Чтение 9–й страницы книги ~За веру, царя и социалистическое отечество~

- Когда это князья да ханы своих воинов жалели? - искренне удивился Ильдей. - На то они и предназначены. Овца хозяину шкуру отдаёт, кобылица - молоко, а воин - жизнь.

- Может статься, великий хан, что воины тебе весьма скоро понадобятся. От Итиля в нашу сторону половецкие орды идут. Новые пастбища для своих стад ищут и новых рабов для пастушеской службы.

- Половцы наши братья по крови, - беспечно отмахнулся Ильдей. - Как-нибудь договоримся.

- Ох, не по уму всё деется. Не по здравому смыслу. Предки наши столь опрометчивы не были. Зря свою и чужую кровь не проливали. В честном единоборстве всё решали.

- Ты меня, что ли, на единоборство вызываешь? - Глаза Ильдея, и без того узкие, превратились в щёлочки.

- Как можно, великий хан! Тебе только с князем Владимиром приличествует силой меряться. Или с самим царьградским кесарем. Выставляй против меня любого единоборца, пусть самого худородного. В схватке всё и решится. Чья сила, того и правда. Об этом боги пекутся. Я верх возьму - принимаешь наши условия. Печенег одолеет - киевляне тебе сами ворота откроют.

- Это воля князя? Или твоя собственная?

- Нет у меня свой воли, великий хан! Я князю верой и правдой служу. Его словами говорю и его волей действую.

- Предложение приманчивое. - Ильдей с задумчивым видом поскрёб свою бритую голову. - Да уж больно просто всё у тебя получается. Сошлись два молодца. Померились силушкой и судьбы народные тем порешили. А коли мой единоборец споткнется? А коли у тебя какая-нибудь тайная ухватка заготовлена? Всякий нечаянный случай надлежит устранить. Посему слушай мой окончательный приговор. Состязаться будете троекратно. Причём в самых разных единоборствах. И каждый раз вы обязаны выставить иного поединщика.

- Пощади, великий хан! - взмолился Добрыня. - Войди в наше положение. Да нас вместе со слугами всего четверо.

- Пусть тогда и слуги за родной город усердствуют. Менять свои условия я не собираюсь. Не устраивают они тебя - подите прочь. За Днепром увидимся.

- Есть вопрос насчёт намечающихся единоборств. А нельзя ли их заранее оговорить?

- Про то узнаете в последний час. Всё, ступайте. Кибитка для вас поставлена, угощения поданы. Ешьте, пейте, веселитесь. Девок нет, не обессудьте. В набег девок с собой не берём. Дабы злее быть. Завтра, как только солнце выше моего бунчука встанет, сразу и начнём.

Когда послы покинули ханскую кибитку, Добрыня с досадой молвил:

- Обвел нас проклятый Ильдей вокруг пальца. Боюсь, одолеют завтра печенеги. Я-то сам в любых единоборствах ушлый, а вот на вас надежда слабая.

Хотя переговоры с ханом оставили горькое впечатление, спали в эту ночь крепко, причиной чему было, наверное, доброе вино, употреблённое на сон грядущий. К мясным яствам даже не притрагивались - кабы не отравили их коварные печенеги.

Поднялись с первым светом. Куплет, сочинённый Добрыней накануне решительных событий, был невесел:

Поганый хан на уговоры

Не поддался,

От наших мирных предложений

Отказался

И хоть прославился

Коварством и притворством,

Но согласился спор решить единоборством

Ко времени, назначенному для начала состязаний, от печенежского гуляй-города осталось немного: кибитка самого Ильдея да ещё огромная - в несколько квадратных верст - язва, пятнавшая нежно-зелёную шкуру девственной степи (впрочем, целиком обозреть ее могли разве что небожители).

Основные силы степняков, не дожидаясь исхода поединка, двинулись дальше к Днепру. Невольно напрашивалась мысль, что хан затеял состязания без особой цели, а единственно дабы развеять дорожную скуку. От этих предчувствий богатыри ещё более закручинились.

- С соизволения духов земли, воды и неба - начнём! - изрек Ильдей, настроенный куда более благодушно, чем накануне. - Ответь мне, Добрыня Никитич, во что забавы ради играют киевляне?

- Много во что, - богатырь отвечал предельно осторожно, всё время ожидая подвоха. - В горелки, в шары, в зернь, в кости, в бабки, в пристенок, в свайку, в отгадыши.

- А в тавлеи играют?

