свекровь у нее ведьма. Не рассказывайте, не надо - знаем-читали, ведьм не
бывает. Съездите-ка в Стаячы Камень да поглядите; сами тогда поймете, что
к чему!
В тот раз, когда Настасья Матвеевна приехала в Киев, ее невестке
показалось: за Максом! За сыном ее, за внуком своим явилась старая ведьма!
А что было делать ей? Ничего же никому не докажешь. Да и вела себя
свекровь вполне прилично, по-людски.
Вот это-то и настораживало! Ведьма - и по-людски!
"Все равно не пущу! Не отдам!" - твердо решила для себя мама Макса.
Ничего этого, он, конечно, не знал и знать не мог.
И уж тем более он не знал, что когда микроавтобус занесло на повороте и
водитель, беззвучно вопя, из последних сил - без толку!.. - выворачивал
руль, мама подумала: "Это из-за меня... потому что мешала...")
...помнил. И прогулки те считал одними из самых счастливых дней в своей
жизни.
Но бабушка смогла побыть в городе всего-то чуть больше недели, потому что
в деревне у нее имелись дела, которые нельзя было надолго оставлять без
присмотра. И потому уехала, и этот странный визит забылся, словно
причудливый волшебный сон.
Потом время от времени родители на просьбы Макса вс" грозились свозить его
в деревню, но как-то не складывалось: то одно, то другое... Если бы не...
беда с папой, может, и не приехал бы.
2
Никогда раньше Макс не болел в незнакомом месте. Детский лагерь отдыха не
в счет, там он на один день слег с температурой из-за того, что
перекупался в море. Но ничего страшного, по сути, не случилось - назавтра
же бегал, как ни в чем не бывало. Тут - другое. Непонятно даже, выживет ли
(Макс-то, конечно, надеется, что выживет, но...)
Была температура. И была головная боль, словно череп пилили два чертенка,
причем пилили тупой пилой и не знали, как это делается, все время дергали
сильнее, чем нужно, и вслух матерно ругались. И еще были чьи-то лица,
постоянно чьи-то лица, которые выплывали из ночной темноты и белели, как
потерявшиеся зубы мамонтов. Мамонты, - факт общеизвестный, - зубов никогда
не чистили, поэтому и не удивительно, что на тех, которые выплывали из
комнатной темноты, чернели глаза. Еще у лиц имелось по рту (у некоторых
время от времени проступал второй, но тогда Макс зажмуривался и старался
не смотреть), рты говорили. Обычно они переговаривались между собой, и
голоса, доносившиеся из-за губ, странным образом напоминали мальчику
знакомых людей. Чаще всего говорил Юрий Николаевич. Его голос звучал
встревоженно и напряженно, ему отвечали бабушка и Ягор Василич. Их голоса
тоже дрожали от напряжения, только скрытого. Они пытались успокоить дядю
Юру, но поскольку сами нервничали, ничего у них не выходило. "Зразумей, -
просил Ягор Василич, - рабенок пасля дароги, стамиуся, перагрэуся. Заутра
раницай адужае, вось пабачыш". "Послушай, Ягор, - вздыхал Юрий Николаевич,
- я ж тебе сотый раз рассказываю про ту цыганку. Она его прокляла,
понимаешь!" "Дурницы! - отмахивался тот. - Ну вы у горадзе и суяверныя!"
"Слушай, Ягор, - раздраженно шипел дядя Юра, - я, между прочим, такой же
городской, как и ты! Это во-первых. А во-вторых, есть вещи..." "Пакинь
ругацца, сынок, - вмешалась баба Настя. - А ты, Ягор, забяры яго и
выйдзице адсюль". "Будзешь лячыць?" "Выхадзице", - повторила бабушка.
Лица растаяли в темноте комками мартовского снега, осталось только одно.
Потом исчезло и оно, вместо лица в комнату явился звук льющейся воды,
свежий и прозрачный. Вот звук прервался - что-то звякнуло, зажглась свеча;
голос бабушки зашептал непонятные слова, тихо, привычно. Нечто легкое и
теплое коснулось Максового лба, приподняло ему голову, поправило подушку
так, что мальчик теперь лежал на ней, но затылок к наволочке не
прикасался. Секундой спустя по макушке что-то забегало - точно
свихнувшийся Шалтай-Болтай, который не может найти подходящую стену, чтобы
забраться на нее и как следует подразнить всю королевскую конницу со всей
королевской ратью. Одновременно голос бабушки продолжал шептать слова;
Макс даже сумел расслышать кое-что: "Оцче наш, иже еси..." Вдруг катание
прекратилось... - и теперь вместо Шалтая-Болтая к голове прикоснулось
холодящее лезвие ножа! Макс... Макс даже не успел ничего подумать - а нож
уже ходил над ним, делая круговые движения, точно голова мальчика -
картошка и ее нужно почистить; а иногда еще и будто резал ее на куски.
Когда (по мнению ножа) голова-картошка осталась без кожуры и была
накрошена, - лезвие заерзало, но теперь уже не над Максом, а где-то рядом.
При этом оно издавало такой звук, словно ходило по стеклу. Чуть раньше то
же самое действо (то есть, бег по стеклянному краю) производил невидимый
Шалтай-Болтай. Потом раздался треск, что-то булькнуло и где-то легонько
плеснула вода.
