деревушки, хутора.

Иной раз в круглой рамке люка появлялся городок и не спеша уползал в
сторону.

Бабкин родился и долго жил в деревне. В отличие от Димки, выросшего в
городе, он смотрел на поля привычным глазом знатока. Даже с высоты пятисот
метров Тимофею казалось, что он сможет определить, насколько хороши
посевы, различить, где что растет, и не спутать подсолнух с кукурузой. На
колхозных улицах видел он еще не успевшие потемнеть столбы, разбежавшиеся
в стороны от недавно построенной электростанции. Столбы совсем маленькие,
похожие на спички. Такими же крохотными были видны срубы новых домов,
напоминающие спичечные колодцы, какие Тимофей строил в детстве.

Думалось о Девичьей Поляне, ставшей теперь родной. Вот похожая на нее
деревня. Белые домики, двухэтажный клуб. Скамейки стадиона светятся
золотом свежеобструганного дерева. Опытным глазом Тимофей определил
богатство колхоза. Конечно, до Стешиного далеко. Но тоже не плохо:
тракторы и машины, там кирпичный завод, у реки стадо на водопое, за рекой
огороды и незнакомые Тимофею кубические каркасы с натянутыми, как струны,
проволоками. По ним ползли вьющиеся растения вроде дикого винограда.
"Наверное, хмель", - догадался Тимофей.

В стороне бежала длинная тень. Солнце стояло невысоко, и тень "Униона"
была похожа на узкую лодку. В полдень она превратится в круг. Летающий
диск! Но разве можно было узнать его в темноте, со всех сторон, до самой
земли закрытого брезентом? Вход в центральную кабину тоже перестроили.
Раньше была высокая причальная мачта с внутренней винтовой лестницей. А
теперь диск чуть приподнят над землей. Вполне вероятно, что после всех
этих переделок он испытывается впервые. Стоит сейчас конструктор Поярков
возле записывающих приборов и глазам своим не верит, почему "Унион" не
поднимается выше.

Тимофей готов был выброситься из люка, только бы освободить диск от
лишней тяжести.

- Помнишь, модель диска я видел у Пичуева? Значит, и "Унион" такой же?
- с искренним интересом спросил Багрецов. - Ведь еще Циолковский придумал
цельнометаллический дирижабль. Объем его изменялся.

- Ну и здесь так же. - Тимофей взял у Димки записную книжку. - Не знаю,
как сейчас, но раньше диск был такой, - он начертил эллипс, похожий на
огурец. - Как у стратостата, объем его на высоте увеличивается. Внутри
есть специальные рычаги, они могут удлиняться и укорачиваться. Тут
центральная кабина, от нее по радиусам идут трубы, то есть внутренние
переходы, они пересекаются кольцевыми коридорами.

- Погоди, - прервал его Багрецов. - Стягивающие рычаги, наверное, все
время движутся. Диск вроде как дышит. Газ от солнца нагревается, а ночью
охлаждается. Вот я и думаю: чтобы диск не мотался вверх и вниз, рычаги это
дело регулируют. Он дышит как огромная жаба. Раздуваются жабры...

- Поздравляю. У жабы - жабры...

- Не придирайся. Просто рифма подходящая попалась.

Тимофей включил приемник. Послышались характерные прерывистые сигналы,
булькание, хрипение... Похоже, что заработала телевизионная установка. Во
всяком случае, этот хрип напоминает ее работу. А вот и знакомый ЭВ-2. До
чего же четки и надежны его сигналы, звонкие как у хронометра...

Вот еще какое-то рычание, писк, далекая пулеметная очередь. И вдруг
сигналы затихают, только слышно шипение и легонький треск.

Бабкин посмотрел на часы. Слишком рано выключился передатчик.

- Тимка! Авария! - закричал Багрецов и сразу же полез под
аккумуляторный каркас.

Там вновь засветилась банка, затрещали искры. Короткое замыкание! Еще
немного - нагреется вся батарея, начнут разрушаться пластины.
Радиостанция, аппараты, все, ради чего создана эта летающая лаборатория,
перестанут работать, а главное - как ее тогда посадить на землю, если
радиоуправление не действует?

Это уже вторая испорченная банка. Как они сюда попали? Умышленно или по
халатности?

- За такие вещи убивать надо, - стиснув зубы, хрипел Тимофей. (Гайка
опять не отвинчивалась.) - Найти бы мне этого молодца. Задушил бы
собственными руками.

С трудом отвинтив гайку, Бабкин освободил кабельный наконечник и
случайно выпустил его из рук. Наверху что-то затрещало. Тимофей мгновенно
поймал наконечник, стал подсовывать его под гайку другой аккумуляторной
банки, но мешала искра, она прыгала, слепила глаза.

- Оставим так, - посоветовал Вадим. - А то еще хуже будет.

От этой группы аккумуляторов работали лишь несколько метеоприборов и
телекамера, чтобы наблюдать за облаками. Пусть аккумуляторы остынут,
отдохнут, а потом их можно будет включить опять.

- Уф! - облегченно вздохнул Бабкин, вылезая из-под каркаса. - Ну и
работка!..

Стоя на коленях, Багрецов прислушивался. Не трещит ли еще где искра? Не
испортился ли аккумулятор в другой группе? Ведь таким образом их все можно
поотключать. Что же тогда будет? Тяжело поднявшись с колен, он вдруг
почувствовал противную слабость, растекающуюся по всему телу. Минуту стоял
неподвижно, затем переборол себя и вновь прислушался. Никаких посторонних
звуков. Монотонно постукивали реле, жужжали моторчики. Лаборатория
работала нормально.

Сильный ветер гнал диск к югу. Проплывали степи Херсонщины, Днепр
сверкнул голубизной. Посреди реки - пароходик, сверху казавшийся игрушкой.
Бумажные корабли пускают ребятишки - проплывет немножко, намокнет и
утонет. Дурные мысли, от них не отвяжешься. "Хорошо бы, нашли записку в
Тимкином ботинке...

- мечтал Вадим. - Или Римма догадалась, что мы не могли уехать. Да, но
самое главное: ведь она должна передать мою записку Нюре. Там ясно
сказано, что мы еще увидимся. А в общем, надежда слабая. Воля случая или
помощь добрых фей.

Тимка, конечно, не верит в случайности, не верит и в добрых фей.
Кстати, хорошо рифмуется: "Надуваясь, мимо фей ходит гордый Тимофей..."

Прошло два часа, и вдруг почему-то стало совсем темно, точно люк
закрыли.

Нет, это синяя густая мгла повисла над землей. Неужели гроза? Раскаты
грома доносились издалека, как гул приближающейся бомбардировки.

Диск постепенно притягивался к нижней кромке грозовой тучи. Куда же она
его занесет? Резкий толчок заставил Вадима крепко уцепиться за крышку люка.

Неожиданный вихрь закрутил, завертел диск, как оторвавшийся от дерева
листок. Казалось, что диск вот-вот ударится о землю или переломится
пополам, вроде лепешки.

Оглушительный треск. В люке блеснула молния. За ней, изогнувшись
вопросительным знаком, появилась другая, плотная, осязаемая, точно
раскаленная полоса толщиной в руку.

Вадим на мгновение позабыл о страхе. На земле не очень уж много людей,
видевших молнию так близко.

Снова грохот. Еще немного - и молния ворвется в люк, помчится дальше по
коридору...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В ней рассказывается о других хороших людях. Хотелось бы

им устроить счастье, да пока ничего не получается. Потом

с ними встретится Римма. Все ею любуются, но автору

Римма не нравится, в чем он и признается чистосердечно.

Много было друзей у Багрецова. С одним из них, самым близким, он сейчас
путешествовал над землей, а другие, более счастливые, уверенно ступали по
ней и не подозревали, что наверху творится. Но возвратимся немного назад.

Бабкин всегда оберегал Димку от пустых увлечений, почти к каждой его
знакомой относясь настороженно. Только Нюра Мингалева пользовалась его
симпатией, и, может быть, потому, что в данном случае беспокоиться нечего,
Димка в полной безопасности. Они просто друзья.

Странная, конечно, дружба. Работали вместе, но очень недолго: Нюра -
аккумуляторщицей на испытательной станции у Павла Ивановича Курбатова, а
Вадим вместе с Бабкиным приезжали туда в командировку устанавливать
контрольные приборы.

Не всем девушкам удается жизнь. Не все они бывают счастливы. Так и с
Нюрой.

Училась мало, нянчила чужих ребят. Надоело. Кончила курсы электриков и
уехала в пустыню на испытательную станцию. Страдала от неразделенной и
даже невысказанной любви к своему начальнику и считала себя самой
несчастной в мире. Потом было еще хуже. Студент-практикант Жорка Кучинский
(о нем ни Багрецов, ни Бабкин до сих пор не могут говорить спокойно)
подбил Нюру достать образец фотоэлементной ячейки, - тогда уедет
аспирантка, в которой Нюра видела свою соперницу.

Вся эта история всплыла наружу, пришлось уехать. Не могла Нюра смотреть
в глаза любимому человеку, да и другим честным людям. До конца жизни
запомнит она этот урок, запомнит и Багрецова, он больше всех из-за нее
страдал.

Нюра возвратилась к тетке, в маленький городок Запольск. Поступила в
заочный электротехнический институт, а подыскать себе подходящее место,
где бы могла применить свои знания и кое-какой опыт, полученный на
испытательной станции, не сумела. В городе не было ни лабораторий, ни
заводов. Устроилась на авторемонтной базе, где чинила автомобильные и