- Смотря в какие. Есть тавлеи индийские, чату-рангой называемые. Есть аравитянские - шатрандж. Правила у них разные, а фигуры одинаковые - пехотинцы, конники, слоны, ладьи да царь с царицей. Эти игры даже холопам доступны. А вот недавно из Франкского королевства другую забаву завезли - шахматы. С ней до конца ещё не разобрались. Но, по всему видать, что игра сложнейшая и интереснейшая.

- Нет, я про другие тавлеи говорю, которые попроще. Вместо фигурок там точеные кружочки. Двигать их можно только вперёд, а бить в любую сторону.

- Так это ты о шашках речь ведёшь, великий хан! - Добрыня понимающе кивнул. - Знаем мы такую игру. Да только вот беда - все толковые игроки в Киеве остались. А мы, убогие, всё больше зернью увлекаемся.

- Однако сегодня кому-то из вас придётся играть в шашки... Я со своей стороны выставляю мудрого Кюскелая, меня самого этой игре обучившего.

Из толпы ханских приближенных появился едва передвигающий ноги старец, с дряблого подбородка которого свисало несколько длинных седых волосков. На вытянутых руках он нёс роскошную, инкрустированную перламутром игральную доску с заранее расставленными шашками. Белые были выточены из слоновой кости, а черные - из драгоценного турмалина.

- Почту за честь сыграть со столь почтенным человеком. - Добрыня довольно небрежно кивнул приближающемуся старцу, но тот не ответил: то ли зрением был слаб, то ли боялся рассыпать шашки.

- Э, нет! - решительно возразил Ильдей. - Ты забыл наш уговор. Три разных состязания - три разных участника. А тебя, славный витязь, мы оставим напоследок.

Добрыня отошёл в сторонку и созвал своих спутников на совет. Сразу выяснилось, что о шашках никто из них не имеет ни малейшего представления, даже Никон, прибывший из культурного города Царырада.

- Тем не менее играть придётся тебе. - Добрыня прихватил рясу на груди монаха в кулак. - И попробуй только вякнуть, что какой-то святитель это запрещает. Я тогда тебя заново окрещу, но не распятием, а дрыном. Доску шашечную видишь? Туда, ублюдок, смотри! На ней клетки. Белых не касайся, а по черным будешь шашки двигать. Как? Это я тебе сейчас растолкую. Латинскую азбуку не забыл? Пометь у себя в уме горизонтальные полосы латинскими буквами - а, бе, це и так далее. Вертикальные пометь числами, начиная с единицы. Нижняя левая клетка на доске будет "а - один". Противоположная ей по косой линии - "ха-восемь". Если я тебе скажу: "а-три" на "б-четыре" - так и двигай. Понял?

- Понял, - дрожащим голосом ответил черноризец. - А хан против подсказок возражать не будет?

- Сомневаюсь, что он знает латинскую грамоту. Да и числа я буду называть тоже по-латински. Запомни главное - твоё дело двигать шашки. И ничего больше. Никаких чувств. Даже если на доске останется одна-единственная шашка.

И вот шашечная партия, ставкой в которой был - ни больше ни меньше - стольный город Киев, началась.

Старец двигал шашки специальной сандаловой палочкой, а Никон, собственной дланью, на которой сохранились следы вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака.

Лучшие места возле игроков достались, конечно же, Ильдею и Добрыне. В затылок им дышали зеваки из ханского окружения. Сам Ильдей напустил на себя царственную важность, а Добрыня всё время что-то бормотал.

С первых же ходов начался разгром Никона. Под одобрительные возгласы степняков его шашки одна за другой исчезали с доски. Вскоре наступил трагический момент, когда одна белая шашка осталась против пяти черных. Право хода - несомненно, последнего - принадлежало Никону. И он сделал его, последовательно обойдя все шашки соперника и попутно оказавшись в доведях54.

В стане печенегов настало тяжкое недоумение. Старец замер, вытянув вперед худую шею, словно заранее подставляя её под секиру.

Недобрую тишину первым нарушил Добрыня:

- У нас так говорят: не везет в игре, повезет в любви. Уверен, что почтенного Кюскелая ожидает сегодня встреча с красавицей, благоволящей ему.

- С плетью его встреча ожидает! - бесцеремонно отпихнув старца, Ильдей сам присел к доске. - Одна игра не игра. Одна победа не выигрыш. У нас так говорят. Теперь я играю белыми.

Вторая партия разительно отличалась от первой, хотя закончилась с тем же результатом. На сей раз Никон, направляемый подсказками Добрыни, не давал сопернику никаких поблажек и в десять ходов очистил доску.

