Чтение 9–й страницы книги ~Рейд~

Куколка-китаяночка неземной красоты, накрасившаяся так, чтобы
подчеркнуть свои аристократические маньчжурские черты, проскользнула у нас
под локтями с ловкостью ласки. Отойдя на метр, она остановилась и
передразнила позу командира, в глазах ее блеснул огонек.

- Ты - хренова куча дерьма. Стив! - крикнула она Яневичу. - Лучший
клаймер - "А-92", и не тренди зря.

Яневич ринулся вперед, как медведь в период гона.

- Черт! Я ж не знал, что вы здесь, ребята.

- Спустись разок хоть ненадолго со своих идиотских небес, некрофил.

Она хихикала и извивалась, пока он ее мял.

- У тебя еще стоит, Данки Дик? Или отвалился там, в развалинах? Мы
только пришли. Могу трахаться всю ночь.

- Мы уже отправляемся. Кусака. Сейчас я тебе кое-что скажу, у тебя не
останется ни малейших сомнений. Я прилеплю жвачку себе на конец. Предупреди,
когда начнешь жевать.

Я был так поражен, что даже не почувствовал отвращения. Это выпускник
Академии такое говорит?

Не имея никаких разумных причин, ни малейшего повода, женщина
обратилась ко мне:

- У этого гада самый длинный член из всех, что я видела. - Она
облизнула губы. - Красота. Но, может быть, сегодня ночью мне захочется I
чего-нибудь новенького.

- Прошу прощения.

Я подумал, что она делает мне предложение. Мне не хотелось вламываться
на территорию Яневича.

- Новенького? Мао, я весь патруль ловил в бороде мандавошек! - Яневич
подмигнул мне, не замечая, как я побледнел и как перекосился у меня рот в
подобии улыбки. Еще больше, чем он, потрясла меня девушка. Ей не могло быть
и двадцати.

- Научилась уже двигать задом? - спросил он.

- Да уж не твоими трудами. - Она повернулась ко мне. - Этот мерзавец
лишил меня девственности. Поймал меня в минуту слабости, в первую ночь
после, первого патруля. Трахал всю ночь и ни разу не объяснил, что от меня
предполагается еще что-то, кроме как просто под ним лежать.

Несомненно, я поменял цвет с мертвенно-бледного на инфракрасный. Бредли
был потрясен не меньше моего.

- Они, наверное, разыгрывают нас, сэр.

Он попытался укрыться от шока, предположив, что это - патриархальное и
безопасное легкомыслие армейских шуток.

- Не думаю.

- Да, я тоже не думаю.

Мне показалось, что его сейчас вырвет.

- Я думаю, что мы наблюдаем людей с клаймеров в их естественном,
неприрученном состоянии, мистер Бредли. Я подозреваю, что журналисты нас
дезинформировали. - Я улыбнулся собственному сарказму.

- Да, сэр.

У него развивалась крайняя степень культурного шока.

Командир схватил меня за локоть.

- Вон там. Я вижу свободные места.

Мы тронулись в путь под огнем иронических замечаний по поводу нашего
корабля и эскадрильи. Другие офицеры, очевидно, из наших, освободили для нас
место за своим столом. Последовал парад знакомств, но я сомневался, что
наутро вспомню хоть одно имя. Бредли переживал эту процедуру со стеклянными
глазами и дряблой кистью.

Реальность обрушилась на нас, вырвавшись из пелены мифов и пропаганды,
и затаптывала с нежностью мастодонта, ступающего на комариную лапку. Она не
укладывалась у нас в голове. Пока ее туда не запихнули вот таким образом.

Яневич с подружкой исчезли. А так на него было непохоже. Он изменился
прямо в дверях.

Ешь, пей и веселись?

Уэстхауз тоже испарился, прежде чем мне удалось узнать что-нибудь,
кроме его имени. После этого почтенной штабной капитаншей был похищен Бредли
с остекленевшими глазами.

- Какого хрена она тут делает? - пробормотала какая-то женщина и
плюхнулась лицом в лужу пива на столе, бубня что-то о том, что "Дракон" - не
место для всякого сброда.

- Да пусть, - ответила другая. - От него нам никакого проку.

Я ушел в себя, что-то пил и размахивал перед лицом камерой. Если
поражен чем-нибудь - снимай. Я лишь отчасти осознавал, что из всей нашей
эскадрильи рядом со мной остался один лишь командир. Как и я, он застыл,
превратившись в статую со сложенными на груди руками. Я попытался вспомнить
"Озимандия". Мне на ум пришли строки о поднимающихся красных городах, но я
не был уверен, что они оттуда. Почему, собственно, "Озимандий"? Тоже
непонятно. Должна же быть какая-то причина. Я заказал еще выпивки.

Он тоже наблюдал, наш молчаливый доблестный командир корабля. Когда-то
это было предлогом для неучастия в наших пьяных разговорах.

Время шло. Толпа заметно поредела. Я нагрузился сильнее, чем
предполагал. Комната стала немного качаться, а я - думать, собираются ли
наши приятели сверху сегодня бомбить. Командир мягко тронул меня за локоть.

- А? - Ничего более осмысленного в тот момент я произнести не мог.

- Ее ты, наверное, вспомнишь.

Он указал на высокую, стройную блондинку, медленно раздевавшуюся на
одном из ближайших столиков.

Я уставился на нее туманным взглядом. Сначала я просто попытался
определить ее возраст. Она выглядела старше большинства находящихся здесь
женщин.

- У нее свой собственный корабль, - сказал командир.

Шквал восхищения и оторопи, вожделения и омерзения разбудил мою пьяную
душу. Я узнал ее.

Какой же старой она была! Шерон Паркер. Богиня-девственница.
Королева-сука батальона "Танго Ромео" в Академии. Как я любил и желал ее в
мои трогательные семнадцать! Сколько ночей провел я с моей доброй правой
рукой, воображая, будто меня сжимают ее мягкие бедра!

Обескураживающие воспоминания. Я оказался таким идиотом - не скрыл от
нее своей вечной любви...

Она была холодной и далекой, как обратная сторона Луны. Она меня
дразнила, смеялась надо мной, кормила обещаниями, которые никогда не
выполняла. Ни для меня, ни для кого другого, насколько я знаю.

Истязать меня было для нее что уроки готовить. Я был проще, ранимее
наших одноклассников.

- Нет. Пусть себе.

Поздно. Командир помахал ей рукой. Она узнала его, оставила свою
маленькую сцену и пошла к нам. Старик выдвинул для нее стул. Она устроилась
на нем, слегка смущаясь поначалу. Командир на всех так действовал. Он иногда
выглядел таким знающим и солидным, что все вокруг чувствовали себя
второсортными и нелепыми. Со мной так было всегда.

Проходя через зал, она окинула меня равнодушным взглядом. Не более чем
еще один лейтенант. Космофлот кишит лейтенантами.

- Как патруль? - спросил командир.

- Хреново. Две старые посудины, которым пора в музей. Один истребитель
прикрытия. Подтверждена только баржа. Один малюсенький конвои. Двенадцать
кораблей. У нас кончились ракеты, потом на нас вышли охотники. Некоторое
время мы думали, что это Палач. Девять дней от них драпали.

- Круто пришлось? - спросил я. Она дернулась, бросила на меня еще один
из своих равнодушных взглядов.

Я наблюдал, как на ее лице появляются первые проблески. Она густо
покраснела, вышла из роли пьяной стриптизерши, танцующей на столе, сбросила
с себя это, как змея меняет кожу. Одну долгую секунду она смотрела так,
будто у нее раскаленная металлическая заноза под ногтем.

- Ты... - И снова пауза. - Ты изменился.

- Как и все мы.

Ей так нестерпимо хотелось бежать, что я это по запаху чуял. Но было
уже поздно. Ее увидели. Ее поймали. И теперь, будь добра, терпи.

Я был одновременно и рад, и немного напуган. Сможет ли она оценить мою
добрую волю?

- Гражданская жизнь влияет, - сказал я. - Меня тут долго не было. Ты
тоже изменилась.

Мне захотелось немедленно откусить себе язык. Дело не только в том, что
эти слова не стоило говорить, - сама фраза прозвучала горько. Мои мозги ушли
в отпуск. Слишком активно поработали руки, таская в рот выпивку.

- Я слышала об аварии.

Хорошо держала удар, как ей всегда было свойственно.

- Теперь уже все в порядке?

- В общем, никаких проблем, - солгал я.

Двенадцать лет в Академии не дали мне ничего, что могло бы подготовить
меня к неожиданному переходу на гражданку. Я бы справился, конечно, с
кабинетной работой в штабе, но моя гордость мне этого не позволяла. Я -
фронтовик, им, черт возьми, и буду, больше никем.

- Мне нравится свобода. Хочешь - ложишься спать, хочешь - встаешь.
Идешь, куда хочешь. Ну, ты понимаешь. В этом роде.

- Да, я понимаю.

Она ни единому слову не поверила.

- Ну вот; А ты чем занималась?

- Карабкалась по лестнице вверх. Теперь у меня свой корабль. "С-47".
Крыло "Браво", пятая эскадрилья. Семь патрулей.

Я не мог придумать ничего, что еще можно было бы сказать.

Последовали секунды напряженного молчания, а потом она добавила:

- И стала понимать, что значит оказаться на дне жизни.

На некоторое время разговор замер, подобно киту, выброшенному на берег
и не имеющему сил продолжать борьбу.