Чтение 9–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

Княгиня Ольга подломилась в коленях, встала перед старухой.

- Оставь Креславу на земле! Коли уйдет женой в Последний Путь, мне уж на земле не отыскать покоя! Где бы ни была, все помнить буду: наложница с ладой по небесам плывет, над головой моей!.. А он ее ласкает, тешит... Сама пошла бы с ним! И нареклась бы!.. Но у меня дитя! Кто Русью станет править, покуда не вырос сын?

- Вот и утешься рождением - не смертью, - бросила старуха. - Се рок твой материнский. А он мудрее нас.

- Нет, не смирюсь! - в гневе воскликнула княгиня. - Услышь меня, мой лада! Отторгни же Креславу!

- Молчи! - прикрикнула Княгиня Смерти. - Не поднимай до срока!.. И не кощунствуй. Не позришь сама, как переступишь через мертвого... Эй, жены певчие! Чего уста замкнули? Воспойте колыбельную. Пусть же усопший спит пока в земле сырой...

Плач безутешных голосов высоких тотчас взметнулся над спятим князем, подобно языкам огня, достал небес и погасил холодный вдовий крик.

Креславу тем часом ввели в шатер Княгини Смерти и нарядили, как подобает наряжать невесту к свадьбе: украсили монистами, запястьями, серьгами и кольцами - завесками, очельем из крупного жемчуга обрамили лик. Прекрасной белой павой представили народу и повели по скорбному граду под руки, как княжеских невест водили... Тая восторг и ликование, ей Гои низко кланялись, кричали вослед:

- Лебедушка наша!

- Лети в Последний Путь!

- Достойна!

Она лишь смеялась! Миг торжества, миг исполнения своего рока возвеселил ее, радость плескалась по сторонам, словно вино из рога. Долгожданный праздник явился ей единственной из всех скорбящих!

И стал наградой!

За все годы, что была наложницей, никогда она не являлась на глаза людей; терем да покои - севот удел и суть мира, в коем проводила жизнь. А ныне же красу ее позрели и вознесли! Экое чудо прятал покойный князь!

Сияла Креслава среди скорбного града, ровно огонь-сварожич - а что бывает краше девы и огня?

Древляне за стеной онемели, от горя свои слезы пили. Эх, выйти б из-за стен, смешаться со скорбящей русью и, горе поделив, вблизи позреть на дивную невесту князя! Князь же Мал, убийца, стоял на башне угловой и высматривал княгиню среди Гоев. Остальное - печальный стан, корабль и народ скорбящий - не замечал, любуясь всесильной красотой избранницы. Да вышла тут Креслава и на короткий миг вдруг затмила княжий взор! И красота княгини на миг померкла... Но не любовь он испытал, не очарование, а зависть к мертвому: все было прекрасным у киевского князя - и жена, и наложница судная, красоты которой вовеки не отыскать в древлянских землях. И загоревал убийца! Свои наложницы хоть и более числом, да теперь показались ему дурными, страшными, строптивыми. И кого из них изберет Княгиня Смерти, кто из них наречется вечной женой, коль скоро доведется отбыть неземным путем?

Посередине стана для Креславы накрыли стол, скамью выстелили периной лебяжьей и коврами, яства, поставили горою.

Креслава пировала!

Окованный златом турий рог - символ красоты ее - вручили невесте, и этот чудодейственный сосуд должен был кого-то осчастливить из жен, если пожелает Креслава. Отхлебнувшая из него вкусила бы и обрела красу нареченной невесты, а если перед тем, как взойти на корабль, она бы подарила рог, то вместе с ним подарила бы и свое веселие и радость. Но никому пока не давала Креслава прелести своей, сама пила и становилась краше. Служанки - дочери Княгини Смерти - подносили ей закуски на чашах золотых, кормили ложками серебряными и всякую волю исполняли немедленно - чуть бровью поведет. У стола княжей невесты то гусли играли, а то жалейки, дудки, свирели и рожки. Молодые девы и жены хороводы водили, славя Креславу. В имени ее был сокрыт рок - Огненная Слава! Знать, должна была она в огне и прославиться.

Средь моря скорби лютой и горючих слез Креславин пир был не кощунством. Она прощалась с земной жизнью, и то, что было отпущено ей до годов преклонных - радостное торжество и праздник - она черпала и допивала сейчас, умещая все в срок краткий. Остановилось время, и пир ей чудился бесконечным!