Ильдей, оставшийся, как говорится, при пиковом интересе, свирепо огляделся вокруг, по обычаю всех самодержцев ища виноватого в собственной оплошности.

- А что это ты такое бормотал всё время? - напустился он на Добрыню. - Порчу на меня наводил?

- Великий хан, я всего лишь молил своих богов об удаче, - смиренно ответил Добрыня. - Ведь ни на какую иную помощь мы не смеем надеяться.

- Можешь радоваться! Дошли твои молитвы куда следует. - Хан отпихнул от себя доску, да так резко, что шашки разлетелись во все стороны. - Никогда больше не сяду за эту глупую игру! Свою собственную придумаю. Чтобы в ней сразу и шашки и кости были. И умение и удача. Нардами назову. В честь духов благоприятного случая. Русских учить не буду. Они плохие люди. Нечестно играют.

- Куда уж там! - буркнул Сухман. - У вас только тот игрок честным слывёт, который печенегам проигрывает. А про новую игру не беспокойся. Мы её шутя освоим и ради шутки мандавошкой наречём.

Добрыня между тем с задумчивым видом промурлыкал свежесочинённый куплет героической песни - хоть и не громко, но внятно:

Единоборство в шашки

Долго не тянулось,

Для печенегов оно

Горем обернулось.

Пускай запомнят азиаты

На потом,

Что богатырь наш крепок

Также и умом.

- Бороться, немедленно бороться! - вскричал взбешённый Ильдей. - До смертного исхода бороться! Подавай сюда своего человека, Добрыня Никитич. Только самого себя, чур, не предлагай.

Киевляне ещё только обсуждали кандидатуру единоборца, а печенежский силач был уже тут как тут. Добрыня давно заметил сидевшего в сторонке амбала, закутанного в просторный цветной халат.

Когда борец встал и сбросил лишнюю одежду, стало ясно, что подбирали его исключительно по фактурным качествам. Рост, вес и объём талии соответствовали нормам, принятым в борьбе сумо - древнейшем единоборстве на свете. Техническая подготовка единоборца пока оставалась под вопросом. Впрочем, он вряд ли утруждал себя излишними тренировками. Найти спарринг-партнёра для такого тяжеловеса нелегко, даже среди неслабых печенегов, а медведи в степи не водятся.

Тороп, выпихнутый Добрыней навстречу грозному сопернику, был встречен бурным хохотом. Отмяк даже Ильдей, обозлённый предыдущим поражением.

- Чем вы своего богатыря прежде кормили? - поинтересовался он. - Не иначе как водой пополам с полбой.

- Какой уж есть, - развел руками Добрыня. - Он хоть и глядится сморчком, а кашу уплетает по-богатырски.

Торопу он дал следующее указание:

- Сломя голову в схватку не бросаться. Сначала измотай этого толстобрюхого. Набегавшись, он сам издохнет.

- Я, боярин, не вчера родился. Всё понимаю. - Тороп не выказывал ни малейшего признака страха. - Борьба на смерть. Или мне не жить, или поганому.

По команде Ильдея, жаждавшего немедленного отмщения, борцы сошлись и тут же разошлись - вернее, Тороп отскочил назад, не даваясь в лапы печенега.

Дальнейшие события на ристалище не отличались разнообразием - печенег ловил, а Тороп уворачивался. Временами, оказываясь за спиной неповоротливого соперника, он даже пинал его ногой под зад.

- Опять нечестная борьба! - взволновался Ильдей. - Почему твой человек убегает? Почему ты труса выставил?

- Каждая живая тварь борется, как умеет, - ответил Добрыня. - Змея-удав свою добычу кольцом давит, с места не сходя, а сокол с лёта бьёт. Уговор у нас один был - биться на смерть. А время не оговорено. Надо ждать. Авось, к полуночи всё и закончится.

Однако всё закончилось значительно раньше. Стоило только вконец уставшему печенегу выпрямиться во весь рост, дабы утереть заливавший глаза пот, как Тороп с разгона бросился на него - ну прямо барс, атакующий зазевавшегося буйвола. Руками он ухватился за лодыжки противника, а головой нанёс удар в чревное сплетение.

Печенег рухнул, как подкошенный, высоко задрав ноги, и что-то хрустнуло у него в шее. Прежде чем Добрыня успел оттащить своего слугу в сторону, тот успел заехать поверженному гиганту сапогом в висок.

- Два ноль в пользу динамовцев Киева, - выдал Добрыня свою очередную, никому не понятную шуточку. - Как же нам теперь быть, великий хан? Разойдёмся по-хорошему или третье состязание устроим?