Макс пересилил слабость в теле и повернулся посмотреть наконец, что же
происходит. Но увидел только бабушкину руку - с дряблой кожей, с тугими
венами - с зажатой в кулаке литровой банкой. В банке расплывалось что-то
мутно-желтое. "Яйцо", - отстраненно подумал Макс. Бабушка внимательно
всматривалась в пятно, замершее в толще воды, потом тяжело вздохнула и
поставила банку на невидимый столик. И снова начала произносить молитву.
Произносила уверенно, четко, спокойно, так что теперь Максу было слышно
каждое слово. Потом бабушка окунула пальцы в стакан (стоявший рядом на
столике), резко взмахнула руками - и на мальчика упали холодные камешки
брызг; они растеклись по лицу, застывая.
И сам он словно застыл от этих слов, забыл себя, забыл где он и кто он.
Остался только ритм произнесенных фраз и капельки воды на коже; и то, и
другое казалось тоненькими иголочками, вонзившимися в определенные точки
сознания и тела. Давление иголочек увеличивалось с каждым вдохом, и в
конце концов Макс "отключился", не способный и дальше выдерживать силу
подобного притока энергии.
3
На голове что-то лежало. Макс открыл глаза (в комнате было светло, как
будто уже наступило утро), посмотрел наверх, но ничего не увидел. Лоб
перевязали то ли полотенцем, то ли бинтами, и под материей находились
какие-то прохладные пластинки неправильной формы.
Мальчик высвободил руку из-под одеяльного плена и осторожно сдвинул
повязку. На глаза съехало нечто белое; Макс снял это, чтобы рассмотреть.
Оказалось, под полотенцем (голову все-таки перевязали полотенцем)
находились обыкновенные капустные листы. И, как бы там ни было, они
здорово помогли. Жар прошел, альпинисты пропали - Макс чувствовал себя
почти совсем здоровым. Он выскользнул из-под одеял, сгреб с кресла рубашку
и штаны и начал одеваться. Вместе с тем не забывал оглядываться по
сторонам.
Судя по тому, что мальчик увидел в окне, и впрямь наступило утро, причем
давно.
Свет, падавший со двора, проникал в комнату, в которой оказался Макс, и
разливался в ней, освещая все подряд. Например, кровать мальчика, тусклый
ковер над нею, черно-белые фотографии под засиженным мухами стеклом. На
фотографиях были изображены пары молодоженов, среди них Макс узнал и папу
с мамой. Еще одна пара, похоже, состояла из дедушки с бабушкой в
молодости. Мальчик некоторое время разглядывал снимки, а потом решил пойти
поискать дядю Юру.
Толкнув левую створку высокой, до потолка, двери, Макс очутился в соседней
комнате. Здесь стояла самая настоящая печь, прямо как в сказках. И даже
наверху что-то шевельнулось, черное и пушистое. Появление мальчика
заставило существо спрыгнуть с печи - оказалось, это кошка, невероятно
растрепанная и огромная, словно фокстерьер. Мягко соскочив на пол,
животное замерло, посмотрело на Макса большими изумрудными глазами, после
чего шустро шмыгнуло куда-то под стол.
В это время еще одна дверь в комнате скрипнула, раскрываясь - вошел Юрий
Николаевич. На лице дяди отображались усталость и озабоченность,
связанные, вероятно, со вчерашней Максовой болезнью. Заметив племянника,
Юрий Николаевич остановился и внимательно посмотрел на мальчика, как будто
пытался отыскать признаки хвори и в то же время боялся увидеть их.
- Как себя чувствуешь, козаче?
Макс чуть виновато улыбнулся:
- Спасибо, нормально. А где все?
- Ягор уехал еще вчера, сразу после того, как ты заснул. А бабушка сейчас
на огороде. Есть хочешь?
Мальчик проверил собственные ощущения и подтвердил, к явной дядиной
радости:
- Хочу!
...Картошка оказалась поджаристой, с упругой золотистой корочкой, огурцы
обладали невероятным ароматом, а помидоры, казалось, пахли солнцем -
никогда в городе Макс не ел ничего подобного! Он с аппетитом набросился на
порцию и очень скоро потребовал добавки. В это время как раз вошла
бабушка; она, вздохнув, присела на краешек диванчика, который стоял у
печи, рядом с дверьми в большую комнату, и с умилением стала наблюдать за
внуком. Сперва молчала, но потом не вытерпела и, не дождавшись, пока Макс
доест, начала спрашивать его: как учеба, как живется в городе, не обижают
ли старшие мальчишки и прочую... Ну, не чушь, конечно - он понимал, так
надо - но все равно, согласитесь, несерьезные это какие-то вопросы;
особенно про старших мальчишек! Макс отвечал, попутно накалывая на вилку
полоски картошки (или, как ее тут называли, бульбы); вдруг бабушка на
полуслове запнулась. Но поправилась и перевела разговор на другое. Мальчик
только с минутным запозданием понял, что бабушка хотела спросить про папу,
да вовремя перехватила предупреждающий взгляд Юрия Николаевича и не стала
спрашивать. Наверное, дядя Юра ей уже все рассказал.
- Ты не перажывай, - говорила она тем временем Максу, - тут, прауда, зараз