Тем временем княгиня, покинув ложе князя, пришла в свой шатер, где кормилец Асмуд стерег Святослава. И не сдержалась, разразилась грозою черной: бушевала подобно Перуну, сверкала молнией, и ветер был, и ливень слез, однако и буйство не уняло горя, напротив, горькая тоска и бессилие опаляли душу. Напуганный яростью матери Святослав, взявшись за подол, остановить пытался ее гнев, да все напрасно. И тогда он крикнул так, что вздулись стены шатра:

- Услышь меня! Отринь же гнев! Иначе взойду на корабль и уплыву с отцом! Ты мне солнце заслонила буйством!

Крик образумил ее. Прижавши к себе сына, княгиня поклялась ему смириться, казня себя, повинилась перед ним. Однако буря притомила плоть, и незаметно для себя она уснула. И княжич придремал на ее руках. А пробудилась она с тихим пламенем в очах и жаждой мести. Возле ложа сидел кормилец Асмуд, ждал, когда отверзнет очи.

- Я знаю, как помочь тебе, - прошептал он. - След погубить Креславу, пока на корабль не ступила.

Надежда вздула пламя мести. Велик был искус! Не быть женой Креславе! Ей должно по обычаю подняться на корабль живой, а мертвую жену князь не возьмет с собой в путь, и поэтому Княгиня Смерти велит бросить ее в яму, где ныне почивает лада. Довольно будет ей и такой чести! Ей всегда было хорошо на княжеском ложе, так пусть же и останется на нем в земле!

Знал старый Асмуд, чем можно вдохновить княгиню, знал, коим образом можно спасти свою жизнь, ибо черному вестнику полагался сруб до конца своих дней.

- Сгубить ее, сгубить! - решилась княгиня.. - Да как?

- В ее прекрасный рог след зелья всыпать!

- Возможно ли сие? Служанки вина наливают и стерегут!

- Подойду и всыплю!

- Тебя и близко не подпустят... Нет, ее на пиру сем не отравить. Надобно другого часа ждать.

- А ежели ночью? - предложил Асмуд. - Когда, пойдет по шатрам близких родичей князя? Я войду к одному из них, убью его и приму Креславу вместо родича. А в шатре темно...

- Ты больно стар и немощен, чтобы Креслава пила и любодействовала с тобой! - отмахнулась княгиня. - В один миг признает и догадается, кто на тризне свару учинил. А я не переступлю за кон!

- У меня есть злато! Я подкуплю служанку!

- Ужель ты не знаешь, что дочери Княгини Смерти неподкупны?.. Нет, это не годится, - заметалась княгиня по шатру, и вдруг ее осенило, когда взглянула на спящего Святослава. - Асмуд! Ступай на пир к Креславе и ее служанкам скажи, чтоб подпустили: тебя к ней, что ты послан с вестью тайной от меня. А когда станешь молвить Креславе весть мою, она о роге своем на миг забудет. И обо всем на свете! Тогда и всыпь ей зелье... Но где же взять его?

- Есть у меня! - Асмуд показал ромейский перстень, под камнем которого скрывался яд. - Да только что за весть мне принести, дабы Креслава память утратила? Что молвить ей? Как отвести глаза?

- Скажи Креславе: отдам ей сына Святослава на вскормление, - велела княгиня. - Мол, и княжич возжелал сего. Я же не противлюсь...

- Добро, скажу! - возрадовался Асмуд. - Но как отплатишь мне за службу?

- Помилую тебя. Умрешь не в срубе темном, а в своих хоромах.

- Мне княжич люб, я привязался, - вкрадчиво вымолвил - Асмуд. - И он ко мне. Дозволь служить ему. Коль не кормильцем, так забавлять стану былинами и сказами.

Черного вестника, к тому же носящего на пальце перстень с ядом, и близко не следовало подпускать к княжичу, однако княгиня слукавила, пообещала оставить при себе: где в этот час найти отравителя? Кто еще возьмется исполнить черный урок?

Отправив Асмуда, она словно вином упивалась предвкушением мести и трепетно ждала возвращения кормильца. Но миг прелестный был прерван Свенальдом: воевода ввалился в шатер без слов и поклона, как хаживал ко всем князьям, коим служил.

- Я не звала тебя! - застрожилась княгиня. - Зачем явился?

- Всегда ходил незваным, - речь потекла черной смолой. - Ты со своей дружиной пришла на Уж-реку. Но где послы древлянские? Был уговор, придут с тобой.

Старый наемник не мог знать ни о сватах, заживо погребенных на княжеском дворе, ни о посылке Люта за сокровищами на остров Ар. Однако древний и сведомый в придворных делах воевода нюхом чуял, что замышляется коварство. Его не брала всеобщая скорбь, и слезы плакальщиц тревожила Свенальда не более, чем легкий дождик. Пожалуй, он единственный, кто в горе не мог раствориться и смешаться в скорбящем народе, оставаясь настороже, будто казак в степи. Чтобы развеять его подозрения, княгиня, как бывалый витязь, пошла на приступ.

- Послы посажены в сруб под бдительную стражу, - заявила она. - И ты будешь посажен, если не вернешь сына своего, Люта, в Киев.

- Ужели Лют оставил стольный град?! - княгиня впервые увидела старческие, пожухлые глаза Свенальда.

- Годи, воевода, - сурово произнесла она. - Не след мне казнить кого-то и свары устраивать, покуда не справила тризны. А вот провожу ладу в Последний Путь - на встряску вздерну. Ты учинил сговор с сыном своим, тебе ответ держать, изменник!

- Измены не было! - дрогнул старый наемник. - Мы сговорились с Лютом, верно... Да токмо чтоб он Киев стерег и за тобой призрел. . - Отчего же он бежал из города вместе с дружиной, едва ты двинулся наг Уж-реку?

- Куда бежал?

- Не ведаю, куда... В тайне оставил Киев, изменник Лют... Мне недосуг сейчас розыски чинить, суды. Я ныне в скорби!

Свенальд замкнул уста и брови опустил в тяжкой думе. Стоял, словно смолевой пень, вросший посреди шатра. т - Ступай же прочь! - бросила княгиня -: Мне след тризну править. . - Я ведаю, куда поехал Лют, - с трудом выговорил воевода. - Остановлю его! Верну! Не дам своеволить ромейскому волку!

- Ужель к ромеям? - скрывая интерес к внезапному откровению, спросила княгиня.

- Дозволь не говорить мне, - попросил старый наемник. - Верну и вразумлю - навек запомнит, как след служить престолу.

- Сын твой Киев бросил, а ты сейчас меня оставишь один на один с древлянами?

- Короеды для тебя безопасны, - уверенно заявил Свенальд. - Напасть не посмеют... А Люта проучить надобно! Он обманул меня!.. Покуда не ушел далеко, я настигну... Не обессудь, княгиня.

А ей того и надо было! Наемник старый за свою жизнь вкусил и изведал все хитрости мужей, которые всегда были его хозяевами, но никогда не сталкивался с властью жен и их способностью расставлять ловчие сети. И влип как перепел! Поверил! Через четверть часа боевой рог протрубил поход, и Свенальдова дружина покинула скорбный град, тем самым развязав княгине руки.

В предчувствии удачи княгине захотелось петь и плясать, как пела и плясала пирующая Креслава. Сдерживая себя, с минуты на минуту она ждала, когда прервется веселие соперницы и полетит молва, что та, нарекшаяся вечной женой князя, нежданно-негаданно примерла в застолье. И впрямь во граде скорбном вдруг шум возник - крик, густой, летучий говор. С надеждою шальной княгиня выбежала из шатра - Креславины служанки вели Асмуда! А впереди, земли едва касаясь, летела та, что мертвой быть должна.

Кормильца уронили на колени, и он, послушный дочерям Княгини Смерти, не смел и головы поднять.

- Сей муж сказал, будто тобою послан, - заявила Креслава, держа перед собою рог с вином. - Он весть принес, де-мол, княгиня поручает мне сына своего. Он правду молвил иль солгал?

Княгиня глянула на Асмуда с ненавистью: не сумел службу сослужить - так получай сполна!

- И ты поверила ему?

- Поверила, а потому хочу спросить тебя: ты послала его с вестью?

- Нет, и в мыслях не бывало. Муж сей - черный вестник, изгой презренный.

- Но он кормилец Святослава!

- Теперь уж не кормилец! - отрезала княгиня. - И дни свои окончит в срубе после тризны.

- Пощади, матушка! - взмолился Асмуд. - Помилуй от позорной смерти!

- Нет тебе пощады! - бросила она, намереваясь вернуться в шатер, однако Креслава засмеялась в спину.

- Я рада! Смерть князя сделала тебя мудрой! Не подпускай и близко сего мужа ко княжичу! Возможно ли, чтобы кормилец яд на перстнях имел? Сегодня он всыпал зелье в мой рог с вином, а завтра отравит Святослава!

Княгиня остановилась, глянула через плечо: Креслава смеялась над нею! Она догадывалась, кто послал Асмуда, да, верно, не желала учинять свары на тризне...

- Коли ты уличила его - он твой пленник! - заявила княгиня. - Делай с ним, что захочешь.

- Благодарю тебя, славная! - весело воскликнула Креслава.

Асмуд пополз к ногам княгини.

- Не отдавай меня! Пожалей! Я все исполнил! И весть изрек, и зелье всыпал. Креслава вкусила из рога с ядом! Пила!.. И вот жива. Не по моей вине, помилуй! Знать, худое зелье! Не отдавай, я послужу тебе!

В ответ молчание стояло, как стена. В очах княгини горела ненависть. Старик-витязь отчаялся, потянулся трясущимися руками.

- Сподручно мне мечом владеть... А зелье подсыпать не учен... Года мои пощади! Ведь ты же, княгиня, добро дала и научила...

- Ты лжешь, изгой! - выкрикнула княгиня.

- Ах, ты еще и лжец! - засмеялась Креслава, - Не много ль злого совершил ты, старик? Да я помилую тебя! Сегодня у меня пир! А коли ты мой пленник, что хочу, то с тобой и сделаю. Испей вот вина из моего рога! - она поднесла рог к устам кормильца. - Жажду угостить тебя. Никто не смеет сегодня отказывать моим желаниям.

- В роге - зелье! - старик заслонился рукой.

- Но ты сказал, худое зелье. Так на, испей! Вкуси! Желаю испытать!

Асмуд зажал уста руками и прочь пополз, но дочери Княгини Смерти схватили кормильца и приткнули к его горлу свои ножи. Обвял витязь, лишь очи блистали. Не единожды супостаты вот так же припирали его и мечами, и копьями, да всякий раз он знал, как обмануть и провести самого лютого и беспощадного врага, но перед женами он оказался беззащитным, ибо как ни силился, не мог предугадать следующего их действия. Перед ним была стихия...

Приставив рог к устам, Креслава молвила:

- Вкуси со мной! Ведь я вкушала! А ты тем часом шептал мне на ухо... Отведай зелья! А я посмотрю - есть сила в нем иль нет ее?

Асмуд не хотел искушать рок, но служанки влили ему в рот, зубы разжав ножом.

Испил один глоток...

И в тот же миг неведомая сила скрутила его, вызеленив лицо, затем распрямила до треска костей и швырнула наземь, как изветшалую тряпицу.

Через мгновение он почернел и дух испустил.

Креслава же рог поднесла княгине и вылила отравленное вино под ноги.

- Есть в зелье сила. Злодей мертв!.. Усопший князь был люб тебе, а посему я все прощаю. Кормилец черный не отравит свет своим ядом. Храни его от мрака! Я долг исполнила. Наш путь земной здесь разошелся, и соединимся снова лишь в небесах. Прости и ты меня. Прощай, княгиня! Прощай, тресветлый Святослав!

С тем поклонилась и прочь пошла. Каменной ногой княгиня сделала шаг за нею, пытаясь задержать, простерла руки, но соперница была уже недостижима: незримая стена восстала между ними.

- Ты., почему... жива? - устрашилась княгиня. - Ты почему жива? Ведь ты вкусила яд?! Креслава лишь засмеялась...

Вот уж ночь опустилась над скорбным градом, у веж и шатров зажигались костры, однако земное время Креславой не владело. Обрядный пир был нескончаем. Наполнив свой прекрасный рог, она входила в шатры мужей из рода князя и подносила мед, при этом говоря:

- Твой родич ныне спит сном непробудным, вечным, но рог тебе прислал. Вкуси же со мной сей мед. Его когда-то князь вкушал!

И всякий муж, как велел обычай, из рога пил мед горький, от ложа с Креславою - мед сладкий и хмельной.

Изведав соль и сладость пути заемного - того пути, что смерть прервала, - муж княжеского рода продлял его и нес ту ношу, что обронил усопший князь.

- Ты будешь жив во мне! - при этом молвил родич. - Ступай тропой небесной. Пока я живу, ты со мной всюду.

Так вместе с медом и любовью Креслава поделила жизнь свою и жизнь князя на малые толики и раздала всем родичам - никто не был обижен.

Но на заре десницей Княгини Смерти был пробит час!

Звон медного била поплыл от носа корабля во все концы, во все края и достал небес.

От солнца по земле промчался ветер и стих.

Поникли росные травы, дерева преклонили свои кроны, умолкли птицы, и когда на трепетной осине поник последний лист - князя подняли из земли, обрядили в дорогие одежды и медленно, на дланях, вознесли в парчовый шатер на корабле. Княгиня Смерти сама приготовила ему ложе, выстелив его периной из лебяжьего пуха, шелками белыми, наволоками черемными, и усадила князя так, чтобы смотрел вперед по ходу насады. Дружинники внесли оружие, доспехи и все сложили возле десницы; тиуны же забили двух коней и двух коров - все бросили на днище корабля. Затем поднесли дары, кто что желал - барана с ярочкой, собаку, кур и петухов, ловчих соколов и диких голубей, - Последний Путь далек, все пригодится князю. Пока корабль снаряжали, Княгиня Смерти украсила его цветами, ветвями берез и дуба, сплетенными в жгуты.

И снова медный голос била русь встрепенул!

На сей раз ветер покрепче опахнул людей, сорвал шапки и покатил их по земле.

В тот час Креславу искупали родниковой водой, утерли рушниками и, нарядив в белые простые одежды, убрали голову цветами. Волосы же не плели в косы, а распустили по прядям вокруг плеч и повили груди золоченой лентой. Наконец, окропили духмяной водой и поднесли последний рог, но не с вином, а с веселящим зельем. Креслава осушила свой прекрасный рог одним духом и поклонилась Гоям:

- Живите с миром, как в сей час живете в этом граде! А нам с князем в путь пора. Эй, служанки! Где насада, которую князь прислал за мной?

Сначала служанки закричали ей:

- Брось рог! Не уноси с собой! Оставь на земле!

Креслава полюбовалась рогом, блистающим на солнце, обласкала его в ладонях, прижала к щеке - жаль было расставаться с ним, принесшим ей веселие и радость.

- Брось рог! - взмолились теперь Гои. - В вышнем мире красоты довольно! Пусть останется немного на земле!

Креслава поцеловала рог, но своевольная рука не слушалась, не выпускала его - как жаль бросать! Вот унести б с собой!..

- Брось рог, - попросила ее Княгиня Смерти. - Всего не взять с собой. Отдай живущим, избери одного и брось. Пусть на земле утешатся твоей красой. А коли некого избрать - брось в воду. Умоются девицы той водой, и прейдет к ним твой прелестный образ.

Повела Креслава очами - под береговым обрывом черная вода плескалась; на берегу - людское море. Предпочла она сию стихию, высмотрела с помоста княгиню и вдруг метнула рог к ее ногам. Не ожидала того княгиня, очам своим не поверила, да заговорили Гои:

- Твой рог, княгиня! Подними! Тебе был брошен.

Склонилась она и подняла рог: молодость и красота Креславы были отданы сопернице.

Тут в третий раз Княгиня Смерти в медь позвонила - буйный ветер вздул ветрила, запела, застонала снасть, и мачта заскрипела, словно гудки. И в эти голоса сначала осторожно вплелся плач жен-плакальщиц, затем печальные звуки жалеек. Потом и все птицы, дневные и ночные одновременно, забывши о своем времени, засвистели, заплакали навзрыд, осыпая вместе с листвой тугую скорбь.

Креславу подвели к борту насады. А княжьи родичи - те, что вкушали ее любовь и мед, - из рук своих сплели лестницу. Ступая по их ладоням, она взошла на корабль. Князь стоял перед ее взором и голос его, как прежде бывало, звал к себе, манил, источая ласку: "Иди ко мне, Креслава!" У его шатра уж поджидала Княгиня Смерти и два дюжих молодца с повязками на глазах и крученой ременной петлей. Старуха не спешила, поскольку, как бывалый кормчий, знала - недолги остались хлопоты, чтобы отвалить насаде от причала. Лишь войдет Креслава в шатер к мужу своему, ослепленные повязками молодцы возьмут ее под руки, усадят рядом с князем и затянут петлю на шее. Потом можно снять било с корабля и, спустившись на помост, воскресить усопших огнем.

Тем часом четверо мужей, сцепив в замок руки, склонились перед Креславой. Она ступила на сей помост и в тот же миг вознеслась над головами.

Раздался треск! Боль опалила! Но ни грома, ни боли никто из смертных не слышал и не ощущал, ибо это треснул лоб Креславы. И открылось третье око!

- Что зришь в сей час? - единым духом спросили Гои с земли.

- Зрю родичей своих! - крикнула им Креслава. - Весь ушедший род мой ждет, встречает!

Мужи опустили ее, передохнули и, набравшись сил вновь, вознесли Креславу еще выше.

- Что теперь зришь? - вопрошала русь. Трехокая встрепенулась, вглядевшись в даль, которую не видел никто из смертных.

- Зрю! - отозвалась она. - Вся Русь в печали! Огни горят, потоки слез... Зрю полоненных Гоев!.. Повязаны за выи! Беда придет на Русь!

Креславу отпустили с высот, и покуда мужи переводили дух, лишенные сил, вся русь покачнулась, взроптала - грозою пронеслась тревожная молва, услышанная от всевидящей жены.

Тут в третий раз трехокая вознеслась и замерла на руках мужей.

А вознесясь, молчала! Ибо позрела свой рок, а вместе с ним - рок князя Святослава...

- Ответствуй же, Креслава! - кричали ей с земли, но голоса едва доставали ее ушей. - Что зришь, поведай!

С трудом открыла уста свои Креслава, прокричала:

- Зрю рок свой!.. О, горе-горе! Он - иной! Я нареклась женою князя быть, а мне отпущено остаться на земле!

Не слышали Гои - так высоко вознеслась всевидящая. Волновались, кричали и еще пуще заглушали ее голос.

- Храните князя своего! Свет храните в нем! - взывала к земле Креслава. - Иначе придет Тьма! Князь Тьмы!

А Гои взвыли, тянули в небо руки:

- Хоть слово оброни! Отчего Русь будет в печали: кто принесет беду?!

Но в оре громогласном тонула речь ясновидящей, ибо истина слышна, если ее терпеливо слушать.

- Внемли же, русь! - она кричала. - Не сбережете князя - он станет Тьмой! Храните свет!!!

Но уж мужи держать ее устали, помост из рук их распался, ибо не трехокую жену вздымали к небу - а Время двигали, на миг короткий испытав то, что совершают боги ежечасно.

Ступив на корабль, Креслава хотела крикнуть Гоям то, что кричала с высоты, но уж лишилась речи.

Кто будущее зрит с земли, не может молвить слов.

Лишь третье око во лбу ее блистало, роняя яркий свет на смертных. Над русью же молва текла рекой, бурлила и пенилась, как воды на порогах. Судили и рядили, гадали, гомонили, а трехокая молчала...

Удел незрячих - суть глагол, удел всевидящих - хранить молчание.

Но вот ударили в щиты! И звон булата, расплескавшись, затворил слух - вся русь лишилась речи!

Княгиня Смерти, как подобает кормчей на этом корабле, не утратила духа: не слушала она ни крика Креславы, ни волнения Гоев. Железными перстами своих рук она взяла трехокую и повела ко князю. А он все звал: "Приди, желанная Креслава! Я жду тебя... Скорее, на нашем ложе так приятно!" Однако иной зов уж помутил разум! Креславу звал детский голос живого князя:

- Спаси меня, Креслава! Мне страшно на земле! Свет пред очами меркнет!

Осталось сделать шаг, чтобы вступить в шатер. Уж молодцы с повязанными глазами распростерли руки, дабы не ускользнула мимо них та, что сказала:

"Я!"...

И тут трехокая вырвала свою руку из клешни старухи и, обманув слепых молодцев, бросилась назад! Да на пути восстали две сестры - дочери Княгини Смерти. Не помня себя, она сбила с ног одну, другую, подобно оленице в ловчей яме, скакнула на высокий борт насады и с него, как в пропасть, кинулась в речные волны!

Река змеиная, Уж-река, сомкнулась над головой. Студеная вода обвила жаркое, стремительное тело...

Никто из Гоев не позрел побега. Русь ожидала часа воскрешения, приковавшись очами к трем столбам, на коих полыхал огонь-сварожич. Караульные же воины, стуча в щиты, оглохли и ослепли - всех чаровал сей погребальный звон!

Но Княгиня Смерти и тут не пала духом. Хоть и утекла вместе с водой та, что нареклась быть вечной женой, снаряженный корабль вспять не обратить.

- Таков уж рок твой, князь, - печально сказала мертвому. - Отваливай один в Последний путь. Не обессудь уж, сам виновен. Не ты ли изгнал Креславу из терема? А что сотворил на пути земном - то получишь и на небесном. Плыви, счастливый путь!

Сняв било медное, старуха с дочерьми спустились с корабля и приняли пламенную чашу воскрешения с огнем - сварожичем. Обложенная смолистою щепой насада, казалось, качнулась от всплеска пламени: се павший с неба ураганный ветер вздул огонь, взметнул его стеной