- Не спеши, славный витязь, ещё второе не окончилось, - озабоченно произнес Ильдей и велел своим приспешникам: - Огнем его прижигайте, тогда очнётся!

Однако на печенежского богатыря не действовал ни огонь, ни холодная вода, ни уксус, ни растирание ушей. Глаза он, правда, открыл, но самостоятельно передвигаться не мог, да, похоже, и не хотел. Впрочем, такое поведение было вполне понятно - встанешь раньше времени, а на тебя, словно бешеный пёс, опять набросится этот русский отморозок. Уж лучше полежать немного с томным видом. А ханская немилость ещё не смерть.

Добрыня - само собой - прокомментировал последние события в поэтической форме:

Кипел недолго поединок

Рукопашный.

И завершил его бросок

Вполне изящный.

Не одолеть поганым

Нашенской породы.

Опять горюют

Печенежские уроды.

Эта незамысловатая песнь миролюбия Ильдею отнюдь не внушила, а скорее наоборот. Не забыв плюнуть в сторону своего борца, он обратился к Добрыне:

- Число три - наиболее угодное для богов. Сущий мир делится на три части - небо, землю и преисподнюю. Ночью путь нам указывают Три Царя55. Греки верят в Святую Троицу. Провинившихся надлежит прощать трижды. Негоже и нам отступать от этого обычая. Будем состязаться до трех раз. Кто сейчас возьмет верх, тому и вся победа достанется.

- Разве это, великий хан, по-честному? Под себя гребёшь! Пользуешься тем, что нам деваться некуда. Ладно, принимаем твои условия. Только и ты своих прежних слов держись. Сам ведь обещал, что меня напоследок оставишь.

Тут уж хану выбирать особо не приходилось. Слуги киевских послов благополучно отбыли свой номер, а Сухман слыл единоборцем не менее грозным, чем Добрыня.

- Будь по-твоему, - молвил Ильдей. - Назначаю состязания в стрельбе из лука. Вот вам мета56. - Он снял с руки серебряное запястье. - Расстояние сто шагов. Стрелять только из печенежских луков.

- Вот так новость! - опять возмутился Добрыня. - А если мне какое-нибудь ломьё достанется, из которого стрела и на десять шагов не летит?

- Выберешь лук по собственному усмотрению, - ответил Ильдей, вновь ощутивший себя хозяином положения.

Пока ханские прислужники бегали за луками и стрелами, а другие, отмерив дистанцию, устанавливали мишень, Добрыня незаметно для всех повернул перстень, украшавший его указательный палец, на один оборот. Перстень был снабжён специальным крючком для натягивания тетивы, который он накануне наточил до бритвенной остроты.

Стоявшему рядом Сухману Добрыня негромко сказал:

- Сейчас всё и решится. Лучшего случая нам всё одно не представится. Чем бы состязание ни закончилось, а поганый Ильдей нас обманет. Лучше мы их перебьём, чем они нас.

- Да у них только воинов при оружии больше двух дюжин, - засомневался Сухман. - Как ты их собираешься перебить?

- Стрелами из моей гондивы.

- Где ещё та гондива?

- Там же, где и твой меч. Только гондиву мне скоро вернут, а меч тебе придётся с боя брать.

- Когда начинать?

- Когда я первого печенега подстрелю... Эй, Тороп, ты всё понял? - Добрыня обратился к слуге, который от него ни на шаг не отходил.

- Уши пока целы...

- Мне стрелять из-за прикрытия удобней. А самый надежный щит здесь - Ильдей. Едва я тебе подмигну, тащи этого гусака ко мне. Коли нож ещё при тебе, кольнёшь его для острастки в гузно.

- Похлопочу, вестимо, а уж там как получится...

Печенежские луки, сделанные из тиса и укреплённые роговыми накладками, славились далеко за пределами степи, но ни в какое сравнение с гондивой, конечно же, не шли.

Добрыня как бы для пробы натянул один из них и незаметно перерезал тетиву перстневым крючком.

- Слабовато, - констатировал он. - Не для русской силы делалось.

То же самое произошло и со вторым и с третьим луками. В руках Добрыни их тетивы лопались, словно были изготовлены из гнилых кишок.

Делать нечего, с разрешения Ильдея принесли гондиву и колчан стрел к ней (по уверению Добрыни, печенежские стрелы к его луку не годились - коротковаты, да и оперение совсем не то).

На состязание печенеги выставили знаменитого охотника, на лету сбивавшего даже стрижа. Он попал в запястье с первого выстрела. То же самое повторил и Добрыня. Мишень отнесли на пятьдесят шагов дальше. Печенег опять не промахнулся. Он стрелял почти не целясь, навскидку, и всем, включая далекого от ратных забав Никона, стало понятно, что на сей раз коса нашла на камень.

Очередь стрелять была за Добрыней.

- Да простит меня бог. - Он сначала глянул в небо, а потом обратился к сопернику, не забыв походя подмигнуть Торопу. - Прости и ты меня, человече. Твоя смерть мне не нужна, но и в живых тебя оставить невозможно.

Лучник упал, сражённый в самое сердце. За миг до этого Тороп, приставив к горлу Ильдея нож, погнал его к Добрыне. В дальнем конце ристалища вскрикнул печенежский воин, убитый собственным мечом, доставшимся Сухману.

Прикрываясь ханом, как щитом, Добрыня быстро и методично расстреливал печенегов. На один выстрел уходило не больше двух-трёх секунд. С тыла опешивших степняков крушил Сухман.

В считанные минуты была одержана полная победа. В живых остались лишь те печенеги, кто, подобно старому Кюскелаю, не представлял никакой опасности или вовремя бросил оружие. Уцелел, конечно, и Ильдей.

- Вот видишь, великий хан, как всё обернулось, - сказал ему Добрыня. - Кто коварен вдвойне, окажется в дерьме.

- Мои воины непременно вернутся, и тогда ты проклянёшь день, в который родился на свет! - патетически воскликнул Ильдей, ещё до конца не осознавший всю тяжесть удара, нанесённого ему судьбой.

- Пусть так, но тебе от этого легче не станет. В любом случае ты умрёшь раньше меня.

Впрочем, смерть, пусть даже самая героическая, в планы Добрыни не входила. Усадив в седла связанных пленников (печенег в случае нужды мог управлять лошадью и без рук, держа повод зубами), богатыри поскакали на юг, где в укромной балке близ реки Нерпы их ожидал верный друг Дунай, приведший в Дикое поле тюрков и берендеев, нанятых за золото, некогда принадлежавшее князю Владимиру.

С некоторым запозданием, в свете значимости последних событий вполне простительным, итоги дня были подведены в поэтической форме:

И вот уже настал черед

Стрелять из лука.

Добрыне выпала

Подобная докука.

Попала в цель

Калёная стрела,

Другие двадцать

В печенежские сердца.

Сухман могучий

Тоже не дремал

И беспощадно

Косоглазых избивал.

Враги бежать пустились

Наперегонки.

Ильдей от страха

Обмочил свои портки.

Так и не дождавшись своего повелителя, печенежское войско остановилось на полдороге. Посланные обратно гонцы обнаружили кучу уже остывших трупов и уходящий на юг след - сакму.

Весть эта, вскоре облетевшая всех степняков, немедленно вызвала раздоры. В отсутствие верховной власти одни требовали немедленно пуститься в погоню, другие предлагали продолжить поход на Киев, третьи, ссылаясь на недобрые предзнаменования, собирались вернуться назад.

Не способствовала сплочению осиротевшего войска и многочисленная родня Ильдея, разные группировки которой зарились на ханский бунчук.

Двое суток продолжались жаркие споры, в ходе которых печенеги совершенно забыли об осторожности (да и чего им было здесь опасаться - не возвращения же парочки коварных русских богатырей).

На третью ночь в сонный лагерь ворвались враги. Застигнутые врасплох печенеги вынуждены были сражаться в пешем строю, весьма непривычном для любого степняка. Конные тюрки и берендеи трижды проходили сквозь их ряды - туда, обратно и снова туда. И если при первой ходке лошади то и дело натыкались на отчаянно обороняющихся людей, то во время третьей надо было изрядно постараться, чтобы отыскать живого печенега.

Добрыня и Сухман в этой бойне участия не принимали. Их путь лежал в Киев, всё еще пребывадший в тревожном неведении.

Последнюю версту до Золотых ворот Ильдею пришлось идти пешком с волосяным арканом на шее, что служило главным доказательством одержанного богатырями триумфа.

Остальные пленники, обещавшие вскорости прислать за себя выкуп, были отпущены восвояси. Старый Кюскелай, в дороге сдружившийся с черноризцем Никоном, решил поменять подданство, дабы остаток жизни посвятить изучению теории и практики шашечной игры.

Киевляне, высыпавшие на стены, затаив дыхание, внимали песне, которую во всю глотку распевали Добрыня и Тороп: